Бортневский, Виктор Георгиевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Георгиевич Бортневский
Дата рождения:

28 августа 1954(1954-08-28)

Место рождения:

Ленинград, СССР

Дата смерти:

19 апреля 1996(1996-04-19) (41 год)

Место смерти:

Пало-Альто, штат Калифорния, США

Страна:

СССР СССР

Научная сфера:

история

Место работы:

ЛГУ,
ЛОИИ АН СССР,
Стэнфордский университет

Учёная степень:

кандидат исторических наук

Учёное звание:

доцент

Альма-матер:

ЛГУ

Научный руководитель:

Л. С. Семёнов

Известен как:

специалист по Белому движению и Гражданской войне в России

Ви́ктор Гео́ргиевич Бортне́вский (28 августа 1954 — 19 апреля 1996) — советский историк, исследователь Белого движения и Гражданской войны в России, кандидат исторических наук.

Один из первых авторов, решившихся отказаться от традиций и установок советской историографии и начавших использовать принципиально новый подход к истории Гражданской войны, опровергая устоявшиеся стереотипы. Стал первым на историческом факультете ЛГУ, кто подал заявление о выходе из КПСС. Первым рассказал в советской печати правду о похищениях агентами НКВД в Париже председателей РОВСа генералов А. П. Кутепова и Е. К. Миллера.





Биография

Начало научной деятельности

По окончании средней школы работал на Ленинградском металлическом заводе формовщиком и токарем, учился во втузе при ЛМЗ, затем проходил срочную службу в Войсках ПВО. После службы в армии и обучения на подготовительном отделении Ленинградского университета в 1975 году поступил на исторический факультет.

В 1980 году окончил исторический факультет Ленинградского университета, затем аспирантуру Ленинградского отделения Института истории СССР Академии наук. В 1983 году защитил кандидатскую диссертацию. Работал научным сотрудником в ленинградском отделении Института истории АН СССР, одновременно с 1984 года преподавал и вёл научные исследования в Ленинградском университете, читал лекции на историческом факультете университета. С 1986 года доцент кафедры советского общества Исторического факультета (1986—1991).

Отказ от советских установок. Новый подход к изучению Гражданской войны

В 1990 году Виктор Бортневский стал первым на историческом факультете ЛГУ, кто подал заявление о выходе из КПСС.

Ввёл в научный оборот большое количество материалов, которые содержались в американских архивах (документы коллекции РОВС Архива Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле, а также различных коллекций Архива Гуверовского института). Главный редактор историко-документального альманаха «Русское прошлое», где и были впервые опубликованы уникальные документы из закрытых или недоступных ранее советских и зарубежных архивов (1991—1996). Член редакции военно-исторического журнала «Новый Часовой» (1994—1996).

Писал статьи для таких изданий, как «Невское время», «Смена», «Учительская газета», «Собеседник», «Вестник ЛГУ», «Родина» (Москва) и ряда других"[1].

В 1989 году впервые в советской печати рассказал правду о похищениях агентами НКВД в Париже генералов Е. К. Миллера и А. П. Кутепова. По мнению председателя РОВС И. Б. Иванова, это был удар по престижу всемогущего ведомства ВЧК — КГБ, вокруг которого коммунистическая пропаганда десятилетиями создавала ореол «рыцарей революции» с «чистыми руками и горячими сердцами»[2].

В 1991 году Виктор Георгиевич впервые в России издал книгу последнего командующего Дроздовской дивизии генерал-майора А. В. Туркула «Дроздовцы в огне».

Виктор Георгиевич решился отказаться от традиций и установок советской историографии, стал демонстрировать принципиально новый подход к истории Гражданской войны, опровергать устоявшиеся советские стереотипы. Его принципиальная позиция привела к конфликту с руководством исторического факультета, имевшим персональные связи с ЦК КПСС и верхушкой ленинградской парторганизации, а также рядом коллег, придерживавшихся оценок и суждений советской эпохи. Партком университета принял решение «дать отпор» выступлениям Бортневского, и ленинградским историкам было дано указание выступить против него, чего, однако, эти историки, несмотря на давление, делать не стали[3]. Тем не менее в результате развернувшейся кампании против него, учёный был вынужден покинуть ЛГУ. Однако ни партком, ни учёные советы не были властны заставить его прекратить научную и публикаторскую деятельность.

