Боруссия (футбольный клуб, Дортмунд)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Боруссия Дортмунд
Полное
название
Ballspielverein Borussia 09 e.V. Dortmund
Прозвища Die Borussen,
Die Schwarzgelben (Чёрно-жёлтые),
Der BVB,
"Шмели"
Основан 19 декабря 1909
Стадион Сигнал Идуна Парк
Вместимость 81 359
Президент Райнхард Раубалль
Ген. директор Ханс-Йоахим Ватцке
Тренер Томас Тухель
Капитан Марсель Шмельцер [1].
Рейтинг 7-е место в рейтинге УЕФА
11-е место в рейтинге IFFHS
Спонсор Evonik Industries
Сайт [www.bvb.de/bvb.de www.bvb.de]
Соревнование Бундеслига
2015/2016 2
Основная
форма
Гостевая
форма

<td>

Резервная
форма
Текущий сезон
К:Футбольные клубы, основанные в 1909 годуБоруссия (футбольный клуб, Дортмунд)Боруссия (футбольный клуб, Дортмунд)

Футбольный клуб «Боруссия» Дортмунд (нем. Ballspielverein Borussia 09 e. V. Dortmund)[2] — профессиональный немецкий футбольный клуб из города Дортмунд. Будучи многократным чемпионом Германии, обладателем Кубка кубков и победителем Лиги чемпионов, «Боруссия» — один из наиболее титулованных футбольных клубов Германии. Член лиги G-14 вплоть до её роспуска в 2008 году.





История

Ранние годы

Клуб был основан 19 декабря 1909 группой недовольных семинаристов в баре Zum Wildschütz[3] (с нем. — «У стрелка дичи»). Причиной их недовольства было то, что их наставник, пастор Девальд (Dewald), ненавидел футбол и не хотел включать его в программу спортивного кружка. По другой версии: сам пастор Девальд футбол запрету не предавал, более того, поощрял игру и даже купил молодым прихожанам мяч на церковные деньги. Но Девальду не нравилось, что его подшефные после футбольных матчей дружной компанией направлялись в пивную. Пастор пожалел, что приобщил молодых людей к футболу, и стал убеждать их вернуться в лоно Церкви. Часть юношей отреклась от футбола, но 18 парней во главе с Францем Якоби доброго совета не приняли.

Имя «Боруссия» происходит от латинского названия Пруссии и соседней пивоварни. Поначалу команда играла в бело-голубых полосатых футболках с красной полосой и чёрных трусах. Современные чёрно-жёлтые цвета появились в 1913 году. Первые годы существования команда провела в окружных лигах. Во время Первой мировой войны большинство игроков «Боруссии» забрали в солдаты. Вернулись немногие, и в 20-е годы команду пришлось создавать едва ли не с нуля. С соседями по Вестфалии «Боруссия» играла с переменным успехом, вот только с Шальке 04 отношения не складывались. Клуб из Гельзенкирхена постоянно обыгрывал дортмундцев. Тем не менее, подъёму «Боруссии» в главную лигу Вестфалии в 1936 году способствовал один из величайших игроков «Шальке» — Эрнст Куцорра, начавший свою тренерскую деятельность во вражеском лагере.

Послевоенные годы

После войны клуб, как и многие другие организации, так или иначе связанные с Третьим рейхом, был распущен. Также были проведены попытки объединить клуб с двумя другими: Werksportgemeinschaft Hoesch и Freier Sportverein 98, как Sportgemeinschaft Borussia von 1898, но в итоге было выбрано имя Ballspiel-Verein Borussia (BVB).

Первый серьёзный успех пришёл к клубу в 1947 году, когда «Боруссия» выиграла чемпионат Вестфалии[4], впервые в собственной истории обыграв «Шальке». Произошло это 18 мая 1947 года. Матч завершился со счетом 3:2. Три голевые передачи в этом матче сделал капитан и лидер «Боруссии» Август Ленц, игравший ещё в довоенной команде. В том же году «Боруссия» вышла в финал Британской зоны оккупации, но проиграла там «Гамбургу» со счётом 0:1. А в сезоне 1947/1948 «Боруссия» стала победителем только что созданной Западной Оберлиги[5]. Впервые чемпионом дортмундский клуб смог стать в 1949 году; в финале национальной лиги «Боруссия» проиграла в дополнительное время футбольному клубу VfR Mannheim со счётом 3:2.

