Борис III

Борис III болг. Борис III<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Царь Болгарии
3 октября 1918 года — 28 августа 1943 года
Предшественник:	Фердинанд I
Преемник:	Симеон II
Вероисповедание:	католицизм, позже — православие
Рождение:	30 января 1894(1894-01-30) София, Княжество Болгария
Смерть:	28 августа 1943(1943-08-28) (49 лет) София, Болгарское Царство
Род:	Саксен-Кобург-Готская династия
Отец:	Фердинанд I
Мать:	Мария-Луиза Бурбон-Пармская
Супруга:	Йоанна Савойская
Дети:	Мария-Луиза, Симеон
Монограмма:
Награды:

Борис III (30 января 1894 — 28 августа 1943) — царь Болгарии с 1918 по 1943 годы из Саксен-Кобург-Готской династии. Имел чин германского адмирала (1916). Был чрезвычайно популярным монархом и является одним из ключевых персонажей балканской истории между двумя мировыми войнами и во время Второй мировой войны. Вступил на престол в возрасте 24 лет после поражения Болгарии в Первой мировой войне, где она выступила на стороне Германии и отречения отца. Принял страну в состоянии на грани хаоса. Несмотря на все усилия подавить деятельность как левых, так и правых экстремистов и стабилизировать болгарскую политику, был фактически беспомощен во время авторитарных правительств Александра Стамболийского, затем Александра Цанкова. После переворота 19 мая 1934 года был установлен режим личной власти Бориса. В 1930 женился на дочери Виктора Эммануила III — Джованне.

До вступления на престол

Рождение и крещение

30 января 1894 года в пять часов восемнадцать минут утра ста выстрелами из пушек было объявлено о рождении первого сына правящего великого князя Болгарии (позднее — царя) Фердинанда I и его супруги Марии Луизы Бурбон-Пармской — Бориса, князя Тырновского.

Политическая ситуация в Болгарии того времени была довольно тяжёлой. Новообразованное (Великое княжество с 1878 года) православное государство, вассал мусульманской Османской империи, управлялось двумя католиками, Фердинандом и его супругой. Отношения с православной Российской империей были плохими, так как русские цари были недовольны тем, что уроженец Австро-Венгрии католик Фердинанд был избран великим князем Болгарии болгарской ассамблеей антирусской направленности, и отказывались его признавать. Религия всегда играла очень важную роль на Балканах.

Хотя тырновский князь Борис изначально был крещён в католическую веру, Фердинанд I серьёзно размышлял о том, чтобы Борис перешёл в православие, что позволило бы ему не только установить более тесные отношения с собственным народом, но и улучшить их с Россией. Такое развитие событий могло осложнить отношения с Европой, в частности, папа Лев XIII угрожал отлучением, австрийский император Франц-Иосиф I — войной, а Мария-Луиза была крайне набожна и выступала категорически против. В конце концов, государственные соображения перевесили, и 15 февраля 1896 года малолетний Борис был повторно крещён, уже в православии, при этом Николай II стал его крёстным отцом. Фердинанд I за это был отлучён от католической церкви, а его супруга со вторым сыном, князем Кириллом, католиком, покинула двор на некоторое время.

Воспитание и образование

31 января 1899 года мать Бориса скончалась сразу после рождения второй дочери Надежды. Его воспитанием занималась бабушка по отцу, княгиня Клементина Орлеанская, дочь французского короля Луи-Филиппа. Она умерла 16 февраля 1907 года, после чего образованием князя занялся его отец. Он лично отобрал учителей и проинструктировал их быть как можно строже.

Борис изучал те же самые предметы, что преподавались в болгарских школах, а также немецкий и французский, которыми он овладел в совершенстве (впоследствии он выучил итальянский, английский и албанский). Во дворец были также вызваны офицеры, занимавшиеся его военным образованием.

Фердинанд придавал особое значение изучению естественнонаучных дисциплин, к которым Борис не потерял интерес в течение всей жизни. Его, как и отца, очень интересовала техника, особенно локомотивы. В сентябре 1910 года Борис сдал экзамен на железнодорожного механика.

Тем не менее, Борис довольно тяжело воспринимал жизнь во дворце вместе с отцом, человеком авторитарного склада, и называл её «тюрьмой».

В январе 1906 года в чине поручика поступил в Военное училище. Окончил в 1912 году вместе с 32-м выпуском и получил звание капитана.

