Борозенец, Степан Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Степан Николаевич Борозенец
Дата рождения

20 августа 1922(1922-08-20)

Место рождения

с. Актюба, Киргизская (Казахская) АССР, РСФСР
(ныне Уланский район, Восточно-Казахстанская область, Казахстан)

Дата смерти

26 августа 2016(2016-08-26) (94 года)

Место смерти

Чикаго, США

Принадлежность

СССР СССР
Россия Россия

Род войск

Военно-воздушные силы СССР

Годы службы

19411978

Звание Полковник

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

569-й штурмовой авиационный полк, 199-я штурмовая авиационная дивизия, 4-й штурмовой авиационный корпус, 4-я воздушная армия

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии
В отставке

c 1978 года

Степа́н Николаевич Борозене́ц (20 августа 1922 — 26 августа 2016) — лётчик-штурмовик, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза, полковник, военный лётчик 1-го класса.





Биография

Довоенная биография

Родился 20 августа 1922 года в с. Актюба Киргизской (Казахской) АССР (ныне Уланский район Восточно-Казахстанской области Казахстана) в семье крестьянина, русский.

После окончания средней школы с ноября 1940 года по апрель 1941 года прошёл курс обучения в Семипалатинском аэроклубе.

В апреле 1941 года был призван в РККА и направлен в военную авиационную школу пилотов.

С мая 1941 года Борозенец С. Н. — курсант Первой Чкаловской военно-авиационной школы пилотов им. К. Е. Ворошилова, которую окончил в июне 1943 года в звании младшего лейтенанта.

После завершения полного курса обучения был направлен в 34-й запасной авиационный полк (ЗАП)[1], базировавшийся на аэродроме Дядьково севернее г. Дмитров Московской области. Полк занимался подготовкой экипажей штурмовиков Ил-2 к ведению боевых действий.

Участие в Великой Отечественной Войне

В октябре 1943 года Борозенец С. Н. был направлен в действующую армию на 1-й Белорусский фронт (впоследствии 2-й Белорусский фронт), в 4-ю воздушную армию, 4-й штурмовой авиационный корпус (ШАК)[2].

Лётчик, затем командир звена 569-го штурмового авиационного Осовецкого орденов Красного Знамени и Суворова III степени полка (ШАП)[3] 199-й штурмовой Слонимской авиационной дивизии (ШАД)[4].

Лейтенант Борозенец С. Н. произвел более 100 боевых вылетов на штурмовку военных объектов противника.
Его штурмовик в боях уничтожил:

  • Танки — 3
  • Паровозы — 6
  • Вагоны — около 120
  • Склады с горючим и боеприпасами — 9
  • Батареи зенитной и полевой артиллерии — 36
  • Автомашины — 84

В составе нештатной разведывательной авиационной эскадрильи 4-го ШАК Борозенец С. Н. на своём Ил-2 неоднократно выполнял полёты на воздушную разведку.

Участвовал в операциях по прорыву укрепленной полосы и уничтожению окруженной вражеской группировки в районе г. Бобруйска, в разгроме Восточно-Прусской группировки противника, в Данцигско-Гдынской операции, в прорыве укрепленной полосы противника на западном берегу реки Одер.

В июле 1944 года в бою в районе г. Слоним штурмовик С. Н. Борозенца был подбит. Лётчик сумел посадить горящий самолёт на железнодорожную насыпь, пересекавшую лесной массив, получив при этом серьёзные травмы лица и спины.

В феврале 1945 года при возвращении с боевого задания над территорией Польши эскадрилья штурмовиков была атакована группой из 52 истребителей противника. Самолёт С. Н. Борозенца был обстрелян, лётчик получил ранение, а его воздушный стрелок, рядовой Леонид Балашенко, погиб.

Окончание войны Борозенец С. Н. встретил в Германии на аэродроме Рехлин к северу от г. Берлин.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1945 года за геройский подвиг, проявленный при выполнении боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, лейтенанту Борозенцу Степану Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Послевоенная биография

После войны продолжил службу в Вооружённых Силах СССР. В сентябре 1945 года 569-й штурмовой авиационный полк был перебазирован из Рехлина в Польшу на аэродром Бжег (Бриг), где находился до конца 1945 года. Затем личный состав полка, оставив свои самолёты, был перебазирован в Закавказский военный округ на аэродром Насосная севернее г. Баку Азербайджанской ССР. Новая матчасть (самолёты Ил-2) были получены в пути на авиационном заводе № 30 в г. Москве.

В апреле 1946 года 199-я штурмовая авиационная дивизия была расформирована. Борозенцу С. Н., к тому моменту командиру эскадрильи, был предложен перевод на должность командира звена в 166-й гвардейский штурмовой авиационный полк 10-й гвардейской шад[5], базировавшийся на аэродроме Кутаиси Грузинской ССР и летавший на самолётах Ил-10. Занимал должности командира звена, зам. командира эскадрильи, командира эскадрильи.