В 1956 и 1957 гг. дортмундский клуб впервые стал чемпионом Германии. В 1956 году в финале со счётом 4:2 был обыгран «Карлсруэ», а в 1957 «Гамбург» со счётом 4:1. Примечательно, что обе эти игры были выиграны одним составом. После этого «Боруссия» впервые приняла участие в Кубке обладателей кубков. Также, в 1957 году, BVB был назван лучшим клубом года. Последний чемпионат Германии, который проходил в «старом стиле» в 1963 году также выиграл клуб из Дортмунда.

На европейской арене «Боруссия» добиться больших успехов не смогла: сначала в Кубке Чемпионов, «Боруссия» на стадии 1/8 финала проиграла «Манчестер Юнайтед», а в следующем году «Милану», но уже на стадии 1/4 финала.

Заметный след в послевоенной истории «Боруссии» оставили четыре Альфреда: Непекло, Прайслер, Кельбасса и Шмидт. Все четверо забивали огромное количество мячей и были в числе лучших бомбардиров послевоенного немецкого футбола. Например, в сезоне 55 —56 Непекло, Прайслер, Кельбасса забили 63 из 78 мячей своей команды. Шмидт пришёл в «Боруссию» некоторое время спустя. Именно с их именами, а также с именем менеджера Хайнца Долле и главного тренера той команды Гельмута Шнайдера, связаны основные успехи «Боруссии» тех лет.

Образование бундеслиги. Победа в Кубке обладателей кубков

В 1962 году Немецкая Футбольная Ассоциация решила создать профессиональную немецкую футбольную лигу — Бундеслигу. Первый турнир прошёл в 1963 году, и «Боруссия» отметилась тем, что её игрок, Тимо Конетцка, забил первый в истории новой лиги гол. В первом же сезоне клуб занял третье место, но на европейской арене добиться успеха опять не удалось — в Кубке Ярмарок, на второй стадии, со счётом 1:6 в первом матче и 0:4 во втором, «Боруссия» была разгромлена «Манчестер Юнайтед», в котором в то время выступали Бобби Чарльтон и Джордж Бест. Первый после образования Бундеслиги трофей дортмундский клуб завоевал в 1965 году. В финале Кубка Германии со счётом 2:0 был обыгран клуб «Алемания Ахен». А в 1966 году пришёл и первый европейский триумф — «Боруссия» стала первым немецким клубом, победившим в Кубке обладателей кубков. «Боруссия» поочередно выбила из турнира мальтийскую «Флориану», болгарский ЦСКА, испанский «Атлетико» и английский «Вест Хэм Юнайтед». В финале, который проходил в Глазго, со счётом 2:1 был обыгран «Ливерпуль». В чемпионате в том году «Боруссия» заняла второе место, уступив чемпионство клубу «1860 Мюнхен». Тогда же была одержана самая крупная победа над «Шальке»: 7:0.

1970-е и 1980-е годы

1970-е годы в истории клуба ознаменованы тяжёлым финансовым положением. В 1972 «Боруссия» вылетела в региональную лигу. После создания в 1974 году Второй Бундеслиги дортмундский клуб был включён в неё. Возвращение в элиту немецкого футбола состоялось лишь в 1976 году.

Финансовые проблемы продолжали преследовать клуб и в 80-х. Данное обстоятельство не позволяло дортмундцам играть значимую роль в Бундеслиге. В 1986 году BVB был также под угрозой вылета, но лишь победа в последнем матче позволила сохранить прописку в бундеслиге. Первый трофей, после долгого перерыва был выигран лишь в 1989 году. В финале Кубка Германии со счётом 4:1 был обыгран «Вердер».

1990-е годы

Настоящий расцвет «Боруссии» начался в 1991 году с приходом на пост главного тренера Оттмара Хитцфельда. В первом же сезоне дортмундцы заняли второе место, уступив «Штутгарту» лишь по разнице забитых и пропущенных, а в сезоне 1992/1993 BVB дошёл до финала Кубка УЕФА, в котором проиграл «Ювентусу» с общим счётом 1:6. Призовые деньги, полученные за успешное выступление в кубке, были потрачены на приобретение игроков, которые и принесли клубу последующие трофеи.

