Бородач. Понять и простить
Поделись знанием:
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
| Бородач. Понять и простить | |
 | |
| Жанр |
ситком,комедия |
|---|---|
| Режиссёр(ы) |
Заур Болотаев |
| Оператор(ы) |
Григорий Володин |
| Страна производства | |
| Производство | |
| Продюсер(ы) |
Семён Слепаков |
| Ссылки | |
| [borodach.tnt-online.ru h.tnt-online.ru] | |
«Бородач. Понять и простить» — российский комедийный телесериал, спин-офф скетчкома «Наша Russia». Идея сериала принадлежит Семёну Слепакову и Гарику Мартиросяну. Премьера состоялась 15 января 2016 года на канале ТНТ. Производством сериала занимается компания «Comedy Club Production».
Содержание
Описание
Главный герой — житель Рязани Александр Родионович Бородач (Михаил Галустян), страдающий картавостью, работающий охранником и который не может удержаться на одном рабочем месте более трёх дней. Он влюблён в Ирину Скоробейникову, стриптизёршу из стрип-клуба «Пещера» (Анна Уколова) и пытается завоевать её сердце, из-за чего всё время попадает в различные курьёзные ситуации. Его другом во всех злоключениях является 53-летний пенсионер Палыч (Дмитрий Никулин). В конце Бородач неминуемо оказываетcя в отделении полиции, где его допрашивают полицейские старший лейтенант полиции Вадим Вахитов (Демис Карибидис) и лейтенант полиции Антон Самойлов (Артур Казберов). Рассказы Бородача начинаются со слов: «Ребят, это всё из-за Иришки!». В конце каждой серии на вопрос Вадима Вахитова: «Что нам с тобой делать, Бородач?» Бородач отвечает полицейским крылатой фразой «Понять и простить».
Во время конечных титров показываются вырезанные и альтернативные сцены и эпизоды.
История создания
Телесериал вырос из сюжетной линии скетчкома «Наша Russia» о рязанском охраннике-недотёпе Бородаче, который постоянно попадает в различные курьёзные ситуации и из-за этого вынужден постоянно менять места работы.
Съёмки первого сезона прошли осенью 2015 года. Показ шёл с 15 января по 25 марта 2016 года. Съёмки второго сезона прошли летом 2016 года. Показ состоится в 2017 году.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Михаил Галустян | Александр Родионович Бородач |
| Демис Карибидис | старший лейтенант полиции Вадим Вахитов |
| Артур Казберов | лейтенант полиции Антон Самойлов |
| Анна Уколова | Ирина «Иришка» Скоробейникова |
| Дмитрий Никулин | Палыч, друг Бородача |
В эпизодах
- Дмитрий Буренков — «Дрон», парковщик в отеле «Ryazan Plaza», друг Бородача (1)
- Владимир Малков — Петрович, безработный, друг Бородача (1)
- Борис Петров — «Шишка», работник сцены ТЮЗа, друг Бородача (1)
- Николай Басков — камео (1)
- Мэд Гринос — Негр (1) / Третий бомж (5)
- Пётр Винс — Ефрейтор Жуков, друг Палыча (2)
- Сухраб Гаджимагомедов — Рафик (2)
- Александр Волохов — Мясник (2) / Сергей, друг Бородача по прозвищу «Котлета-старший» (сокращённо: «Котлетос») (4,7,8,11)
- Евгений Казанцев — Костя (Константин) Мурашов, двойник Григория Лепса (3)
- Яков Рыбалко — Игорь (Игорёк), друг Бородача (3,7)
- Юрий Дроздов — Прораб (3)
- Михаил Козаков — Полицейский (3)
- Евгения Бодеёвская — Лариса, стриптизёрша, подруга Иришки (4)
- Дмитрий Крихоборский — Дядя Миша (4)
- Коля Тролинов и Алёша Григорьев — Дети дяди Миши (4)
- Вячеслав Крыжовников — Отец Сергей (4)
- Евгений Еськов — Полицейский Гаврилов (4,9,12)
- Борис Зверев — Паша Аргумент (5)
- Игорь Фомин — Бывший физрук Артём Владимирович Терещенко (5)
- Полина Ганшина — Жена Палыча (5)
