Боронок, Алексей Никитич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Никитич Боронок
Дата рождения

28 февраля 1852(1852-02-28)

Дата смерти

27 октября 1892(1892-10-27) (40 лет)

Место смерти

Ташкент,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Годы службы

1868—1892

Звание

генерал-майор

Сражения/войны

Русско-турецкая война 1877—1878,
Ахал-текинская экспедиция

Награды и премии

Алексей Никитич Боронок (Баранок) (18521892) — русский генерал, участник Среднеазиатских походов.





Биография

Алексей Боронок родился 28 февраля 1852 года.

Начал военную службу 29 октября 1868 года унтер-офицером из вольноопределяющихся в 61-м пехотном Владимирском полку.

По окончании Рижского пехотного юнкерского училища, 13 ноября 1874 года, Боронок был произведён в прапорщики.

В мае 1877 года он был назначен старшим адъютантом штаба 16-й пехотной дивизии (16 июня произведён в подпоручики), которой командовал Скобелев, и с тех пор, следуя за «белым генералом» при всех назначениях последнего, стал его любимым адъютантом. Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 гг.; во время усиленной рекогносцировки Иметлийского прохода под Боронком была убита лошадь, и он, при падении, получил тяжелые ушибы и был причислен ко 2-му классу раненых. За боевые отличия он был произведён в поручики (со старшинством с 30 августа) и в штабс-капитаны (28 ноября 1877 года), а также награждён несколькими орденами.

Возвратившись в 1879 году в Россию, Боронок 19 января 1880 года был произведён в капитаны и скоро был призван Скобелевым к участию в разработке плана организации предстоявшей Ахал-Текинской экспедиции в боевом и хозяйственном отношении и затем был назначен в распоряжение Скобелева, заняв при нём должность старшего адъютанта. Сопровождая всюду Скобелева, Боронок принял участие во всех выдающихся стычках и боях, нередко выступая в роли руководителя отдельных отрядов; так, при занятии Егян-Батыр-Калы, 5 июля, он командовал передовой оборонительной линией, наскоро укрепив её. Затем в деле 4 декабря Боронок выполнил сложную и выдающуюся по трудности задачу[1]:

Неутомимая деятельность в исполнении возложенных на капитана Баранка бесчисленных, помимо его прямой обязанности, поручений, доблестная храбрость, достойная подражания, выказались во все время боевой деятельности экспедиции. В деле 6-го июля, начальствуя цепью наездников, он сдерживал натиск всей неприятельской кавалерии. В деле 4-го декабря, командуя соединенною цепью роты охотников, команды осетин и полтавской сотни казаков, он с боя взял занятые превосходными массами неприятеля укрепленные оборонительные стенки с южной стороны Янги-кала. Овладев ими, он удерживал их во все время флангового марша главных сил к Геок-Тепе, и дал возможность беспрепятственно совершить это движение. При штурме Денгиль-Тепе капитан Баранок проявил тот же доблестный пример неустрашимости, присутствия духа и самоотвержения.

За этот подвиг А. Н. Боронок был награждён орденом св. Георгия 4-й степени и произведён в майоры (со старшинством также с 4 декабря). Кроме того, за эту кампанию он получил золотое оружие с надписью «за храбрость» и чин подполковника (12 января 1881 года). Огромная работоспособность и добросовестность Боронка в канцелярской работе и хладнокровие, распорядительность и «дерзость» в бою выдвинули его на служебном поприще и снискали ему безграничное доверие Скобелева, что последний непрестанно подчеркивал в официальных и частных отношениях, на письме и на словах.

В 1882 году Боронок был произведён в полковники (16 июля) и получил назначение состоять при военном министре. С 1 января 1884 года числился чиновником для особых поручений V класса при Военном министре. Деятельность его в новой должности скоро доставила ему известность в армии, и имя Боронка стало грозой для войсковых начальников, питавших пристрастие к казённому добру. Генерал Ванновский, оценив познания Боронка в области военного хозяйства и отчётности, стал поручать ему, по Высочайшему повелению, наблюдение за призывом новобранцев и поверку действий уездных воинских начальников при приёме и распределении новобранцев на службу, затем ревизию управлений и заведений Закаспийской области, Кавказа и Донской области в 1889 году, снова Закаспийской области и Закаспийской железной дороги в 1890 году Боронок своей ревизионной деятельностью раскрыл массу злоупотреблений, и в большинстве случаев ревизия Боронка кончалась отрешением от должности ревизуемого и возбуждением уголовного преследования, хотя были и такие случаи, что виновные, не дожидаясь расследования и суда, кончали жизнь самоубийством. Ненависть и постоянные угрозы со стороны разоблачённых, по-видимому, тяготили Боронка, и он неоднократно обращался к военному министру с просьбой освободить его от тяжелой обязанности. Генерал Ванновский отказывался даже выслушивать эти ходатайства и только напоминал Боронку: «Вы — солдат и должны исполнять порученное». Следует отметить, что, когда часть или управление оказывались вполне исправными, Боронок немедленно ходатайствовал о внеочередных наградах и повышениях по службе для отличившихся.

За выдающуюся деятельность Боронок многократно получал Монаршее благоволение и 30 августа 1892 года, на восемнадцатом году службы, был произведён в генерал-майоры. Тотчас же военный министр передал Боронку повеление обревизовать некоторые учреждения и части в Туркестане. 5 октября он прибыл в Ташкент, но, едва успев приступить к ревизии, заболел кишечной болезнью, прервал свою работу и после операции, 27 октября 1892 года, Алексей Никитич Боронок скончался. Смерть его поразила всех своей неожиданностью и вызвала много толков и слухов. Ванновский узнав о его кончине, объявил в Военном совете: «Сегодня я потерял свои глаза — Боронок умер».

Награды

Среди прочих наград Боронок имел ордена:

Источники

Напишите отзыв о статье "Боронок, Алексей Никитич"

Примечания

  1. Гизетти А. Л. Сборник сведений о георгиевских кавалерах и боевых знаках отличий кавказских войск. Тифлис, 1901/ — C/ 253–254/
  2. Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007. — С. 343, 511.

Отрывок, характеризующий Боронок, Алексей Никитич

Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.