В 1995 и 1996 годах «Боруссия» стала сильнейшем клубом Германии, а в 1997 и всей Европы. В 1/4 был пройден «Осер», в 1/2 — «Манчестер Юнайтед» и наконец в финале в Мюнхене был обыгран «Ювентус» со счётом 3:1. А по итогам сезона Маттиас Заммер был назван лучшим игроком Европы. Сразу после финала, сославшись на усталость ушёл главный творец успеха «Боруссии» — Оттмар Хицфельд. В этом же году в Токио был завоёван Межконтинентальный кубок. «Боруссия» обыграла бразильский «Крузейро».

Предпоследний чемпионский титул был завоёван в 2002 году под руководством Маттиаса Заммера. Также в этом сезоне дортмундцы дошли до финала Кубка УЕФА 2001/02, где уступили в Роттердаме голландскому «Фейеноорду» со счётом 2:3. Но затем в клубе начались тяжёлые времена, клуб был в кризисном положении, как в финансовом плане, так и в игровом. Команда вплоть до 2009 года, была середнячком бундеслиги. Единственным достижением клуба в этот период, был выход в финал Кубка Германии в 2008 году, где команда уступила «Баварии» со счетом 2:1.

Современный период

30 апреля 2011 года, одержав победу в домашнем матче над «Нюрнбергом» со счётом 2:0, за 2 тура до финиша «Боруссия» стала чемпионом Германии 2010/11[6][7]. Впервые — под руководством Юргена Клоппа[8].

Следующий сезон 2011/2012 для команды был ещё более успешным, 21 апреля 2012 года, команда под руководством Юргена Клоппа на своем поле со счетом 2:0 обыграла «Боруссию» из Мёнхенгладбаха, и за два тура до окончания чемпионата стала чемпионам Германии второй раз подряд и в восьмой раз в истории клуба. В итоге, команда набрала 81 очко и проиграла в сезоне всего три раза. В этом же сезоне Дортмундская «Боруссия», нанеся пятое подряд поражение мюнхенской «Баварии», стала обладателем Кубка Германии по футболу. Финал закончился со счетом 5:2. Три мяча забил Роберт Левандовски. Смазало сезон выступление Боруссии в Лиге чемпионов, где в групповом турнире команда в 6 матчах набрала всего четыре очка и заняла последнее место, не попав даже в Лигу Европы.

Перед началом сезона 2012/2013 «Боруссия» проиграла «Баварии» Суперкубок Германии. Новая встреча клубов в четвертьфинале Кубка Германии также закончилась победой «Баварии». С титулом действующего чемпиона пришлось расстаться ещё за шесть туров до окончания чемпионата, когда мюнхенский клуб опережал «Боруссию» на рекордные 20 очков.

Несколько иначе складывались дела дортмундцев в Лиге чемпионов: на этот раз в группе «Боруссия» заняла 1-е место, обойдя мадридский «Реал», что обеспечило ей не самого сильного соперника в 1/8. В четвертьфинале, после нулевой ничьей на выезде, в драматичном ответном матче с испанской «Малагой», «Боруссия» отвоевала себе выход в полуфинал, забив 2 мяча уже в добавленное время[9]. После столь драматичного поединка с «Малагой», в полуфинале жребий вновь свёл дортмундцев с мадридским «Реалом». Первый матч, на своём поле «Боруссия» выиграла со счетом 4:1 — все 4 мяча, из которых один с пенальти, забил Роберт Левандовски. В ответном матче мадридскому клубу удалось отыграть лишь два мяча, и «Боруссия» вышла в финал[10], где снова в сезоне уступила «Баварии». 25 мая в Лондоне «Боруссия» в финальном матче проиграла «Баварии» со счётом 1:2[11]. Победный гол забил Арьен Роббен. Гол в ворота «Баварии» забил с пенальти Илкай Гюндоган, который обычно не исполняет удары с точки, после того как счет в матче открыл Марио Манджукич. В матче из-за травмы не принял участие ключевой игрок «Боруссии» Марио Гётце, за несколько дней до этого объявивший, что переходит в «Баварию» за 37 млн евро.

Дортмундцы смогли взять реванш у «Баварии» в Суперкубке Германии 2013 (4:2). Летом 2013 года клуб нашёл замену Гётце в донецком «Шахтёре» — Генрих Мхитарян обошёлся немецкому клубу в 27 млн евро. В клуб в межсезонье пришли также Сократис Папастатопулос (10 млн евро) и Пьер-Эмерик Обамеянг (13 млн евро), что позволило клубу и в новом сезоне бороться за чемпионство с всё той же «Баварией».

