Борьба

Борьба — единоборство, рукопашная схватка двоих людей, в которой каждый старается осилить другого, свалив его с ног.

Борцовская схватка может состояться как с практической целью (боевые действия, самооборона и т. п.), так и с состязательной целью, в рамках спортивной борьбы, и в последнем случае проводится по определённым для каждого вида борьбы правилам и с использованием определённых приёмов борьбы. Борьба характеризуется взаимным преодолением сопротивления с помощью применения разрешённых правилами соревнования специальных технических и тактических действий.

Целью схватки борцов является победа одного из соперников, выражающаяся в установлении контроля над другим соперником, пресечении его возможных дальнейших действий, подготовки своих дальнейших действий. С практической точки зрения этого можно добиться путём причинения смерти или травм противнику; с точки зрения спортивной борьбы, в зависимости от её вида, это выражается в том, что оппонент вынужден занять невыгодное положение (как правило лёжа на спине), быть обездвижен, испытывать угрозу травмы или асфиксии. Для достижения этих целей борцы используют приёмы борьбы, позволяющие сбить соперника с ног и повалить его на землю (различные виды бросков), обездвижить соперника (удержания), травмировать соперника (болевые приёмы), задушить соперника (удушающие приёмы). Арсенал возможных приёмов в спортивной борьбе ограничен её правилами. Кроме того, в некоторых видах борьбы оцениваются также действия борцов, которые почти полностью связаны с состязательным элементом: так, в сумо целая группа приёмов посвящена вытеснению противника за границы площадки для борьбы, что влечёт за собой победу оставшегося на площадке.

От других единоборств борьба отличается полным или почти полным отсутствием техники нанесения ударов по противнику различными частями тела

Спортивная борьба с 708 года до нашей эры включена в программу Олимпийских игр, и в современности имелась в программе всех олимпийских игр, исключая игры 1900 года.

Борьба как прикладное искусство

Борьба с самых древних времён являлась прикладным, воинским искусством. По мнению И. И. Куринного, трёхкратного чемпиона мира по самбо, профессора, кандидата педагогических наук, искусство борьбы во всём мире развивалось как единоборство воинов из привилегированных слоёв общества, в отличие от ударных единоборств, которые развивались среди низких слоёв. Это объясняется тем, что в древности во время боя противники использовали холодное оружие, таким образом в развитии ударных стилей единоборств среди воинов, имеющих право ношения оружия, не было необходимости, поскольку вооружённый человек всегда мог на дистанции противостоять безоружному. Борьба, как единоборство в захвате, на близкой дистанции, применялась в тех случаях, когда противники по каким-то причинам оставались безоружными или сближались на такую дистанцию, когда основное оружие (меч, копьё, боевой топор и т. п.) применить было затруднительно. Соответственно, искусству борьбы обучались лица из высоких сословий, обладающие правом ношения оружия или профессиональные воины. На это указывает также широкое распространение видов борьбы в одежде с поясом (как атрибута воинской одежды), с захватами, характерными для одежды или доспехов той или иной народности. Ударные техники развивались преимущественно среди лиц, которые не обладали правом ношения оружия; этим, в частности, объясняется широкое применение в различных ударных единоборствах предметов быта (серп, шест, нунчаки, как приспособление для обмолота).

Признаётся что возникновение системы дзюдзюцу (её прообраза искусства когосоку) в Японии со значительным преобладанием среди приёмов бросковой техники, техники болевых и удушающих приёмов связано с систематизацией различных традиционных видов японских боевых искусств применительно к бою самураев в доспехах: ударная техника боя без оружия при наличии даже лёгкой защиты на противнике, была бесполезной.

О применении приёмов борьбы в боях свидетельствуют многочисленные исторические источники. Так, например, Дион Кассий описывая войну римлян с языгами (между 168 и 177 годами, во время правления Марка Аврелия), и боевые действия на льду Дуная в ходе войны упоминает следующее: «Римляне тоже скользили, но, если кто-то из них падал на спину, он тянул на себя противника и затем ногами толкал его назад, как в борцовском поединке, и таким образом садился на него сверху…Непривычные к такого рода борьбе и имевшие более легкое вооружение варвары были не в состоянии сопротивляться, так что лишь немногие из их множества смогли ускользнуть». Дион Кассий фактически описывает здесь бросок с упором ноги в живот, который по-видимому удачно проводили римляне в реальном бою.

Интерес представляет и такое прикладное значение борьбы, как её применение в разрешении конфликтов, в качестве ритуального поединка. Посредством схватки борцов по определённым правилам мог быть решён конфликт как между двумя людьми (судебный поединок), так и конфликт даже между нациями. Так, в Повести временных лет описывается пример такого разрешения конфликта между печенегами и войском князем Владимира в 992 году. Предводитель печенегов предложил князю разрешить спор поединком двух борцов. Против печенежского борца (который был «превелик зело и страшен») вышел, по мнению большинства исследователей Никита Кожемяка, «середний телом» и «почаста ся крепко держати, и удави печенезина в руках до смерти, и удари имь о землю». Сложно сказать, какой приём использовал Кожемяка, но очевидно, что он провёл какой-то бросок с падением противника на землю. Тем не менее, искусство борьбы в своём прикладном варианте, являлось дополнительным к умению обращаться с оружием. Однако умению вести борьбу без оружия придавалось большое значение: так например в Средние века в Бургундии рыцари во время турниров классифицировались на «палачей», то есть тех, кто искусно обращался с оружием и предпочитал его, и на «душителей», то есть тех, кто предпочитал заканчивать схватку борцовскими приёмами.

У некоторых народностей искусство борьбы имело большее значение, чем искусство обращения с оружием, исходя из специфики обычаев той или иной народности. Так, например, у ацтеков важнее было не убить противника, а взять его в плен, для чего приёмы борьбы подходили как нельзя лучше. Имеются изображения приёмов ацтекской борьбы.

