Боровой мост

Боровой мост
Координаты: 59°54′57″ с. ш. 30°20′41″ в. д.59.9159861° с. ш. 30.3447528° в. д. / 59.9159861; 30.3447528
Официальное название	Боровой мост
Область применения	автодорожный
Пересекает	Обводный канал
Место расположения	Боровая улица, Санкт-Петербург
Конструкция
Тип конструкции	двухшарнирная рама
Материал	железобетон
Основной пролёт	34 м
Общая длина	38 м
Ширина моста	18,5 м
Эксплуатация
Открытие	1882
Закрытие на реконструкцию	1889, 1960—1961

К:Мосты, построенные в 1882 году

Борово́й мост — мост через Обводный канал в Центральном районе Санкт-Петербурга, соединяет Безымянный остров и левый берег Обводного канала.

Расположение

Расположен в створе Боровой улицы.

Выше по течению находится Ново-Каменный мост, ниже — Ипподромный мост.

Ближайшая станция метрополитена — «Обводный канал» (320 м).

Название

C 1881 до сер. 1880-х гг. мост именовался Андреевским, с сер. 1880-х гг. мост называется Боровым, по наименованию Боровой улицы, в створе которой он расположен. В 1901 г. по заявлению графа Н. Ф. Гейдена в городскую Думу был направлен доклад о переименовании Борового моста в Братский, однако вопрос не был рассмотрен.

История

В 1881—1882 гг. на средства Новой бумагопрядильной фабрики был построен деревянный подкосный мост, работы велись под наблюдением инженера А. И. Штукенберга. 21 июня 1882 г. мост был принят в ведение города. В 1889 г., в виду неудовлетворительного состояния моста, была произведена его перестройка. Контроль за работами осуществляла особая комиссия городской Управы в составе: М. Ф. Еремеева, И. Н. Иорса, П. В. Фетисова, старшего техника М. Ф. Андерсина, инженеров П. А. Лихачева и А. А. Экарева и техника Крюгера. Мост был пятипролётный на высоких свайных опорах башенного типа. Центральный пролёт был ригельной системы; с двух его сторон располагались по два 6,4-метровых пролёта треугольно–подкосной конструкции. Длина моста по настилу равнялась 52 м, а общая ширина — 13 м, в том числе проезжая часть составляла 9 м, тротуары — по 2 м. Конструкция деревянного Борового моста была редким примером совмещения в одном переходе пролётных строений разных систем.

Существующий мост был построен в 1960—1961 годах по проекту, разработанному в институте «Ленгипроинжпроект» инженером А. А. Куликовым и архитектором Л. А. Носковым.

Интересные факты

В городе Боровой мост имеет мрачную славу моста самоубийц. Только в 1923 г. с него бросилось в Обводный канал 89 человек, причем спасти удалось лишь одного. Следующая волна самоубийств пришлась на 1933 г. - 107 случаев, затем в 1943, 1953 гг. и так далее. По легенде, в древности на этом месте располагалось карельское языческое капище, разоренное шведами. С тех пор это место на Обводном канале считается проклятым, а у прохожих, пересекающих Боровой мост, часто появляется необъяснимое желание броситься в канал.

Конструкция

Мост косой в плане, угол косины составляет 74°. Полная длина моста по задним граням устоев 38,0 м, ширина проезжей части 14,0 м, ширина тротуаров — по 2,25 м.

Мост запроектирован в виде двухшарнирной рамы пролётом 34 м. Ригель рамы выполнен из сборных предварительно напрягаемых железобетонных элементов заводского изготовления, омоноличенных с «ногами» рамы. В поперечном сечении расположено девять балок двутаврового сечения переменной высоты. По верху балки объединены железобетонной плитой проезжей части. Предварительное напряжение ригеля выполнено путём натяжения пучков, проложенных в каналах балок и плиты. Использованы пучки из 20 высокопрочных проволок диаметром 5 мм.

«Ноги» рамы выполнены из монолитного железобетона и облицованы по фасаду навесной гранитной облицовкой. В основании рамы заложен высокий свайный ростверк из деревянных свай диаметром 30 см длиной 22 м.

Перильное ограждение на мосту чугунное литое. На устоях установлен гранитный парапет. Покрытие проезжей части и тротуаров асфальтобетонное. Тротуары устроены в повышенном уровне. На мосту установлены парапетные железобетонные ограждения проезжей части в металлической рубашке. С низовой и верховой стороны моста устроены гранитные лестничные спуски на нижний ярус набережной.

Литература

• Бунин М. С. Мосты Ленинграда. Очерки истории и архитектуры мостов Петербурга — Петрограда — Ленинграда. — Л.: Стройиздат, 1986. — 280 с.
• Новиков Ю. В. Мосты и набережные Ленинграда / Сост. П. П. Степнов. — Л.: Лениздат, 1991. — 320 с.
• Тумилович Е. В., Алтунин С. Е. Мосты и набережные Ленинграда. Альбом. — М.: Издательство Министерства Коммунального Хозяйства РСФСР, 1963. — 298 с.
• Алексеева С. В., Владимирович А. Г., Ерофеев А. Д. и др. Городские имена сегодня и вчера: Петербургская топонимика. Полный свод названий за три века: Справочник-путеводитель. — СПб.: Лик, 1997. — 288 с.
• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — 4-е изд., перераб. — СПб.: Норинт, 1996. — С. 37. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.
• Городские имена сегодня и вчера: Петербургская топонимика / сост. С. В. Алексеева, А. Г. Владимирович, А. Д. Ерофеев и др. — 2-е изд., перераб. и доп. — СПб.: Лик, 1997. — С. 30. — 288 с. — (Три века Северной Пальмиры). — ISBN 5-86038-023-2.

Отрывок, характеризующий Боровой мост

Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.