Первую половину сезона 2013/14 «Боруссия», несмотря на хороший старт, провалила, «Бавария» ушла в глубокий отрыв. В Лиге Чемпионов дела «Боруссии» не складывались. Жребий определил для «Боруссии» таких сильных соперников, как лондонский «Арсенал», «Наполи» и «Марсель». Неожиданная травма Илкая Гюндогана стала серьезным фактором провального начала, Боруссия получила поражение от «Наполи», но в гостях смогла уверенно победить сильный на тот момент «Арсенал». Решающий матч проходил с «Олимпиком» из Марселя, победа выводила дортмундцев на первое место, другой результат — выбивал команду из турнира. Только на последних минутах Кевин Гросскройц вырвал у «Марселя» победу и заодно первое место в группе. В 1/8 Лиги Чемпионов «Боруссии» предстояло встретиться с «Зенитом». Первый матч, который состоялся в Санкт-Петербурге, фактически предопределил победителя, «Боруссия» уверенно победила 4:2, причём первых два гола «Боруссия» забила на 4 и 5 минуте матча. Следующим соперником стал уже знакомый мадридский «Реал». В первом матче, в гостях, «Боруссия», ничем не уступая в игре, проиграла 0:3, при этом Дортмунд имел не меньше голевых моментов, чем «Реал». В домашнем матче «Боруссия» чуть не сотворила чудо, на 24 минуте, после ряда нападений дортмундцев, наконец гол забивает Марко Ройс. На 37 минуте всё тот же Ройс и Роберт Левандовски вдвоем рванули вперед, поляк получил мяч от своего партнера и вошел с ним штрафную площадь. После его удара в дальний угол «Реал» спасла куча, но на подхвате отлично сыграл Ройс, который вколотил мяч в сетку, оформив дубль. Также, Генрих Мхитарян, после передачи Марко Ройса, не забил в пустые ворота, попав в штангу. В итоге, забить третий гол так и не получилось, хотя моментов для взятия ворот было немало. Матч завершился со счётом 2:0 в пользу «Боруссии», но этого было недостаточно, чтобы пройти в полуфинал. В Чемпионате Германии чёрно-жёлтые в итоге заняли второе место, а в финале Кубка Германии Дортмунд в упорной борьбе в дополнительное время уступил главному конкуренту — «Баварии» (0:2).

В сезоне 2014/15 у команды случился страшнейший игровой кризис в чемпионате Германии — к началу февраля (после 19 игр чемпионата) команда занимала последнее место в Бундеслиге, при этом попала в плей-офф Лиги Чемпионов, где в 1/8 финала уступила туринскому «Ювентусу», проиграв оба матча: 1:2 на выезде и 0:3 дома. 16 апреля на пресс-конференции Юрген Клопп заявил, что покинет «Боруссию» Дортмунд по окончании сезона, а на его место придет Томас Тухель. По итогам сезона «Боруссия» заняла в Чемпионате Германии 7 место и добралась до финала Кубка Германии, где уступила «Вольфсбургу» со счётом 1:3, ведя по ходу встречи. Тем самым Дортмунд попал в третий квалификационный раунд Лиги Европы УЕФА 2015/16. Лучшим игроком сезона 2014/15, по мнению болельщиков, признан габонец Пьер-Эмерик Обамеянг.

Стадион

Signal Iduna Park (до 1 декабря 2005 назывался Вестфа́льский стадио́н нем. Westfalenstadion) в Дортмунде — крупнейший футбольный стадион Германии, вмещающий 80 720 человека, по классификации ФИФА — пятизвездочный стадион.

Стадион был построен в 19711974 гг. для чемпионата мира по футболу и вмещал 54 тыс. зрителей. Первой игрой на стадионе был товарищеский матч между «Боруссией» и «Шальке 04» (0:3). До начала 90-х гг. стадион оставался практически в неизменном виде. В 1992 г. стоячие места на северной трибуне были заменены сидячими, в результате чего вместительность стадиона снизилась до 42 800 человек. Между 1995 и 1998 г.г все трибуны были поочередно увеличены, в результате чего вместимость стадиона достигла почти 80 720 зрителей. В сезоне 2011/2012 средняя посещаемость составила 80 720 человек, в этом свете Signal Iduna Park стал самым посещаемым стадионом Европы.