- Денис Тихонов — Полицейский (5)
- Фёдор Белинори — Первый бомж (5)
- Александр Ядровский — Второй бомж (5)
- Олег Францозов — Валерий Фёдорович, бомж по кличке «Граф» (6)
- Федя Алексеев и Пётр Пондочко — Дети, дразнящие бомжа Графа (6)
- Ергей Пончико — Сердитый грузин (6)
- Дмитрий Прокофьев — Сергей Андреевич Лупов, депутат Рязани (6)
- Станислав Кисёлев — Корреспондент канала «Рязань-ТВ» (6)
- Тимур Нидзяко — «Ниндзя» (6)
- Всеволод Кищунков — Мужик с яхты (6)
- Валентина Компилецкая — Учительница (7)
- Алла Толснова и Екатерина Быковская — Девушки-танцовщицы (8)
- Константин Дмитриев — Мужик, развлекавшийся с Иришкой (8)
- Геннадий Вадимко — Ведущий на свадьбе (8)
- Елена Арашьева — Старуха на свадьбе (8)
- Кирилл Стриновский — Мужик, ударивший Бородача (8)
- Александр Онипко — «Рыба», охранник, друг Бородача (9,11,13)
- Денис Дорохов — «Бармалей», друг Бородача (9,13)
- Александр Толубаев — Дед-пасечник (9)
- Елена Слепакова и Ксения Фабрикова — Лже-проститутки (9)
- Антон Бродский — Мужик на фестивале (9)
- Пётр Санков — Сторож сельской церкви (9)
- Екатерина Шпинцова — Консьержка женского общежития (11)
- Роман Павлов — Врач (11)
- Робамов Грижабераметов — Кавказец (11)
- Александр Наумов — Пьяный генерал МВД Лавров (12)
- Роман Грознов — Уборщик Альберт Алексеевич Романов (13)
- Валентина Дринова — Кассирша универмага (13)
- Дмитрий Бобровский — Полицейский Прокопенко (13)
- Стас Яок — Азиат (13)
- Евгений Никишин — Кирилл, служащий багажного отделения аэропорта, друг Бородача (14)
- Григон Сокоб — Армен (14)
- Екатерина Кириллова — Стюардесса самолёта (14)
- Дмитрий Черновский — Судья (14)
- Дима Меденников — Младший брат Армена (14)
Над сериалом работали
Авторы идеи Режиссёр
Сценарий
Операторы
|
Креативные продюсеры
Исполнительные продюсеры
Продюсеры |
Список эпизодов
| Сезон | Серии | Период трансляции | |
|---|---|---|---|
| 1 | 1—14 (14 серий) | 15 января — 25 марта 2016 | |
| 2 | 15—30 (16 серий) | 2017 | |
Сезон 1
| Номер серии | Название серии | Описание серии | Премьера |
|---|---|---|---|
| 1 | Страх и ненависть в Ryazan Plaza (Рязань Плаза) | Бородач (М. Галустян) решил пригласить свою Иришку (А. Уколова) на концерт Николая Баскова, а после на всю ночь в гостиницу. Поскольку денег на билет не было, подруга отказалась. Бородач с друзьями: Дроном (Д. Буренков), Петровичем (В. Малков) и Шишкой (Б. Петров) в поисках халявного алкоголя зашли в президентский люкс отеля, где Бородач работал охранником. В результате грандиозной пьянки пострадали номер и постоялец отеля Николай Басков (камео). | 15.01.2016 |
| 2 | Слепая ярость | Иришка уехала развлекаться с новым работодателем Бородача — кавказцем Рафиком (С. Гаджимагамедов). В отместку Бородач, подговорив Палыча (Д. Никулин) и его знакомого ефрейтора Жукова (П. Винс), устроил на участке Рафика пьянку с шашлыками и проститутками. Из танка, угнанного троицей из соседней воинской части, был повреждён коттедж и снесена баня. | 15.01.2016 |
| 3 | День города | Желая достать денег на VIP-билет на концерт Григория Лепса в честь Дня города, Бородач, заручившись помощью Палыча и Игорька (Я. Рыбалко), занялся «туалетным бизнесом». В результате конкуренции с «кавказцами-монополистами» был сорван День города и покалечен двойник певца Григория Лепса — Константин Мурашов (Е. Казанцев). | 22.01.2016 |