Имеются исторически сложившиеся из практики виды борьбы не только на ровной поверхности (участке земли, ковре и т. п.), но и такие виды борьбы, как борьба в сёдлах коней или иных животных, борьба в ограниченном пространстве (бревно, ветка дерева и т. п.), борьба в воде, борьба с использованием подручных приспособлений (шест, верёвка и т. п.). По некоторым из этих видов борьбы проводятся и состязания.

С появлением огнестрельного оружия борьба, как и все остальные виды единоборств без оружия, утратила своё первостепенное значение в подготовке воина. Из огромного арсенала приёмов борьбы со временем отбирались только наиболее эффективные и наиболее простые виды приёмов, да и то, в основном применяемые специальными подразделениями. Так, во время Афганской войны было установлено, что в рукопашных схватках в 65-70 % случаев советские военнослужащие применяли приемы боя с оружием (штык, приклад, ствол), а защиту выполняли отбивами и подставками автомата. Исходя из этого и были подготовлены армейские наставления по рукопашному бою, согласно которым для основной массы военнослужащих из приёмов борьбы остались лишь способы удушения сзади и способы освобождения от захватов. Лишь для подразделений разведывательных частей и военных училищ комплекс был дополнен болевыми приёмами и небольшим количеством бросков.

Большее прикладное значение приёмы борьбы имеют в полицейских структурах (собственно полиции, внутренних войсках, учреждениях уголовно-исполнительной системы и т. п.). Там, соответственно специфике службы, изучаются различные способы обездвиживания противника, проведения болевых приёмов, уходов от захватов и т. п. Например, техника традиционного дзюдо в Японии входит в обязательную систему подготовки полицейских тайхо дзюцу; также дзюдо изучают полицейские Бельгии, Германии, Нидерландов, Франции, Норвегии.

История борьбы

Истоки борьбы

Истоки борьбы следует искать в первобытное время. Тогда она носила исключительно утилитарный характер. Необходимость добычи пищи, собственной защиты и защиты сородичей вынуждало первобытных людей не только быть физически готовыми, но и обладать специализированными двигательными навыками . Одним из таких навыков стало умение вести схватку без оружия с себе подобными, и возможно что с животными, поскольку из эпоса многих народов следует, что их национальный вид борьбы, корни которого теряются в глубине веков, возник из схватки мифического прародителя народа с неким мифическим же животным. Как показывают исследования этнографов, в современных племенах, сохранивших полностью первобытно-общинный уклад (Австралия, Андаманские острова, Папуа-Новая Гвинея), умение борьбы является значимым умением в племенах.

Считается, что борьба как система зародилась в тот момент, когда человек понял, что различные технические приёмы и способы ведения боя могут помочь ему сохранить жизнь и обеспечить себя едой. Приёмы борьбы, возможно когда-то случайно найденные, стали накапливаться, это опыт начал передавался из поколения в поколение. В дальнейшем, борьба приобрела черты религиозного обряда и таким образом, приобрела состязательный характер: в племенах были выработаны правила борьбы, обеспечивающие безопасность схваток для борцов.

Древность

Наиболее древние обнаруженные сведения о борьбе относятся к IV тысячелетию до нашей эры, и это шумерские рисунки борьбы Гильгамеша со львом. Приблизительно к 3000 году до нашей эры относятся найденные в Ираке таблички с изображением приёмов борьбы, в том числе с таким оригинальным захватом, как за пальцы рук. Представляет большой интерес статуэтка, найденная в Ираке, и датированная приблизительно 2600 годом до нашей эры. Статуэтка представляет собой двух борцов с большими кувшинами на головах: очевидно речь идёт о борьбе с условием соблюдения баланса.

Ко времени правления 5 династии Древнего Египта (2504—2347 года до н. э.) относятся изображения на стенах гробницы в Саккаре, на которых запечатлены шесть пар борцов.. К 2100 году до нашей эры относятся изображения приёмов древнеегипетской борьбы, обнаруженные в некрополе фараона Хнумхотепа II эпохи Древнего и Среднего царства Бени-Хасан. При анализе этих изображений можно убедиться в том, что борьба в Древнем Египте велась как в стойке, так и в партере, при этом правила египетской борьбы разрешали применять удары и болевые приемы. Многие приёмы, изображенные на фреске, идентичны нынешним. На фризе гробницы фараона Рамзеса III (1160 год до нашей эры) изображены десять пар борцов: египтяне, африканцы и азиаты, которые борются на представлении, организованном фараоном в честь приезда иностранных гостей. Особый интерес представляет фигура судьи, который, обращаясь к одному из борцов, напоминает о том, что тот находится на глазах у фараона и должен быть внимателен.

Есть сведения о том, что на рубеже IV—III тысячелетий до нашей эры в Китае регулярно устраивался так называемый «день борьбы». . В нартских сказаниях, которые по мнению некоторых исследователей, начали складываться в VIII—VII веках до нашей эры, уже упоминается борьба сынаг, вид, который культивировался предками современных осетин. Древнегреческий историк Ксенофонт (не позже 444 до н. э. — не ранее 356 до н. э.), описывая Персию, отмечал, что борьбой занимается вся молодёжь без исключения.