В 1948 году Борозенец С. Н. окончил Тамбовские высшие авиационные курсы слепой и ночной подготовки лётчиков. В сентябре 1952 года поступил и в ноябре 1956 года окончил командно-штабной факультет Военно-воздушной академии им. Ю. А. Гагарина[6]. В период учёбы летал на самолёте МиГ-15.

После окончания академии Борозенец С. Н. был направлен в 230-й бомбардировочный авиационный полк 32-й бомбардировочной авиационной дивизии Прикарпатского военного округа[7], базировавшийся на аэродроме Черляны юго-западнее г. Львов Украинской ССР и летавший на самолётах Ил-28, затем на Як-28. Занимал должности командира эскадрильи, зам. командира полка, командира полка.

С октября 1965 года переведен на должность офицера отдела боевой подготовки штаба 14-й воздушной армии в г. Львове. С лета 1967 года и по декабрь 1972 года проходил службу в Южной группе Войск (ЮГВ) на территории Венгрии, в г. Будапеште в должности старшего офицера отдела боевой подготовки штаба 36-й воздушной армии. С 1972 года по 1990 год проживал в г. Харькове Украинской ССР. Работал старшим преподавателем кафедры тактики в Харьковском высшем военном авиационном училище лётчиков (ХВВАУЛ). С марта 1978 года полковник Борозенец С. Н. — в запасе.

Работал инженером в Харьковском проектном и научно-исследовательском институте ПромСтройНИИПроект. С 1990 года по 1995 годы проживал в Москве. Участник исторической части Парада Победы 9 мая 1995 года, состоявшегося в честь 50-летия Победы в Великой Отечественной войне. В 1995 году по состоянию здоровья переехал в г. Чикаго (США) на лечение, где проживал вплоть до своей кончины 26 августа 2016 года. На момент смерти являлся последним Героем Советского Союза, проживавшим на территории США[8].

Награды

Память

Имя Борозенца С. Н. носила пионерская дружина школы с. Актюба Таврического (ныне Уланского) района Восточно-Казахстанской области.

В г. Москве в средней школе N 956 с 1995 года работает музей боевой славы 569-го штурмового авиационного полка[9].

Напишите отзыв о статье "Борозенец, Степан Николаевич"

Примечания

  1. [www.naukograd-dubna.ru/aboutcity/Istoriya/issledovaniya/IL2.php Ил-2 Штурмовик. 34-й ЗАП]
  2. [allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/k/shak4.dat Авиаторы Второй Мировой. 4-й штурмовой авиационный корпус]
  3. [allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/p/shap569.dat Авиаторы Второй Мировой. 569-й штурмовой Осовецкий Краснознаменный ордена Суворова авиационный полк]
  4. [allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/d/shad199.dat Авиаторы Второй Мировой. 199-я штурмовая Слонимская Краснознаменная авиационная дивизия]
  5. [sandar.ucoz.ru/publ/statiay/istorija_10gv_shad2/1-1-0-11 10-й гвардейская ШАД, 166-й гвардейский Краснознаменный авиаполк]
  6. [books.google.com/books?ei=N_1gTbvkJ4qs8APQrpSjDA&ct=result&hl=ru&id=hqe4AAAAIAAJ&dq=%D1%81.%D0%BD.+%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D1%86&q=+%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D1%86 Военно-воздушная академия им Ю. А. Гагарина — Список отличников. Воениздат, 1984 г. стр. 232]
  7. [i55.tinypic.com/mv3f9e.jpg Краснознамённый Прикарпатский ВО — История, 1982 г. В. А. Великов, Б. Г. Комский, стр. 145]
  8. [ria.ru/world/20160828/1475483516.html В США скончался последний из проживавших в стране Героев СССР]
  9. [natalishishkova.narod.ru/ Музей боевой славы 569-го штурмового авиационного Осовецкого Краснознаменного ордена Суворова III степени полка]

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — С. 196. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Они сражались за Родину: Герои Советского Союза — восточноказахстанцы. — Усть-Каменогорск: Б.и.
  • Бесстрашные: Очерки о Героях Советского Союза из Восточного Казахстана. — Алма-Ата: Казахстан, 1964. — с. 154—157
  • Штурмовики 569-го. Лизогуб А. Я. — М.: 1998. — 90 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1789 Борозенец, Степан Николаевич]. Сайт «Герои Страны».

  • Документальный фильм «В аварийном режиме» (автор: Типтюк В. Б., Творческое объединение «HAMIR», 2010) [www.youtube.com/watch?v=chXTPVkju3w ч. 1], [www.youtube.com/watch?v=7sys0yPq2NM ч. 2]

Отрывок, характеризующий Борозенец, Степан Николаевич

– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.