Поддержка болельщиками

Фанаты BVB

Фанаты BVB считаются самыми креативными и наиболее сильно поддерживающими свой клуб в Германии[12]. Также стадион «Боруссии» является одним из самых посещаемых в Европе: дважды, в сезонах 2003/2004 и 2004/2005, стадион в Вестфалии являлся самым посещаемым на континенте. А в сезоне 2003/2004 был зафиксирован абсолютный рекорд — за год домашние игры посетило примерно 1.35 миллиона человек. Также дортмундский клуб ежегодно продаёт около 45000 сезонных абонементов, а в сезоне 2007/2008 было продано 50549 абонементов, что является рекордом Бундеслиги. В 2009 году, в год своего 100-летнего юбилея, клубом был поставлен рекорд столетия — 50675 сезонных абонементов, что перекрыло прежний рекорд. Около 25000 человек являются членами более чем 650 официальных фан-клубов по всему миру. За «Боруссию» болеют не только в самом Дортмунде, но и в близлежащих поселениях, во многих странах мира и Европы.

Рурское дерби

Самые заклятые враги болельщиков Боруссии — клуб из Гельзенкирхена «Шальке 04». Одна из причин этого противостояния — географическая близость этих городов. Первое дерби состоялось 3 мая 1927 года. В том матче победу со счётом 4:2 одержали более сильные на тот момент гельзенкирхенцы. До 1943 чёрно-жёлтым ни разу не удавалось обыграть своих соседей. Первая победа в дерби датирована 14 октября 1943 года. Единственный гол в ворота «Шальке» забил Август Ленц. Стоит упомянуть и о самом крупном поражении в дерби. 20 октября 1940 дортмундцы проиграли гельзенкирхенцам со счётом 0:10. 50-е годы уже прошли под преимуществом дортмундцев. А дерби 1966 года является годом триумфа «Боруссии» в дерби — «Шальке» был обыгран со счётом 7:0. После победы со счётом 2:1 11 ноября 1967 года и по сезон 1977/1978 годов дортмундской Боруссии ни разу не удаётся переиграть «Шальке» в дерби. И наконец 5 ноября 1977 года на стадионе «Вестфаленштадион» в присутствии 54.000 зрителей дортмундцы вновь одерживают победу в принципиальнейшем дерби со счётом 2:1. Все последующие годы проходили с попеременным успехом — победу одерживали то дортмундцы, то гельзенкирхенцы. Самым ярким дерби последних лет является дерби сезона 2006/2007 — «Боруссия», победив «Шальке» со счётом 2:0, по сути лишила своих вечных противников чемпионства. В сезоне 2014/2015 Дортмунд был бит гельзенкирхенцами в гостевой встрече 6 тура Бундеслиги со счётом 1:2, за чёрно-жёлтых отличился Пьер-Эмерик Обамеянг, а в домашней для «Боруссии» встрече, «Шальке» был буквально растоптан. Куча голевых моментов не была реализована игроками Дортмунда, но в конце матча всё-таки случилось то, что должно было случиться — Гельзенкирхен разгромно проиграл — 0:3. Голами отличились Обамеянг, Мхитарян, Ройс. В этом матче «Боруссия» показала, без сомнений, лучшую игру в сезоне.

Дер-Класикер

Дер-Класикер (нем. Der Klassiker), либо Дерби Германии — футбольные матчи между мюнхенской «Баварией» и дортмундской «Боруссией».

С момента основания Бундеслиги, они являются двумя наиболее успешными футбольными командами в Германии.