Возникновение славянских школ боевых единоборств относится приблизительно к III—II векам до нашей эры. Очевидно, самым древним славянским единоборством следует считать «медвежью борьбу», часть языческого ритуального обряда, который был призван отогнать злых духов. Считается, что от медвежьей борьбы произошли такие виды славянской борьбы, как борьба в охапку, в схватку, в крест, на вороток и т. п.. Есть мнение о том, что в русской традиции борьба занимала подчинённое положение, в сравнении с ударными техниками, борцовские приёмы были условными, имели скорее ритуальное и возможно, состязательное значение.. Поединки борцов часто проводились на народных гуляньях, местом проведения поединков служило установленное на высоких подпорках и горизонтально положенное толстое бревно, под котором была яма с жидкой грязью. Проигравший падал в грязь и выбирался оттуда под хохот зевак.

Античность

Большое развитие борьба, как искусство и элемент состязаний, получила в Древней Греции. Изобретение борьбы приписывалось мифологическим персонажам, например Афине, Тесею и Палестре, дочь Гермеса; первыми победителями называются Геракл и Теламон

Борьба признавалась древними самым интеллектуальным из всех видов состязаний, в котором наряду с физической силой большую роль играло умение перехитрить и переиграть противника. Так, Плутарх называет борьбу самым «искусным и хитроумным» из соревнований. Борьбой занимались такие мыслители как Сократ и Платон, причём последний принимал участие в Истмийских играх. Борьбой занимались и правители: так, как об искусных борцах говорили начиная с египетского царя Птолемея II (308—246 годы. до н. э.) и заканчивая византийским императором Василием I Первые достоверные и известные сведения о древнегреческом спорте вообще и борьбе в частности относятся к концу II тысячелетию до нашей эры. Борьба в то время являлась привилегией воинов-аристократов, победа в поединке рассматривалась не только как собственно победа в состязании, но и как доказательство божественного происхождения победившего. В 708 году до нашей эры борьба вошла в программу Олимпийских игр. К 5 веку до нашей эры под влиянием перемен в греческом обществе, борьба перестала быть привилегией аристократов, превратившись в доступное занятие для многих, и получив черты зрелища, коммерческого мероприятия.

О развитии борьбы в Древней Греции и Древнем Риме свидетельствуют множество источников. Это и памятники греческой и римской литературы, начиная с 8 века до нашей эры и заканчивая 12 веком нашей эры, эпиграфические свидетельства и папирусы, содержащие в том числе и учебники по борьбе, и регламенты соревнований, а также предметы изобразительного искусства, особенно греческая вазопись 4 века до нашей эры — 3 века нашей эры

Строгих правил борьбы не существовало: иногда даже правила поединка определялись по договоренности. Однако общее представление о правилах борьбы имеется. Наиболее главным элементом борьбы являлся бросок, то есть выведение противника из равновесия с его последующим падением на землю. Удачным броском считался прежде всего бросок, при котором соперник падал на спину. Отсутствие в карьере таких поражений особо ценилось борцами: так, например шестикратный победитель Истмийских игр Дамострат из Синопы был отмечен в одной из эпиграмм, потому что «ни разу не упал в требующих изворотливости поединках, и не оставил на песке отпечатка собственной спины». Засчитывалось за удачный бросок касание земли плечами, грудью и животом. Касание земли коленом не засчитывалось как бросок, но рассматривалось как неблагоприятное положение, и античные борцы также гордились тем, что не опускались на колено за время карьеры.

Техника борьбы в Древней Греции отличалась от техники той борьбы, которую мы знаем как греко-римскую. Так, в античной борьбе наряду с захватами рук, шеи и туловища, разрешались захваты за ноги и броски с использованием ног. Так же, как и в современной борьбе, в античной борьбе существовала борьба лёжа, в партере. В полном объёме система технических действий борцов до нынешних времён не дошла. Известно, что в арсенале борцов Древних Греции и Рима были выведения из равновесия, переводы и сбивания в партер, но основу всё-таки составляли броски. Отмечаются в литературе и изобразительном искусстве того времени такие броски, как например бросок через бедро или как он назывался в Древней Греции «поворачивать таз» (например Феокрит говоря о подготовке Геракла, указывает, что «Всем тем уловкам, с помощью которых, аргосские мужи, проводящие броски поворотом таза, сваливают друг друга, он был обучен сыном Гермеса Гарпаликом Панопейским»). Были известны броски через спину захватом руки на плечо, броски захватом ноги или ног, броски наклоном, подножки, подсечки (например подсечка в колено сзади описана Гомером в Илиаде: «Аякс поднял Одиссея. Но тот, не забыв ухищренья, ударил противника сзади в подколенок, и, подкосив ему ноги, опрокинул навзничь»), зацепы, обвивы. Запрещены были укусы, выламывание пальцев и удары. Эти действия в схватке наказывались ударом судьи прутом по телу нарушителя.

Греческие борцы в ранний период выступали на состязаниях обнажёнными, редко кто использовал набедренные повязки. Римляне, а в более поздний период и большинство греков, напротив, всегда выступали в повязках. Перед схваткой борец натирался маслом и затем посыпал тело слоем мелкой пыли. Время схватки было не ограничено, весовых категорий не существовало (имеется лишь один источник о том, что борцы могли делиться по весу). Борьба велась до трёх засчитанных бросков, после чего присуждалась победа; победа также присуждалась в случае выхода противника за пределы отведённой площадки. Победа также могла быть присуждена в результате сдачи противника (для чего как и сегодня, необходимо было несколько раз постучать ладонью по туловищу) из-за удушающего или болевого приёма. Если первые были, судя по источникам, весьма распространены, в том числе и удушающие приёмы в стойке, то о вторых источников меньше; признаётся что они в виде заламываний применялись в борьбе, но были более характерны для панкратиона. Очевидно что правило о добровольной сдаче возникло уже в поздние времена. Это следует например, из источников, которые свидетельствуют что спартанцы всё-таки выступали в единоборствах только на соревнованиях по борьбе, где не было возможности добровольной сдачи, в отличие от панкратиона и кулачного боя, где бой вёлся только до добровольной сдачи. Считалось, что добровольная сдача, если такая состоится, позорит и спартанца, и государство.