Политические события до воцарения

22 сентября 1908 года Фердинанд I вступил на царский престол и объявил о полной независимости страны.

Начиная с 1911 года, наследный великий князь Борис начал путешествовать за границу и постепенно выходил из-под влияния отца. Также он становился известен на международной арене. В том же году он присутствовал на коронации Георга V в Лондоне и на похоронах бывшей королевы Португалии Марии-Пии в Турине, где он вошёл в круг глав государств и членов королевских семей. 1 сентября 1911 года, во время визита к своему крёстному Николаю II, Борис стал свидетелем убийства премьер-министра Петра Столыпина, застреленного на его глазах в киевской опере.

В январе 1912 Борис достиг совершеннолетия. До этого он рассматривал себя приверженцем двух ветвей христианства — православным и католиком, — но после исповедовал только православие. В том же месяце ему было присвоено звание капитана. Через девять месяцев началась Первая Балканская война, в которой сербы, греки, черногорцы и болгары объединились против Османской империи, чтобы освободить Македонию. Борис участвовал в войне в качестве офицера связи при Штабе действующей армии, и часто находится на передовой.

Несмотря на победу в войне, Болгария и её союзники не смогли поделить плоды победы. Тогда Болгария решила напасть на своих прежних союзников и начала в 1913 году Вторую Балканскую войну за раздел Македонии. Борис снова находился в действующей армии. Война кончилась для Болгарии катастрофой, так как большая часть армии пострадала от эпидемии холеры. Борис, наблюдавший всё это, по окончании войны стал убеждённым пацифистом.

После такого военного фиаско, отречение Фердинанда от престола казалось неизбежным. Борису предлагали покинуть дворец, отправиться в войска, чтобы не ассоциироваться с политикой отца и приготовиться к восшествию на престол. Он отказался, ответив: «Я не держусь за власть, если монарх уйдёт, я уйду вместе с ним». Фердинанд не отрёкся, а Бориса отправили в высшую военную школу, где он содержался в тех же условиях, что и другие курсанты. В 1915-м Борис закончил Военную академию.

В 1915 году Фердинанд, подогреваемый реваншистскими настроениями, ввёл Болгарию в Первую мировую войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. Борис протестовал против этого решения, но попал под арест на несколько дней. Знавшие об этом Франция и Великобритания поэтому немедленно признали его царём в 1918 году. После ареста князь был назначен офицером специальной миссии Генерального штаба болгарской армии, состоявшей в основном в координации действий разных фронтов и контроля за качеством военных операций. На этом посту он регулярно оказывался на линии фронта и лично познакомился со многими офицерами. С февраля 1916 года — майор, а с января 1918 года — подполковник. Сразу после воцарения получил звание генерал-майора, а в октябре 1928 — генерала от инфантерии.

Начало правления

Вступление на престол

Болгария при Фердинанде потерпела несколько крупнейших военных поражений:

• Во Второй Балканской войне, в результате чего Болгария вынуждена была передать соседям значительные территории, а также вынуждена была им платить репарации;
• В Первой мировой войне, в результате чего по Нёйискому мирному договору потеряла дальнейшие территории, в том числе выход к Эгейскому морю, и должна была выплатить значительные репарации победителям.

Население было недовольно, а страны, победившие в войне, требовали отречения Фердинанда от престола. Он выполнил это требование, отрёкся в пользу своего сына, и с тремя остальными детьми отправился в изгнание в свой родной город Кобург. 3 октября 1918 года в этих обстоятельствах князь Борис вступил на болгарский престол под именем Бориса III.

Начало правления было неудачным. Борис не имел достаточного опыта и был оторван от семьи (он не видел двух сестёр до конца 1921 года и своего брата Кирилла до 1926 года). Два неурожая 1917 и 1918 годов, карточная система и иностранная оккупация вызвали повышенную активность ультралевых партий: Земледельческого союза и коммунистов. Из всех стран, проигравших Первую мировую войну, только Болгария сохранила монархию.

Первые годы

6 октября 1919 года выборы привели к власти Болгарский земледельческий народный союз (БЗНС) и царь был вынужден назначить его лидера, Александра Стамболийского, премьер-министром. Болгария была преимущественно аграрной страной, и премьер-министр был чрезвычайно популярен среди крестьян. Он быстро высказал свою враждебность как среднему классу и армии, так и самой идее монархии, и установил авторитарное правление. Борис неоднократно пытался высказать ему своё недовольство, но получил ответ, что болгарский царь царствует, но не управляет. Он признавался близким: «Я чувствую себя владельцем посудной лавки, в которую запустили слона. Я должен буду собрать осколки и залечить раны».