Текущий состав

</tr>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
</font>
Приблизительный стартовый состав на сезон 2016/2017К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2856 дней].
Позиция Имя Год рождения
1 Вр Роман Вайденфеллер 1980
38 Вр Роман Бюрки 1990
39 Вр Хендрик Бонманн 1994
3 Защ Пак Чу Хо 1987
5 Защ Марк Бартра 1991
13 Защ Рафаэл Геррейру 1993
25 Защ Сократис Папастатопулос 1988
26 Защ Лукаш Пищек 1985
28 Защ Маттиас Гинтер 1994
29 Защ Марсель Шмельцер 1988
37 Защ Эрик Дурм 1992
6 ПЗ Свен Бендер 1989
8 ПЗ Нури Шахин 1988
9 ПЗ Эмре Мор 1997
Позиция Имя Год рождения
10 ПЗ Марио Гётце 1992
18 ПЗ Себастьян Роде 1990
21 ПЗ Андре Шюррле 1990
22 ПЗ Кристиан Пулишич 1998
23 ПЗ Синдзи Кагава 1989
24 ПЗ Микель Мерино 1996
27 ПЗ Гонсало Кастро 1987
30 ПЗ Феликс Пасслак 1998
33 ПЗ Юлиан Вайгль 1995
7 Нап Усман Дембеле 1997
11 Нап Марко Ройс 1989
17 Нап Пьер-Эмерик Обамеянг 1989
20 Нап Адриан Рамос 1986

Трансферы 2016/2017

По состоянию на 21 июня 2016 года

Пришли

Поз. Игрок Прежний клуб
Защ Янник Бандовски** Мюнхен 1860
Защ Марк Бартра Барселона
Защ Рафаэл Геррейру Лорьян
ПЗ Якуб Блащиковский** Фиорентина
ПЗ Микель Мерино Осасуна
ПЗ Себастьян Роде Бавария
ПЗ Эмре Мор Норшелланн
ПЗ Марио Гётце Бавария
ПЗ Андре Шюррле Вольфсбург
Нап Усман Дембеле Ренн

Ушли

Поз. Игрок Новый клуб
Защ Матс Хуммельс Бавария
ПЗ Илкай Гюндоган Манчестер Сити
ПЗ Генрих Мхитарян Манчестер Юнайтед
ПЗ Якуб Блащиковский Вольфсбург
ПЗ Мориц Ляйтнер Лацио
Нап Марвин Дукш Санкт-Паули
Защ Янник Бандовски Бохум

* В аренду
** Из аренды
*** Свободный агент

Игроки в аренде

Позиция Имя Год рождения
Защ Паскаль Штенцель Фрайбурге до 30.06.2017) 1996

История выступлений

Сезон Дивизион Место Кубок
1963/64 Бундеслига 4
1964/65 Бундеслига 3
1965/66 Бундеслига 2
1966/67 Бундеслига 3
1967/68 Бундеслига 14
1968/69 Бундеслига 16
1969/70 Бундеслига 5
1970/71 Бундеслига 13
1971/72 Бундеслига 17
1972/73 Регионлига 4
1973/74 Регионлига 6
1974/75 Регионлига 6
1975/76 Регионлига 2
1976/77 Бундеслига 8
Сезон Дивизион Место Кубок
1976/77 Бундеслига 8
1977/78 Бундеслига 11
1978/79 Бундеслига 12
1979/80 Бундеслига 6
1980/81 Бундеслига 7
1981/82 Бундеслига 6
1982/83 Бундеслига 7
1983/84 Бундеслига 13
1984/85 Бундеслига 15
1985/86 Бундеслига 16
1986/87 Бундеслига 4
1987/88 Бундеслига 13
1988/89 Бундеслига 7
1989/90 Бундеслига 4
Сезон Дивизион Место Кубок
1990/91 Бундеслига 10
1991/92 Бундеслига 2
1992/93 Бундеслига 4
1993/94 Бундеслига 4
1994/95 Бундеслига
1995/96 Бундеслига
1996/97 Бундеслига 3
1997/98 Бундеслига 10
1998/99 Бундеслига 4
1999/00 Бундеслига 11
2000/01 Бундеслига 3
2001/02 Бундеслига
2002/03 Бундеслига 3
2003/04 Бундеслига 6
Сезон Дивизион Место Кубок
2004/05 Бундеслига 7
2005/06 Бундеслига 7
2006/07 Бундеслига 9 Второй раунд
2007/08 Бундеслига 13 Финалист
2008/09 Бундеслига 6 Третий раунд
2009/10 Бундеслига 5 Третий раунд
2010/11 Бундеслига Второй раунд
2011/12 Бундеслига
2012/13 Бундеслига 2 1/4 финала
2013/14 Бундеслига 2 Финалист
2014/15 Бундеслига 7 Финалист
2015/16 Бундеслига 2 Финалист

Трофеи

Национальные

Международные

Отрывок, характеризующий Боруссия (футбольный клуб, Дортмунд)

Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.