Борьба во время античности развивалась не только в Греции или Риме. Так, например Геродот, описывая фракийцев (территория современной Болгарии), указывает «С покойником прощаются. Насыпают могилу и устраивают разнообразные состязания. Самые дорогие награды вручают борцам»

Средневековье

Развитие борьбы, как и любого спортивного состязания, в Европе в эпоху Средневековья замедлилось, чему способствовало воцарение христианства. Занятия спортом, как имеющие языческую традицию, в рамках христианства запрещались. Относительно же борьбы раннехристианский теолог Тертуллиан в своей книге «О зрелищах» высказался более чем определённо: «Борьба — дело дьявола»; и это принцип христианская церковь поддерживала, подтвердив папскими буллами 1588, 1611 и 1685 годов. Тем не менее, искусство борьбы получало развитие. В период средневековья искусство борьбы развивалось в двух направлениях. Среди знати борьба развивалась в его прикладном значении, как искусство воина, дополнительное к искусству владения оружием; в этом же качестве, но с состязательной точки зрения, приёмы борьбы могли быть использованы в турнирах. Умение бороться было важной составляющей в подготовке воина и очень ценилось вплоть до самых высших слоёв общества. Примером тому может служить борцовская схватка, состоявшаяся между королём Франции Франциском I и королём Англии Генрихом VIII, проведённая на Поле золотой парчи. В высоких социальных слоях общества борьба была распространённым увлечением; борьбой занимались и многие деятели искусств: Караваджо, Пуссен, Рембрандт, Рабле, Монтень

В то же время, в качестве состязания борьба сохранялась как национальный вид спорта — разный у разных народов, — и состязания по борьбе проводились во время праздников, как религиозных (в Европе несмотря на запреты церкви), так и общинных. Необходимо отметить, что в основном прикладная борьба отличалась от народных состязаний: если первый вид был направлен на фактическое поражение противника (смерть, телесные повреждения или взятие в плен), то второй вид не всегда, но как основное правило имел лишь символический, спортивный результат (касание земли какой-либо частью тела, сдачу) К средним векам в основном относятся наиболее ранние исторические источники, свидетельствующие о развитии и систематизации того или иного вида борьбы у того или иного народа. Так, например, первые сведения о монгольской борьбе бохийн барилдаан относятся к 1 тысячелетию, а уже в 11 веке имелась сложившаяся система правил борьбы, проведения соревнований, ритуалов. В Исландии в 1281 году в Свод законов «Йоунсбук» были внесены не только правила национальной борьбы глима, но и правила о том, как именно следует заниматься борьбой.. К 1136 году относится первое упоминание о корнуолльской борьбе, содержащееся в Истории Королей Британии. Исторические памятники, в виде текстов, изображений или устных преданий, свидетельствующие о распространённости борьбы в средние века, можно найти едва ли не у любого народа мира.

Во время Средневековья в Европе появляются и первые учебники по борьбе. Так, в 1443 году вышла «Фехтовальная книга» Ганса Талхоффера, содержащая в том числе и разделы, посвященные борьбе, которые содержали отсылки на более ранние издания, не сохранившиеся до наших дней: 1388 года Карла Лихтенауэра и книги 13 века некоего мастера Отто — первого известного пособия исключительно по борьбе. В 1511 году вышла книга «Борьба» Ганса Вурма. В 1512 году вышла «Книга фехтования» Альбрехта Дюрера, с его же рисунками, содержащая 120 борцовских приёмов, впрочем не отличавшихся от ранее известных. В 1539 году вышла книга «Искусство борьбы. 85 приёмов» Ф. Ауэрсвальда.. Естественно, что книги были доступны лишь высоким слоям общества; низкие слои продолжали культивировать свои национальные виды.

К позднему Средневековью и Ренессансу можно относить и широкое распространение в различных частях света борцов-профессионалов, которые своими выступлениями зарабатывали себе на жизнь. Первые профессиональные борцы появились ещё в Древнем Риме, и во-многом, под их влиянием в нынешней Европе искусство борьбы получило развитие среди воинской знати. В позднем Средневековье в частности во Франции снова появились труппы профессиональных борцов, которые показывали своё искусство за плату. В Японии ещё в 12 веке сумо начало процесс размежевания на прикладное и спортивное, и к 17 веку выступления борцов-сумоистов стали излюбленным зрелищем горожан. Выступления борцов-профессионалов во многом способствовали возрождению борьбы и формированию её как вида спорта.

