Боррадори, Джованна
Поделись знанием:
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
| Джованна Боррадори | |
| Giovanna Borradori | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: | |
| [faculty.vassar.edu/giborrad/gerardod2/index.html Страница Дж. Боррадори на сайте Вассар-колледжа] | |
Джованна Боррадори (итал. и англ. Giovanna Borradori; род. 1963, Милан) — итальянский философ. Профессор философии в Вассар-колледже[en] (США). Специалист по континентальной философии, эстетике, философии архитектуры и философии терроризма. Успешно работает в жанре философского интервью. С 1989 года живёт в США.
В своей антологии «Перекодируя метафизику: Новая итальянская философия» (1988) познакомила американского читателя с такими итальянскими мыслителями XX века, как Дж. Ваттимо, Массимо Каччари, Марио Перниола и др.
В книге «Американский философ» (1994) её беседы с девятью наиболее значительными американскими философами (с Куайном, Дэвидсоном, Патнэмом, Нозиком, Данто, Рорти, Кэйвлом[en], МакИнтайром и Т. Куном) стали своего рода путевыми заметками путешественника в мир американской философии.
После террористической атаки 11 сентября 2001 года Боррадори сосредоточила своё внимание на изучение феномена терроризма с философской точки зрения. В своей работе «Философия во время террора», представляющей собой беседы с Юргеном Хабермасом и Жаком Деррида, она с помощью своих корректных вопросов и содержательных ответов мыслителей рисует состояние континентальной философии и мира после 11 сентября.
Переведённая на множество языков, эта книга стала одним из наиболее известных произведений по философии в последнее время.
Сочинения
- Statuti dell’Universo Estetico Tardo-Antico e Strutture della Sintesi Iconoclasta. — Rivista di Estetica, 1983. — Vol. 14—15. — Pp. 113—130.
- La Forma Forte. Strategie della Modernità. — Fenomenologia e Scienze dell’Uomo, 1985. — Vol. 1. — Pp. 165—168.
- Una Liaison tra Webern e Cage: Conversazione con Morton Feldman. — Musica e Realtà, 1986. — Vol. 19. — Pp. 53—66.
- Review of La Fine della Modernità, by Gianni Vattimo. // The Journal of Aesthetics and Art Criticism, XLIV 3. — 1986. — Pp. 306—307.
- Weak Thought and Postmodernism. The Italian Shift from Deconstruction // Social Text. — Vol. 18. — 1987—1988. — Pp. 39—50.
- Towards an Architecture of Exile // C. Ingraham and M. Diani (eds.), Restructuring Architectural Theory. — Northwestern University Press, Evanston, IL, 1989. — Pp. 12—17.
- The Italian Heidegger: Philosophy, Architecture, and Weak Thought. — D: Columbia Documents for Architecture and Theory, Vol. 1. — Pp. 123—135.
- Il Pensiero Post-Filosofico. — Milan: Jaca Books, 1988.
- Recoding Metaphysics: The New Italian Philosophy, edited by. — Evanston, IL: Northwestern University Press, 1988.
- The American Philosopher: Conversations with Quine, Davidson, Putnam, Nozick, Danto, Rorty, Cavell, MacIntyre, Kuhn. — Chicago, IL: University of Chicago, 1994.
- Philosophy in a Time of Terror: Dialogues with Jürgen Habermas and Jacques Derrida. — Chicago, IL: University of Chicago Press, 2003.
- Боррадори, Джованна. Американский философ: Беседы с Куайном, Дональдом Патнэмом, Нозиком, Данто, Рорти, Кейвалом, МакИнтайром, Куном / Перев. с англ., изд. 2-е, перераб. — М.: Дом интеллектуальной книги, Гнозис, 1999. — 208 с. — ISBN 5-7333-0002-7.
Напишите отзыв о статье "Боррадори, Джованна"
Литература
- Смит Н. Рецензия на монографию Philosophy in a Time of Terror: Dialogues with Jürgen Habermas and Jacques Derrida. Chicago: University of Chicago Press, 2003 // Хора. Журнал современной философии и философской компаративистики. — 2008. — № 2. — С. 164—171.
- Hugh J. Silverman. Postmodernism and contemporary Italian philosophy // Man and World. — Vol. 27, Number 4: 343—348, 1994.
Отрывок, характеризующий Боррадори, Джованна
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