Вскоре он получил приглашение от Калифорнийского университета[2], и в 1992 года выехал в США. Работал в Йельском университете (город Нью-Хейвен) (1992—1994), в Гуверовском институте войны, революции и мира Стэнфордского университета (1994—1995).

В последние годы жизни читал лекции по истории Белого движения и русской эмиграции в Санкт-Петербургском и ряде американских университетов (Читал лекции в Калифорнийском университете в Риверсайде, университете Вашингтона, работал в Гуверовском институте войны, революции и мира Стэнфордского университета (1994—1995), университете Вашингтона и Ли в Лексингтоне (Виргиния) и Йельском университете). Выступал с лекциями и докладами в Центре Кеннана, в Институте Гарримана, в Гарвардском русском исследовательском центре, в Архиве Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле. Участник международных симпозиумов и конференций в Ирландии, Франции, Польше, Чехословакии и Канаде. Был удостоен ряда наград и стипендий американских научных центров[1]: от Института Леннона, Гуверовского института, Йельского университета, Фонда Меллона и Центра русского и восточно-европейских исследований в Торонто (Канада), стипендии от Конгресса русских американцев на издание книги по истории гражданской войны.

Член Дроздовского объединения (1994—1996) в США.

Виктор Георгиевич подготовил более десятка радио- и телевизионных программ, собирал материалы для монографии.

Смерть учёного

Учёный продолжал заниматься изучением устранения НКВД руководителей РОВС, исследовал загадку смерти создателя РОВС и одного из самых серьёзных врагов советской власти генерала П. Н. Врангеля, по одной из версий отравленного советским агентом. Бортневский делал официальные запросы в архивы КГБ на предмет открытия материалов по Врангелю, так как КГБ на тот момент уже признало своё участие в устранении генералов Кутепова и Миллера, бывших руководителями РОВС после генерала Врангеля. По Врангелю же архивы так и не открыты до наших дней. А Виктор Георгиевич — как считается — покончил жизнь самоубийством в Калифорнии[4]. Похоронен на Большеохтинском кладбище Санкт-Петербурга.

Основная часть научных архивов и материалов коллекции Виктора Георгиевича после его смерти исчезла[1], а часть была возвращена в Россию и введена в научный оборот коллегами учёного[5].

Семья

Отец — Георгий Иванович Бортневский, мать — Марианна Викторовна Корчинская. Жена — Надежда Анатольевна (урождённая Голубятникова), дочь — Анастасия.

Научная деятельность

Один из первых советских историков, кто решился отказаться от традиций и установок советской историографии и начал рассматривать с учётом этого историю гражданской войны[1]. В. Г. Бортневский демонстрировал принципиально новый подход к истории Гражданской войны, опровергая советские стереотипы о «реакционном» и «классово-сословном характере» Белых армий, «бесперспективности» Белого движения и т. д.[5]

В 1983 г. защитил кандидатскую диссертацию «Культурно-просветительские учреждения Ленинграда в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.».

Основные направления исследований:

Особое внимание учёный уделял биографике русского генералитета, сопоставлению «красного» и «белого» террора, истории белой военной эмиграции.

Автор более 150 научных работ — трудов по проблемам российской истории начала XIX века, гражданской и Великой Отечественной войн, многочисленных работ по истории Белого движения, его военных лидеров (П. Н. Врангеля, М. Г. Дроздовского, С. Л. Маркова, В. О. Каппеля, В. М. Чернецова), опубликованных в России и за границей.

В советской печати впервые опубликовал дневник декабриста П. С. Пущина 1813—1814, биографические очерки о генералах М. Г. Дроздовском, С. Л. Маркове, П. Н. Врангеле и других, записки А. В. Туркула, программные положения Пражского манифеста КОНР 1944, переписку между П. Н. Врангелем и И. А. Ильиным 1923-28 и другие ценные материалы по русской истории.

Опубликовал книги «Белое дело: Люди и события» (1993) и «Загадка смерти генерала Врангеля. Неизвестные материалы по истории русской эмиграции 1920-х годов» (1996). Посмертно в 1999 году были изданы его «Избранные труды». Подготовил к изданию «Записки белого офицера» Э. Н. Гиацинтова (1992).