Новое время

В связи с появлением огнестрельного оружия, прикладной характер борьбы стал утрачиваться, уступая место спортивному элементу. Тогда же начала складываться система спортивной борьбы в её современном виде. Что касается Европы, то центром развития борьбы стала Франция, где борьба в виде зрелища была популярна и среди горожан, и среди крестьян. В конце XVIII века во Франции, среди бродячих трупп борцов, не относящихся к социальной элите, начали «реконструироваться» традиции античной борьбы, разрабатываться общие правила борьбы и складываться система приёмов. С 1830 года во Франции возникла каста борцов-профессионалов. В 1848 году некто Жан Эсбройе (фр. Jean Exbroyat), шоумен и борец разработал свод правил борьбы, названной им приблизительно как «борьба с захватами ладонями» англ. flat hand wrestling. Стиль борьбы предполагал собой борьбу без одежды, с запретом действий ниже пояса. В 1872 году, после смерти Эсбройе, труппу возглавил некто Россиньоль-Роллин, адвокат из Лиона. Возможно, что именно он стал первым профессиональным менеджером и продюсером в новейшее время в сфере единоборств; он организовывал соревнования с призовым фондом, осуществлял рекламу, привлекал зрителей и устраивал шоу. Естественно, все эти выступления проводились по правилам борьбе, придуманным Эсбройе. По этим правилам стали проводиться и другие турниры среди борцов-профессионалов, вызывающие огромный интерес публики; со временем начали проводиться чемпионаты городов и коммун, чемпионаты страны. Во Францию начали приезжать борцы из других стран — Австро-Венгрии, Германии, Италии, Дании, Турции, России, — с тем, чтобы принять участие в соревнованиях, ознакомиться с правилами соревнований, системой приёмов борьбы. Таким образом вскоре возникла «французская борьба», известная сейчас как «греко-римская борьба». В 1880 году были приняты первые официальные правила этой борьбы.. В 1896 году французская борьба вошла в программу Олимпийских игр, в 1898 году состоялся первый чемпионат Европы по борьбе. В 1900 году борьба была на пике популярности, особенно во Франции, и тем более удивительным кажется отсутствие борьбы в программе Олимпийских игр 1900 года в Париже. К концу XIX века практически в каждой стране континентальной Европы проводились свои турниры, в том числе международные. Однако в первое десятилетие XX века, борьба приходит в упадок, в силу того, что в Европе открывается масса различных школ борьбы, которые практиковали разные правила; затем борьба начала превращаться в шоу, с заранее купленными результатами, подкупленными спортсменами, сценариями схваток и тому подобного.
В 1912 году накануне олимпийских игр в Стокгольме был создан Международный союз борцов, с целью выработки общих правил борьбы, проведения соревнований и тому подобного. Конгресс союза прошёл в Берлине в 1913 году, где он был переименован в Международный союз тяжёлой атлетики, объединивший несколько видов спорта, включая французскую борьбу. В 1920 году во время Олимпийских игр в Антверпене была создана Международная федерация объединённых стилей борьбы (фр. Fédération Internationale des Luttes Associées, сокр. FILA), и с этих пор именно она устанавливает правила греко-римской борьбы, впоследствии также вольной борьбы и с недавних пор грэпплинга. Ассоциация также осуществляет помощь в развитии и систематизации народных видов борьбы.

В России до 1880-х годов борьбой в её французском варианте занимались лишь энтузиасты; кроме того борьба, как везде в Европе была частью цирковых представлений, где участвовали профессионалы. В цирках выступали такие знаменитые борцы, как Иван Заикин и Иван Поддубный. Борцы входили в состав цирковых трупп и размер их жалованья напрямую зависел от кассовых сборов, поэтому их поединки заранее были отрежиссированы и рассчитаны на зрелищность. Побеждали в них часто всевозможные «Синие» и «Красные Маски». В 1885 году в Петербурге был организован «Кружок любителей тяжёлой атлетики», в рамках которого спортсмены занимались и борьбой. В 1886 году прошёл первый чемпионат России по борьбе. В 1896 году в России было издано первое пособие по борьбе. К 1917 году в России было около 20 организаций, объединяющих около 300 спортсменов.

Развитие вольной борьбы происходило другим путём и в других местах. Вольная борьба возникла на основе народных британских стилей борьбы Ланкашир рестлинг, Девон рестлинг, Камберленд рестлинг и Скоттиш рестлинг. Эмигранты из Великобритании в США продолжали развивать эти народные стили борьбы на новой родине. Особый вклад в развитие вольной борьбы принадлежит ланкаширской борьбе, точнее её разновидности, которая называлась catch as catch can (с англ. — «Хватай как можешь»). Борьба была повседневным развлечением, элементом народных праздников. Так, например, Авраам Линкольн был чемпионом по борьбе уезда Сэнгэймон штата Иллинойс. Впоследствии борьба приобрела особую популярность в учебных заведениях (так называемая collegiate wrestling, до сих пор популярная в учебных заведениях США). Вскоре, различия между стилями борьбы-родоначальниц нивелировались, и в общем борьба стала представлять целостную систему под названием catch as catch can. В конце XIX века борьба в США начала делиться на любительскую (или народных стилей folkstyles) и профессиональную (restling). Последний вид, выродившийся в США в рестлинг, шоу-схватки, не был в начале своего пути таковым, а представлял собой ту же самую борьбу, только в исполнении профессионалов. Любительская же борьба, развиваясь в Англии, была в 1888 году признана Любительской атлетической ассоциацией, затем была включена в программу олимпийских игр 1904 года в Сент-Луисе, а в 1908 году получила большое признание после олимпийских игр в Лондоне. Название вольной борьбы этот стиль получил когда его взяла под крыло FILA, и перевела название на французский язык как Le Lutte Libre (с фр. — «свободная, ничем не ограниченная борьба») Развитие национальных видов борьбы в это время в основном ничем не отличалось от происходившего в более ранние времена: они развивались так же изолированно в рамках одного народа или даже части народа. Особого внимания заслуживают проведённые систематизации приёмов национальных видов борьбы, предпринятые в Японии и позднее в Советском Союзе. В 1882 году в Японии возникла система борьбы дзюдо. Её создал педагог и популяризатор Дзигоро Кано на основе японского национального боевого искусства дзюдзюцу создал новую систему Кодокан дзюдо, проведя большую работу по систематизации и оптимизации приёмов, принципам обучения, выработке правил и проведению соревнований. Судейские правила были введены в 1900 году, в 1911 году, на фоне возрождения традиционных японских ценностей, дзюдо в Японии было включено в обязательную программу средней школы.

