Бороздин, Константин Матвеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Константин Матвеевич Бороздин

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Сенатор Российской империи
1833 — 1848
 
Рождение: 13 мая 1781(1781-05-13)
Смерть: 10 мая 1848(1848-05-10) (66 лет)
Род: Бороздины
Отец: Матвей Корнилович Бороздин
Мать: Варвара Ивановна Панфилова
 
Награды:

Константи́н Матве́евич Борозди́н (13 (24) мая 1781 — 10 (22) мая 1848) — русский археолог и историк, чиновник из дворянского рода Бороздиных, тайный советник, сенатор.





Биография

Сын сенатора Матвея Корниловича Бороздина (1753—1817) от его брака с Варварой Ивановной Панфиловой (1751—1818). Дед — К. М. Бороздин, герой Семилетней войны, первым из русских получивший чин генерал-аншефа артиллерии. С малолетства был записан в Преображенский лейб-гвардии полк, однако в 19 лет был определен в гражданскую службу. Его брат, Владимир Матвеевич стал военным: генерал-майор, участник Бородинского сражения.

В начале 1809 году К. М. Бороздин вышел в отставку, в чине статского советника, с намерением совершить учёное путешествие по России с целью исследования древностей. К этому времени относится его знакомство с А. Н. Олениным, который добился у императора Александра I субсидии на организацию первой в России историко-археологической экспедиции по городам России. Помощниками его были назначены: А. И. Ермолаев, известный впоследствии археолог и палеограф, а также рисовальщик Иванов.

Путешествие продолжалось три года. Бороздин начал путешествие с северной России, посетил Старую Ладогу, Тихвин, Устюжну, Череповец, Белозерск и Вологду; затем — Киев, Чернигов, Курск, Боровск и Тулу, изучая все места, где можно было предполагать остатки древностей, и посещая частных лиц, у которых имелись какие-либо старинные редкости.

Результатом этого путешествия явилась обширная коллекция рисунков, с приложением описания к ним, которая и передана была для хранения в Императорскую Публичную Библиотеку. В первый альбом вошли рисунки и планы Старо-Ладожской крепости, её башен и церквей, а также виды монастырей и городов Белозерска, Тихвина и Устюжны, и снимки с предметов древности, там обнаруженных; во втором альбоме воспроизведены различные предметы, принадлежавшие Кирилло-Белозерскому монастырю; третий альбом составили план Киева и его окрестностей, виды отдельных его достопримечательностей и снимки с археологических предметов; в четвёртый альбом вошли материалы, связанные с городами, посещёнными Бороздиным в конце его путешествия. Кроме того, Бороздин привез из путешествия несколько рукописных сборников и древних актов, в том числе «опальный синодик» Иоанна Грозного, впоследствии напечатанный Н. Г. Устряловым в «Сказаниях князя Курбского».

В 1812 году новоржевское дворянство избрало Бороздина начальником ополчения. После занятия русскими войсками Варшавского герцогства, Бороздин вступил в службу под начальство Н. Н. Новосильцева; 20 ноября 1815 года был произведён в действительные статские советники.

С 4 августа 1826 года по 20 апреля 1833 года[1] К. М. Бороздин состоял попечителем Санкт-Петербургского учебного округа.

В 1828 году министр просвещения А. С. Шишков в самых лестных выражениях докладывал Николаю I об успешной деятельности Бороздина в этой должности. Такую же оценку давали Плетнев и проф. Григорьев: «С назначением его в попечители… успех преподавания и порядок в управлении внушили всем сословиям петербургского общества такую доверенность и уважение к университету, что он быстро стал наполняться слушателями. В душе и характере Бороздина было всё, чем приобретается доверенность, уважение и преданность. Своею любовью к трудам кабинетным…, тёплым участием своим в каждом учёном предприятии, он вызывал деятельность других».

А. В. Никитенко также восторженно отзывался в «Дневнике» о тогдашнем своём начальнике: «Я не знаю человека с более благородным сердцем… Он не учился систематически, но читал много и, что чудо между нашими дворянами и администраторами, размышлял ещё более. Он имеет обширные познания в русской истории, которую изучал, как патриот, и вместе как философ. Ум его возвышен. Поэтическая фантазия нередко уносит его из области нашей мёртвой и горестной действительности в чистую, светлую область идей, и, хотя он не любит немецкой философии, но это только на словах, ибо, сам того не замечая, почти во всём следует её могучему гению. Он ждет для России лучшего порядка вещей и, любя её превыше всего, превыше самого себя, со смирением несет тягости общественные».

С 1833 года, став тайным советником, Бороздин до конца жизни оставался в звании сенатора.

Награждён орденами Святого Владимира 2 ст., Святой Анны 1 ст. и Святого Станислава 1 ст.[2] Высшей из пожалованных ему наград был орден Белого Орла (1843).

К. М. Бороздин состоял действительным членом Российской Академии и одесского общества любителей истории и древностей, а с 1841 года — почётным членом Императорской Академии наук по отделению русского языка и словесности. Составленная Бороздиным обширная прекрасная библиотека перешла, впоследствии, в Румянцевский музей.

Исследовательская деятельность

К. М. Бороздин ещё в 1805 году напечатал «Начертание жизни князя Я. Ф. Долгорукого» (без имени автора). В 1823 году в «Северном Архиве» (Ч. VI, № 12) были напечатано его «Историческое исследование духовной грамоты вел. кн. Дмитрия Ивановича»[3].

С 1841 года Бороздин начал печатать серию «Опыт исторического родословия…», каждый выпуск которой посвящался одной из дворянских фамилий; всего состоялось 9 выпусков:

Большая же часть его трудов осталась в рукописях.

Из числа рукописных трудов К. М. Бороздина известно «Краткое описание жизни графа А. И. Остермана».

Кроме того, Бороздин деятельно сотрудничал в Энциклопедическом словаре Плюшара, подписывая свои статьи — К. Б.

Семья

С 1819 года был женат на Прасковье Николаевне Львовой (1793—1848), дочери Николая Александровича Львова, основателя известного литературного кружка и приятеля Державина, от его брака с Марией Алексеевной Дьяковой. В браке имели детей:

  • Варвара Константиновна (1820—1853), замужем за двоюродным братом Леонидом Алексеевичем Воейковым (1818—1886).
  • Андрей Константинович
  • Елена Константиновна (1837—1922), замужем за Владимиром Семеновичем Корсаковым.

Напишите отзыв о статье "Бороздин, Константин Матвеевич"

Примечания

  1. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона указывает иную дату — 30 апреля 1832 года.
  2. Месяцеслов и общий штат Российской империи на 1834 год
  3. В этом исследовании Бороздин опроверг издателей «Собрания государственных грамот и договоров», приписывавших эту духовную одному из внуков Иоанна III, и доказал, что эта грамота исходит от сына Иоанна III, Димитрия Ивановича Углицкого, брата великого князя Василия III.
  4. Никита Петрович Трубецкой (1804—1886) — сын князя Петра Сергеевича Трубецкого (1760—1817).

Литература

Ссылки

  • [isaran.ru/?q=ru/person&guid=0D056941-CAF4-C3F0-44B6-182BA69DEFD7 Историческая справка] на сайте Архива РАН
  • Коробова Е. [sites.google.com/site/insocin/home/titular-isi/szp/szp-ladoga-ekologia-i-arheol-safarov-16-08-05/korobova-e-borozdin-k-m-arheolog-istorik-senator Бороздин К. М. археолог, историк, сенатор]

Отрывок, характеризующий Бороздин, Константин Матвеевич

В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.