9 июня 1923 года военный переворот сверг правительство БЗНС, Стамболийский был захвачен и расстрелян. Один из лидеров переворота, Александр Цанков, был назначен премьер-министром нового правительства. Переворот стал началом долгого периода внутренней нестабильности. 23 сентября 1923 года произошло восстание, начатое коммунистами и продолжавшееся несколько дней. Оно было подавлено, после чего начался «белый террор», при котором жертвами террористических и анти-террористических сил стали около 20 тысяч человек. В одном только 1924 году произошло около двухсот политических убийств.

В этой ситуации, в 1925 году после так называемого Петричского инцидента Греция объявила войну Болгарии. Несмотря на вмешательство Лиги Наций, ситуация внутри страны оставалась крайне напряжённой.

Два покушения

13 апреля 1925 года Борис III в сопровождении четырёх человек отправился на машине на охоту на перевал Арабаконак около городка Орхание. На обратном пути раздались выстрелы, телохранитель царя и сотрудник Музея натуральной истории были убиты, шофёр ранен. Борис попытался взять управление машиной, но не справился с ней, и автомобиль врезался в телеграфный столб. Случайно проезжавший мимо грузовик позволил Борису и двум оставшимся в живых его спутникам скрыться. В тот же день был убит бывший генерал и депутат Константин Георгиев.

Через три дня в соборе Святой Недели в Софии произошли похороны убитого генерала, на которых присутствовали многие болгарские политики. Коммунисты и анархисты воспользовались этим, заложив в собор бомбу. На этот раз покушение явно было направлено против Бориса III и правительства. Взрыв произошёл во время церемонии похорон. Погибли 128 человек, в том числе мэр Софии, одиннадцать генералов, двадцать пять высших офицеров, шеф полиции и целый класс лицеисток. Борис III опоздал на церемонию из-за того, что был на похоронах своего друга-охотника. За покушением последовала волна репрессий со стороны властей. В тот же вечер было введено военное положение, в последующие две недели было арестовано 3194 человека, многие из которых были убиты без суда или приговорены к смертной казни.

Последние годы

См. также: bg:Смърт на Борис III

19 мая 1934 года произошёл военный переворот, приведший к личной диктатуре царя Бориса. Поначалу он не препятствовал сближению своих пронемецких министров с Гитлером в 1930-е и вовлечению Болгарии в круг сателлитов Германии.

В 1938 году находился в числе сторонников политики «умиротворения» Гитлера: перед подписанием Мюнхенского соглашения отправил личное письмо Чемберлену, в котором изложил свою позицию в отношении расчленения Чехословакии: «Следует пожертвовать Судетской областью, чтобы спасти чехословацкое государство и мир в Европе».

В 1940 году Болгарии перешла по согласованию с Германией и Румынией Южная Добруджа, а в 1941 — районы исторической Македонии (включая выход к Эгейскому морю), утраченные Болгарией по Нёйискому договору 1919 года и между войнами входившие в захваченные на тот момент немцами Югославию и Грецию. Неоднократно встречался с Гитлером, в том числе в его горной резиденции Бергхоф.

Однако, учитывая прорусские настроения значительной части народа и будучи пацифистом по убеждениям, во время Второй мировой войны не объявлял войну СССР и не посылал болгарских войск на Восточный фронт. Кроме того, смог спасти 50 тысяч болгарских евреев, мобилизовав их на общественные работы (его память увековечена в Израиле). Немецкие войска присутствовали в Болгарии лишь вдоль железной дороги, ведшей в оккупированную Грецию. Царь Борис III внезапно скончался 28 августа 1943 года — через несколько дней после возвращения в Софию с проходившей в Восточной Пруссии встречи с Гитлером, по официальной версии — от инфаркта.

Преемником Бориса стал его 6-летний сын Симеон II, впоследствии премьер-министр Болгарии (2001—2005).

Образ в искусстве

Дважды образ царя на экране воплощал актёр Наум Шопов (в 1965 году в фильме «Царь и генерал» и в 1976 году в фильме «Солдаты свободы»).

См. также

• Болгария во Второй мировой войне

Отрывок, характеризующий Борис III

Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.