В Советском Союзе в 1920-1930-е годы энтузиастами была разработана система борьбы самбо. Виктор Спиридонов, самостоятельно изучавший дзюдзюцу по учебникам, в начале 1920-х годов разработал на основе японского единоборства собственную прикладную систему самозащиты, названную «САМ». Система носила исключительно прикладной характер и предназначалась для военизированных формирований, преподавалась с 1923 года на базе спортивного общества «Динамо». Василий Ощепков, в 1913 году окончивший Кодокан, с 1926 года развивал в СССР дзюдо и разрабатывал собственную систему борьбы, дополняя её приёмами национальных видов борьбы народов СССР, разрабатывая новые правила и внедряя новую экипировку. Таким образом возникла так называемая в том время «борьба вольного стиля». Развитие борьбы продолжил ученик Василия Ощепкова Анатолий Харлампиев, который систематизировал и дополнил приёмы, разработал методологию и правила, разделил единоборство на прикладную часть и спортивную. 16 ноября 1938 года самбо было признано в СССР видом спорта.

Современность

На сегодняшний день, виды борьбы в мире подразделяются на международные и национальные виды, или по более точной классификации на международные, национальные, народные и субэтнические виды. В той или иной мере, грани между видами борьбы по степени охвата, в современности стираются.

Международные виды борьбы — это те виды, что получили распространение во многих странах мира, имеют международную федерацию и установленные общие для всех правила борьбы, по которым проводятся чемпионаты мира и континентов. К международным видам борьбы прежде всего относятся олимпийские виды борьбы: греко-римская борьба, вольная борьба и дзюдо. Некоторые виды национальной и народной борьбы, не являясь олимпийскими, также получили обширное международное признание, прежде всего самбо, федерации которой имеются более чем в 80 странах.. Довольно быстрыми темпами развивается в мире спортивное сумо. В 90-х годах XX века была разработана новая система борьбы, известная под названием грэпплинг, наименее ограниченная правилами борьба, с 2007 по 2013 год находящаяся под эгидой FILA.

• 0432-DremielLiftsRulon.jpg

  Греко-римская борьба

• DF-SD-01-07078.jpg

  Вольная борьба

• Combined Services Judo Team Training Camp MOD 45151758.jpg

  Дзюдо

• Stamp of Russia 2013 No 1746 Sambo.jpg

  Самбо

• Clinching getting the back.jpg

  Грэпплинг

К национальным видам борьбы относятся те виды, которые получили широкое распространение в рамках одного государства. Это не означает того, что по ним не проводятся международные соревнования, однако национальный вид борьбы культивируется преимущественно на территории одной страны. К ним относятся такие виды, как например сумо в Японии, кошти в Иране, кох в Армении, и т. п. К национальным видам борьбы относится и самбо, искусственно созданная система из различных видов единоборств.

Самое большое количество видов борьбы среди народных видов. При сравнительной мононациональности страны, народный вид совпадает с национальным, например чидаоба в Грузии. Если страна многонациональная, то народный вид в основном культивируется среди одного этноса. Примерами тому служат народная борьба якутов хапсагай, татарский куреш, бретонская борьба гурен, различные региональные виды борьбы в Британии.

Имеются и субэтничские виды борьбы, иногда значительно отличающиеся от народного вида. Так, например, среди народностей населяющих Грузию, культивируются собственные виды чидаобы, разные у хевсуров, сванов, мтиулов и т. д.; национальная борьба нанайцев вачамачи имеет очень большое количество локальных разновидностей. Часто субэтнический вид борьбы отличается правилами определения победителя (например касанием земли чем-либо, кроме коленей или касанием спиной), реже борьба принципиально иная (например на поясах или в одежде).

• Mongolian Wrestling.jpg

  Барилдаан (Монголия)

• Okinoumi vs. Takekaze 2014-01-25 003.jpg

  Сумо (Япония)

• DSCF3394 CROP.jpg

  Корнуолльская борьба (Великобритания)

• Көрәш.JPG

  Кураш (Россия)

• Korea-2008 Gyeongju Citizens' Athletics Festival-Ssireum-01.jpg

  Ссирум (Корея)

• Gouren breizhek 01.jpg

  Гурен (Франция)

Классификация видов спортивной борьбы

Основными факторами, влияющими на технику борьбы того или иного вида являются сущность победы, разрешённые и запрещённые правилами борьбы способы достижения победы, одежда борца, продолжительность схватки.

Сущность победы заключается в той цели, которую преследует борец. В зависимости от вида борьбы, это может быть касание противника лопатками ковра, падение противника на спину, касание ковра любой частью тела, сдача соперника и многое другое. В большинстве видов борьбы существует понятие «чистой победы», то есть достижения окончательной цели схватки или «победы по очкам», то есть проведения оцененных действий в отведённое время. В то же время, есть виды борьбы, в которых победить можно только одержав чистую победу, промежуточных вариантов не существует. В таких видах борьбы время встречи, как правило, не ограничивается.

Одежда борца значительно влияет на технику борьбы. В целом, виды борьбы отличаются на борьбу без одежды и борьбу в одежде. Последняя категория имеет также разнообразные варианты (борцовская куртка, кимоно, халат, пояс) с определёнными правилами захватов за одежду. Продолжительность схватки непосредственного влияния на технику не оказывает, но от неё зависит темп и интенсивность схватки, и опосредованно техника.

С точки зрения разрешённых способов достижения победы, виды борьбы делятся на семь категорий.