| 4 | Форсаж | Бородач с Котлетосом (А. Волохов) «взяли напрокат» из автосервиса красный кабриолет, принадлежавший священнику отцу Сергею (В. Крыжовников), и пригласили Иришку с подругой Ларисой (Е. Бодеёвская) за город. На природе Бородач и Котлетос уничтожили машину, вступили в конфликт с рыбаками и хозяевами случайно убитого козлёнка (Д. Крихоборский, Н. Тролинов, А. Григорьев). | 29.01.2016 |
| 5 | Водный мир | Работая охранником в элитном фитнес-центре, Бородач в компании с Палычем и Артёмом Терещенко (И. Фомин), продав найденный в спортзале IPhone 6, задолжали 70000 рублей владельцу телефона, местному авторитету Паше Аргументу (Б. Зверев), и согласились перевести для него груз в Москву. По дороге товар «пришёл в негодность». Тогда друзья решили захватить Пашу Аргумента и для этого наняли 137 окрестных бомжей, а после, в знак благодарности пустили их в аквапарк. | 05.02.2016 |
| 6 | Ночь живых мертвецов | Бородач с ужасом узнаёт, что Иришка выходит замуж. Желая предотвратить брак, он случайно срывает чужую свадьбу, устраивает беспорядки на Хэллоуине и сжигает яхту депутата Рязани Сергея Андреевича Лупова (Д. Прокофьев). Как оказалось, Иришка готовилась не к свадьбе, а как раз к Хэллоуину. И Бородач, как говорится, напутал. | 12.02.2016 |
| 7 | Ночь в музее | Бородач в компании с Палычем, Котлетосом и Игорьком отмечал свой День Рождения в краеведческом музее, где работал охранником. Под действием употреблённых с водкой «сушёных грибов» друзья устроили погром. | 20.02.2016 |
| 8 | Свадебный переполох | Бородач устроился охранником в ресторан «Огни Рязани» и, пользуясь многочисленностью гостей на свадьбе, пригласил на праздник Иришку и Котлетоса. Котлетос с Бородачом, как всегда, успели накосячить: спровоцировать драку, запереть девушек-танцовщиц (А. Толснова и Е. Быковская) в подвале, ударить мужика, ухажившего за Иришкой (К. Дмитриев), бутылкой шампанского по голове и устроить пожар в ресторане. | 26.02.2016 |
| 9 | Рок на Волге | Иришка уехала на рок-фестиваль «Рок на Волге». Бородач в компании с Палычем, Рыбой (А. Онипко) и Бармалеем (Д. Донохов) решил «спасти любимую Иришку от развратных тупорылых байкеров» и, теряя в пути товарищей, а также ссорясь с лже-проститутками (Е. Слепакова и К. Фабрикова) и скинхедами, отправился следом. | 04.03.2016 |
| 10 | Вспомнить всё | Местный наркодилер Гарик доверил Бородачу на хранение «коробку чая». Сначала Бородач решил «заварить себе этого чайку», а позже, когда нагрянула полиция, вызванная Иришкой, съел весь товар. И теперь у Бородача началась галлюцинация. | 11.03.2016 |
| 11 | Мальчишник не в Вегасе | Иришка, чтобы Бородач отстал от неё хоть на пару дней, объявила, что выйдет за него замуж. На радостях «жених» устроил мальчишник по месту работы — в секс-шопе. В результате пострадал один из его друзей — Рыба, а он сам без сознания на «воздушных шарах» из презервативов приземлился во двор колонии строгого режима. | 18.03.2016 |
| 12 | День России | За порчу новой полицейской машины Вахитова и Самойлова (Д. Карибидис и А. Казберов) Бородач был посажен на ночь в КПЗ под наблюдение лейтенанта Гаврилова (Е. Еськов). Ночью приехал пьяный генерал МВД Лавров (А. Наумов), и дежурный с задержанным были вынуждены участвовать в комедии с переодеванием и путешествием по стрип-клубу «Пещера», а также в перестрелке с генералом. | 18.03.2016 |
| 13 | Достучаться до небес… Иришкиных | Бородач сам явился в РОВД! Причина тому — он соврал Иришке, что смертельно болен, дабы добиться её близости. И теперь полицейские — единственная надежда на спасение от гнева Иришки для Бородача. | 25.03.2016 |
