Борхас, Рене

Рене «Тито» Борхас
Общая информация
Полное имя	Рене Борхас
Прозвище	Тито
Родился	23 декабря 1897(1897-12-23) Монтевидео, Уругвай
Умер	19 декабря 1931(1931-12-19) (33 года) Монтевидео, Уругвай
Гражданство	Уругвай
Позиция	нападающий
Карьера
Клубная карьера*
1920—1922	Уругвай Онуард	44 (16)
1923—1931	Монтевидео Уондерерс	128 (61)
Национальная сборная**
1926—1931	Уругвай	7 (3)
Международные медали
Олимпийские игры
Золото	Амстердам 1928	футбол
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Сантьяго 1926
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Рене Борхас, известный по прозвищу «Тито» (исп. René «Tito» Borjas; 23 декабря 1897, Монтевидео — 19 декабря 1931, Монтевидео) — уругвайский футболист, игравший на позиции нападающего.

Биография

Клубная карьера

Борхас дебютировал в уругвайском футболе в составе уже не существующего клуба «Уругвай Онуард». В 1919 году этот клуб пробился в Примеру Уругвая, где и дебютировал в 1920 году. В начале 1920-х годов это был коллектив, который в основном занимал места во второй половине турнирной таблицы, однако, за выживание боролся только в 1921 году. Затем в 1923 году Борхас перешёл в «Монтевидео Уондерерс» во время раскола уругвайского чемпионата.

«Богемиос» участвовали как в официальном чемпионате под эгидой Ассоциации футбола Уругвая с обычным названием «Монтевидео Уондерерс», так и на чемпионате Федерации футбола Уругвая, где выступали под названием «Атлетико Уондерерс». Борхас вместе с командой стал чемпионом в первый из двух сезонов в лиге FUF (она не была признана AUF после своего распада).

В 1923—1924 годах Рене Борхас выступал за сборную Федерации футбола Уругвая. Он провёл 5 из 10 матчей той сборной, в которых забил 2 мяча в ворота Аргентины (в 9 матчах соперником были аргентинцы, и только в одном — сборная Чили). В первом случае его гол вдохновил уругвайцев на спасение матча (при счёте 0:2 Борхас сократил отставание), во втором — уравнивающим голом сделал первый шаг к победе над Аргентиной.

В 1924 году «Атлетико Уондерерс» выиграли Кубок Альдао (турнир ежегодно разыгрывался между победителями чемпионата Уругвая и Аргентины), обыграв аргентинский «Индепендьенте», решающий гол забил Борхас.

В 1925 году после распада FUF «Атлетико Уондерерс» были распущены, а Борхас вернулся в ряды «Монтевидео Уондерерс», где он на некоторое время стал капитаном.

В период с июня по июль 1931 года Борхас был постоянным капитаном «Уондерерс», за это время он выиграл третий национальный титул, участвовал в турнире с командой на стадионе «Сентенарио» в Монтевидео, в котором «Уондерерс» сыграли с двумя венгерскими командами: «Уйпешт» и «Ференцварош». 28 июня уругвайцы победили «Уйпешт» с минимальным счётом, Борхас забил единственный гол, а затем 14 июля обыграли «Ференцварош» со счётом 5:2, также не без помощи Борхаса.

Во второй игре Борхас почувствовал боль в груди. После матча была проведена необходимая медицинская диагностика, врач порекомендовал капитану «Уондерерс» длительный покой.

В декабре Борхас всё ещё был вне игры, а «Уондерерс» были в одном шаге от титула. Решающий матч был сыгран 19 декабря на выезде против «Дефенсор Спортинг», и Борхас, несмотря на запрет медиков покидать свой дом, отправился на стадион, чтобы смотреть матч с трибун. Во время игры, после того, как «Уондерерс» открыли счёт, Борхас умер от сердечного приступа. Попытки спасти его были бесполезны, и товарищи по команде ходатайствовали о приостановлении игры. Несмотря на смерть Борхаса, матч не был прерван, потому что в то же время свой матч играл «Насьональ», соперник «Уондерерс» в борьбе за титул. «Уондерерс» выиграли свой матч, и стали чемпионами.

Карьера в сборной

В 1926 году он был одним из лучших игроков в составе уругвайской сборной на южноамериканском чемпионате в Чили. Борхас дважды открывал счёт своей команды в самых важных играх турнира: против Чили (3:1) и Аргентины (2:0). Фактически эти две победы обеспечили титул. В двух следующих матчах, уже без Борхаса в основе, уругвайцы разгромили Боливию (6:0) и Парагвай (6:1), благодаря чему стали чемпионами.

В 1928 году Борхас вместе со сборной участвовал в Олимпийских играх в Амстердаме. В дебютном матче против Голландии (в котором соперники играли с ним весьма жёстко) он отдал две результативные передачи. Итогом стала победа со счётом 2:0. После этого Борхас лечился почти весь турнир. В финале уругвайцы и аргентинцы сыграли вничью. К переигровке Борхас уже успел восстановиться и вновь отметился двумя голевыми передачами. Уругвай выиграл со счётом 2:1 и во второй раз стал Олимпийским чемпионом.

Титулы

• Чемпион Уругвая (2): 1923 (ФУФ), 1931 (посмертно)
• Чемпион Южной Америки (1): 1926
• Олимпийский чемпион (1): 1928

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/bo/rene-borjas-1.html Рене Борхас] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [www.transfermarkt.com/rene-borjas-dagger-/profil/spieler/318618 Профиль на сайте transfermarkt.com] (англ.)
• [www.sports.ru/tribuna/blogs/celeste/264897.html Биография «Тито» Борхаса]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Борхас, Рене

– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.