• Борьба в стойке без действий ногами и захватов ниже пояса (татарский куреш, трынтэ, русская борьба «в схватку»)
• Борьба в стойке с действием ногами без захватов ниже пояса (Казакша курес, кох, чидаоба, гуштингри)
• Борьба в стойке с действием ногами и захватами ниже пояса (барилдаан, швинген, сумо)
• Борьба в стойке и борьбой лёжа в партере без действий ногами и захватов ниже пояса (греко-римская борьба)
• Борьба в стойке и партере с действием ногами и захватами ниже пояса (вольная борьба, кошти)
• Борьба в стойке и партере с действием ногами, захватами ниже пояса и болевыми приемами (самбо)
• Борьба в стойке и партере с действием ногами, захватами ниже пояса, болевыми и удушающими приемами (дзюдо, грэпплинг)

Техника борьбы

Техника борьбы — это совокупность приёмов борьбы, то есть совокупность технических действий (в спортивной борьбе допускаемых правилами), приносящая победу над противником. Техника борьбы ввиду её разнообразия и постоянного совершенствования, может быть систематизирована и классифицирована лишь примерно

• Приблизительная классификация техники греко-римской борьбы:

Техника борьбы в стойке включает в себя переводы в партер, броски и сваливания. Переводы в партер делятся на переводы рывком, нырком и вращением. Броски подразделяются на броски наклоном, поворотом и прогибом. Сваливания производятся сбиванием и скручиванием. Техника борьбы в партере включает в себя перевороты и броски. Перевороты производятся скручиванием, забеганием, переходом, перекатом, накатом и прогибом; броски делятся на броски накатом, прогибом и с поворотом.

• Приблизительная классификация техники вольной борьбы:

Техника борьбы в стойке включает в себя переводы в партер, броски и сваливания. Переводы в партер делятся на переводы рывком, нырком, вращением и выседом. Броски подразделяются на броски через плечи, наклоном, поворотом и прогибом. Сваливания производятся сбиванием, скручиванием и через плечи. Техника борьбы в партере включает в себя перевороты и броски. Перевороты производятся скручиванием, забеганием, переходом, перекатом, разгибанием и накатом; броски делятся на броски наклоном накатом, прогибом и с поворотом.

• Приблизительная классификация самбо:

Техника борьбы в стойке включает в себя только броски, которые делятся на броски руками, ногами и туловищем. Броски руками — это выведения из равновесия рывком, толчком и скручиванием, броски выхватом за одну или обе ноги. Броски ногами — это подножки, подсечки, зацепы, обвивы, подхваты, подсады, отхваты и броски через голову. Броски туловищем делятся на броски через спину (бедро) и броски через грудь (прогибом). Техника борьбы в партере включает в себя захваты (удержания и болевые приёмы). Удержания проводятся сбоку, со стороны головы, плеча, ног, верхом или поперек. Болевые приёмы делятся на болевые на руки (рычаги или узлы) и болевые на ноги (рычаги, узлы ущемления)

• Классификация дзюдо:

Классификация приёмов дзюдо не является приблизительной. Она разработана создателем дзюдо Дзигоро Кано и впоследствии дополнялась. Приёмы дзюдо делятся на 67 бросков Кодокан-дзюдо и 29 приёмов борьбы лёжа. Кроме того, в технике дзюдо имеются и приёмы, не входящие в перечень Кодокан.

В технику борьбы в стойке (нагэ вадза) делятся на броски, проводимые из стойки или тати вадза (то есть, атакующий дзюдока после исполнения приёма в идеале остаётся на ногах, но бросок в падении не исключается) и броски с падением или сутэми вадза (броски, которые проводятся только с падением). Броски из стойки делятся на броски, для исполнения которых используются преимущественно руки (тэ вадза), ноги (аси вадза), бёдра и поясница (коси вадза). Броски с падением делятся на броски с падением на спину (масутэми вадза) и с падением на бок (ёко сутэми вадза). В приёмы борьбы лёжа, катамэ вадза или технику обездвиживания входят удержания (осаэкоми вадза), болевые приёмы (кансэцу вадза) и удушающие приёмы (симэ вадза)

Борьба в искусстве

Борьба, как одно из наиболее популярных занятий, нашла широкое отражение в искусстве.

В изобразительном искусстве

Внешние изображения
	[www.wrestlingsbest.com/collectibles/wrestuffartwork001.html Подборка картин, рисунков и открыток с изображением борцов]

Сцены борьбы в графике, живописи и скульптуре известны с древних времён. Особое распространение изображения борцов и сцен борьбы получили в античности в Древней Греции. В дальнейшем к искусству борьбы обращались известные художники эпохи Возрождения, импрессионисты, футуристы и представители иных стилей изобразительного искусства. Можно отметить работы таких мастеров, как Гвидо Рени («Геркулес борется с Ахиллом», 1620), Михаэль Свертс («Встреча борцов», 1650), Гюстав Курбе («Борцы», 1853), Леон Бонна («Иаков и ангел», 1876), Поль Гоген («Бретонские мальчики», 1888), Наталья Гончарова («Борцы», 1910), Туллио Крали («Борцы», 1927), Пикассо (рисунок, 1921).

Наряду с высоким искусством, тема борьбы была широко распространена в массовом искусстве. Борцы изображались на открытках, афишах, лубках.

• Wrestling - Libyan mosaic.jpg

  Ливийская мозаика

• Sweerts, Michael -1649- - Wrestling Match.jpg

  «Встреча борцов». Михаэль Свертс

• Jacob Wrestling with the Angel by Leon Bonnat.jpg

  «Иаков и ангел». Леон Бонна

• Luks Wrestlers 1905.jpg

  «Борцы». Джордж Лукс

• Goncharova Fighters.jpg

  «Борцы». Н. Гончарова

• Greek - Wrestlers - Walters 54742.jpg

  Статуэтка борцов. Древняя Греция

В литературе

«По обычаям старинным
За бока друг друга взяли
Всей десятипалой силой
Взяли за пояс друг друга
За тугие подпояски»

Калевипоэг

Упоминания о борьбе в литературе также встречаются с античных времён. Так, например, в гомеровской Илиаде нередко встречаются описания борцовских поединков: «Аякс поднял Одиссея. Но тот, не забыв ухищренья, ударил противника сзади в подколенок, и, подкосив ему ноги, опрокинул навзничь», «Затем славный герой Одиссей, многое претерпевший, стал поднимать Аякса и, немного сдвинув его с земли, согнул колено». Лупиан в «Разговорах с богами» приводит слова Аполлона о новорождённом Гермесе: «А вчера он вызвал на поединок Эрота и в одно мгновение поборол его, не знаю каким образом подбив ему ноги сзади». Борьба описывается в достаточной степени в древнеиндийской литературе, в скандинавских сагах, в русских былинах, собственно во всех памятниках древней литературы.