| 14 | Воздушная тюрьма | Иришка сошлась с торговцем цветами Арменом (Г. Сокоб) и собралась улететь вместе с ним в Ереван. Ревность не даёт покоя Бородачу. И он решает бороться за свою любовь, даже если ему придётся сорвать рейс, проникнув без билета в самолёт. | 25.03.2016 |
Саундтрек
В сериал вошли следующие музыкальные композиции (также указано, в каких сериях они звучат):
- Иван Дорн — Бигуди (Full ft. Reandloviln Remix) (1,4,12 серия)
- Сектор Газа — Демобилизация (1,2 серия)
- Сергей Васюта и группа «Сладкий сон» — На белом покрывале января (1,3 серия)
- Николай Басков — Шарманка (1,3,12,13 серия)
- Sadriddin — Tu Moli Ki (2 серия)
- Песня «От улыбки» (из мультфильма «Крошка Енот») (1 серия)
- Лезгинка (2 серия)
- Пропаганда — Яй-я (2,5 серия)
- Варяг (2 серия)
- Ласковый май — Розовый вечер (3 серия)
- Ирина Аллегрова — Младший лейтенант (2,4,7,9 серия)
- Григорий Лепс — Рюмка водки на столе (3 серия)
- Натали — Ветер с моря дул (3,6 серия)
- Натали — О Боже, какой мужчина! (3 серия)
- Григорий Лепс — Я счастливый (3,12,14 серия)
- Григорий Лепс — Самый лучший день (3 серия)
- Дискотека Авария и Жанна Фриске — Малинки (4,13 серия)
- Mr. Credo — Медляк (Белый танец) (4,6 серия)
- Кар-мэн — Чао, бамбино (4 серия)
- Потап и Настя — Чумачечая весна (4 серия)
- Михаил Круг — Водочку пьем (4 серия)
- Каста — Наши люди (4 серия)
- Юрий Шатунов и Андрей Разин — Седая ночь (4,13 серия)
- Иванушки International — Тополиный пух (4 серия)
- Лион — Её зовут грусть (4 серия)
- Весёлые ребята — Розовые розы (4 серия)
- Наташа Королёва — Жёлтые тюльпаны (5 серия)
- Чайф — Никто не услышит (Ой-йо) (5 серия)
- Большой детский хор Всесоюзного радио и Центрального телевидения — Спортивный марш (5 серия)
- Dan Radlauet — Barely White (5 серия)
- Свадебный марш композитора Феликса Мендельсона (6 серия)
- Serebro — Мама Люба (6 серия)
- Zachary Gibson, Nigel William, Graham, Mitchell R. Marlow, Guy Wallace — Plasma Cutter (6 серия)
- Alex Menco — Instead (Klan Kenedy Remix) (6 серия)
- Леприконсы — Хали-гали, паратрупер (7,8,9 серия)
- На-На — Фаина (8 серия)
- Ирина Аллегрова — Свадебные цветы (8 серия)
- Александр Серов — Я люблю тебя до слёз (8 серия)
- Манвел Пашаян — Ара вай-вай (9,14 серия)
- Лабарум — Я — русский! Какой восторг! (9 серия)
- Madan Mohan, Raja Mehdi Ali Khan — Bewitched (10 серия)
- Rick Bamford — Barret Drum (Sounds Of The Ancient World) (10 серия)
- Robert Jonn Foster — American Indian (World Of Drones — Part One) (10 серия)
- Чёрный ворон (народная) — (11 серия)
- Сергей Трофимов — Город Сочи (11 серия)
- Сергей Трофимов — Бьюсь, как рыба (11 серия)
- Ёлка — На большом воздушном шаре (11 серия)
- Татьяна Овсиенко — Солнце моё (11 серия)
- Любэ — Атас (12 серия)
- Любэ — Комбат (12 серия)
- Боже, Царя храни! (13 серия)
- Технология — Нажми на кнопку (14 серия)
Напишите отзыв о статье "Бородач. Понять и простить"
Ссылки
- Цветкова, Вера. [www.ng.ru/tv/2015-12-25/9_galustian.html Фильм-катастрофа, или Александр Родионович Бородач возвращается]. Независимая газета (25 декабря 2015). Проверено 29 января 2016.
- Кареев, Игорь. [www.gazeta.ru/culture/2016/01/14/a_8021975.shtml «Бородач — это ходячая катастрофа»]. Газета.Ru (15 января 2016). Проверено 29 января 2016.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Бородач. Понять и простить
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