Избранные труды

  • Бортневский В. Г. Белое дело (Люди и события). — СПб.: Издательско-полиграфический техникум (Санкт-Петербург) — Независимая гуманитарная академия, Историко-географический центр «Гея», 1993. — Серия учебных пособий — 60 с.
  • Бортневский В. [rys-arhipelag.ucoz.ru/publ/viktor_bortnevskij_general_p_n_vrangel_na_chuzhbine_zagadka_smerti_belogo_vozhdja/54-1-0-2663 Генерал П. Н. Врангель на чужбине: загадка смерти Белого вождя]
  • Бортневский В. Г. Дневник декабриста П. С. Пущина 1813—1814 гг. // Вестник ЛГУ. — 1986. — Вып. 4. — С. 27—33.
  • Бортневский В. Г. Загадка смерти генерала Врангеля. Неизвестные материалы по истории русской эмиграции 1920-х годов. — СПбГУ, 1996. — 166 с. (Библиотека журнала «Новый Часовой»)
  • Бортневский В. Избранные труды. — Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1999. — 492 с. (Библиотека журнала «Новый часовой») ISBN 5-288-02324-7
  • Бортневский В. Г., Анисимов Е. В. [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v89/v89-157-.htm Новые материалы о П. С. Пущине] // Пушкин (электронное научное издание). — С. 157—161.
  • Bortnevski V. [carlbeckpapers.pitt.edu/ojs/index.php/cbp/issue/view/86 White intelligence and counter-intelligence during the Russian civil war] // The Carl Beck Papers in Russian and East European Studies. — № 1108. ISSN 2163-839X
  • Гиацинтов Э. [www.grwar.ru/library/Giacintoff/index.html Записки белого офицера] / Вступит. статья, подготовка текста и коммент. В. Г. Бортневского. — СПб.: «Интерполиграфцентр» СПбФК, 1992. — 267 с. ISBN 5-88560-077-5

Основная биобиблиография

  • Биобиблиогр.: Бортневский В. Г. Избранные труды. СПб., 1999.
  • Лит.: Бидлак Р. и др. Памяти проф. В. Г. Бортневского // Русская жизнь (Сан-Франциско). 1996. 1 июня;
  • Бекетов М., Данченко В., Носков В., Поляков Л., Терещук А. К читателю // Бортневский В. Г. Избранные труды. СПб., 1999;
  • Иванов И. Б. Виктор Георгиевич Бортневский. 1954—1996. (Памяти друга и единомышленника) // Наши вести (Санта-Роза). 1997. Сентябрь № 448/2749. С. 23-24. izput.narod.ru/vgb.html

Награды и признание

В 1990 году стал лауреатом Всесоюзного конкурса «Учительской газеты» на лучшую публикацию под рубрикой «За строкой учебника».

Напишите отзыв о статье "Бортневский, Виктор Георгиевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/1070.html Бортневский Виктор Георгиевич]
  2. 1 2 Иванов И. Б., 1997.
  3. [izput.narod.ru/vgb.html И. Б. Иванов Виктор Георгиевич Бортневский(1954—1996)]
  4. [all-decoded.livejournal.com/99013.html По информации] Юрия Фельштинского Виктор Бортневский покончил жизнь самоубийством (повесился).
  5. 1 2 [www.tez-rus.net/ViewGood34139.html БОРТНЕВСКИЙ Виктор Георгиевич]

Литература

  • [www.tez-rus.net/ViewGood34139.html Бортневский Виктор Георгиевич] // Александров Е. А. Русские в Северной Америке. — Хэмден etc., 2005.
  • Иванов И. Б. [izput.narod.ru/vgb.html Виктор Георгиевич Бортневский (1954—1996)] // Наши Вести. — 1997. — № 448/2749. — С. 23-24.

Ссылки

  • [nekropol-spb.ru/main/cemeteries/bolsheoxtinskoe/bortnevskiy-viktor-georgievich/ Бортневский Виктор Георгиевич]. Некрополь Санкт-Петербурга и окрестностей. Проверено 23 октября 2013.
  • Сидорчук И. В., Дворниченко А. Ю. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/1070.html Бортневский Виктор Георгиевич // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Бортневский, Виктор Георгиевич

– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.