В более поздней и современной литературе также встречаются описания, посвящённые борьбе

Оська совершенно помешался на французской борьбе. В классе своем он был самый крохотный. Его все клали, даже «одной левой». Но дома он возмещал издержки своей гордости. Он боролся со стульями, с подушками. Он разыгрывал на столе матчи между собственными руками. Руки долго мяли и тискали одна другую. И правая клала левую на все костяшки.
Самым серьезным и постоянным противником Оськи был валик-подушка с большого дивана. И часто в детской разыгрывались такие сцены.
Оська, распростерши руки, лежал на полу под подушкой, будто бы придавленный ею.

— Неправильно! — кричал Оська из-под подушки. — Он мне сделал двойной нельсон и подножку…

— Лев Кассиль «Кондуит и Швамбрания»

Филимонов повернулся к нему:

— Ваша задача — свалить меня.
— Цэ можно, — сказал благодушно Пасюк и шагнул навстречу инструктору, протягивая вперед руки, чтобы ловчее ухватиться. Он успел даже зацепить его, а дальше случилось нечто несообразное: инструктор рванулся вперед, как лопнувшая пружина, дернул слегка Пасюка к себе, как серпом секанул его по ногам, и тот с грохотом шмякнулся на мат. Инструктор отступил на шаг и замер неподвижно. Пасюк, кряхтя, поднялся:

— От бисов сын! Та не успел я…

— Братья Вайнеры «Эра милосердия»

В кинематографе

Борьбе полностью или в той или иной мере посвящены несколько фильмов, такие как «Гений дзюдо» (1943, Япония, дебют Акира Куросавы), «Чемпион мира» (СССР, 1954), «Борец и клоун» (СССР, 1959) «Непобедимый» (1983, СССР, о создании самбо), «Мазандаранский тигр» (Иран, 1968, автобиографичный фильм о судьбе олимпийского чемпиона Имама Али Хабиби), «В поисках приключений» (1996, США), «Борцу не больно» (Россия, 2010), «Хэмилл» (2010, США), «Легендарный» (2010, США), «Поддубный» (Россия, 2014), «Рожденный четвертого июля», «Охотник на лис».

Эпизоды художественных фильмов, в которых можно увидеть приёмы борьбы, распространены широко, в основном по понятным причинам, в различных боевиках, но не только. В историческом фильме «Тайны Бургундского двора» (1961, Франция) есть сцена с борцовским поединком между бургундским герцогом Карлом V Смелым и шевалье Робером де Невилем (Жан Маре), учительница физкультуры Марта Эрастовна из фильма «Гостья из будущего» выбрасывает в окно космического пирата броском через спину, а Шерлок Холмс в фильме «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» в сцене схватки с профессором Мориарти, проводит выведение из равновесия скручиванием.

Некоторые борцы сами снимались в художественных фильмах. Так, олимпийский чемпион Имам Али Хабиби снялся в четырёх художественных фильмах, в автобиографичном фильме «Борец» снялся также Дэн Гейбл, олимпийский чемпион-тяжеловес Анатолий Парфёнов снялся в эпизодической роли в фильме «Семнадцать мгновений весны», а самбист Олег Тактаров и четырёхкратный призёр чемпионатов СССР по греко-римской борьбе Алексей Ванин больше известны как актеры, нежели спортсмены.

Рестлинг

Рестлинг — «псевдоборьба», — вид постановочного действия, сочетающего атлетические навыки, боевые искусства и театральное мастерство. Сценарии в рестлинге развиваются в ходе шоу, организованных различными компаниями — промоушенами (как правило, каждая компания имеет своё собственное шоу и свои собственные сценарии). В ходе постановочных боёв определяются чемпионы, претенденты, решаются вопросы закулисья. Базируется рестлинг на сочетании классической греко-римской борьбы и так называемого «захватного» (англ. catch) рестлинга (откуда другое название реслинга — кетч). В ходе эволюции данного вида боёв к рестлингу добавлялись все новые атакующие и силовые приёмы, броски и новые захваты, а также разнообразные акробатические манёвры. Многое в рестлинг пришло из различных боевых искусств.

В первую очередь, рестлинг — это развлечение. Каждый приём, проводящийся во время матча, является оговорённым между соперниками заранее и предписанным в сценарии. Таким образом, сводятся к минимуму опасные травмы. Ранее театральная основа рестлинга скрывалась, но на данный момент ни для кого уже не секрет, что рестлинг — постановочный вид спорта. Но при этом все сценарии того или иного рестлинг-продвижения хранятся в строгом секрете и раскрываются публично лишь в ходе шоу. Сохранение секрета создаётся в целях поддержки интереса и ощущения правдоподобности действа.

Сейчас все большее распространение получает т. н. «женский рестлинг» — борьба женщин в грязи, в шоколаде или в пене, где «спортсменки» выступают в бикини, топлесс, а то и совсем обнаженными.

См. также

• Борьба на Олимпийских играх
• Античные Олимпийские игры
• Весовые категории в борьбе
• Греко-римская борьба
• Вольная борьба
• Самбо
• Дзюдо
• Джиу-джитсу

Ссылки

• [www.fila-wrestling.com/ FILA Wrestling]

Отрывок, характеризующий Борьба

Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]