Борьба за Македонию
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
Борьба за Македонию (греч. Μακεδονικός αγώνας — «македонская борьба») — вооружённый конфликт 1904—1908 годов между новыми независимыми балканскими государствами: Болгарией против Греции и Сербии — за крупную, этнически пёструю историческую область Македонию, которая ещё оставалась под властью слабеющей Османской империи. Каждое из вышеперечисленных государств имело в стратегически важной Македонии свои интересы. За каждым из них стояли представители «великих держав».
Содержание
Предпосылки
В Греции существовала Великая идея энозиса всех территорий, в прошлом и настоящем населённых греками. Хотя за 5 столетий турецкой власти большая часть многонационального населения перешла в ислам, всё же историческая память сыграла здесь очень важную роль в росте греческого национализма и усиления отрядов греческих боевиков в регионе, поскольку Салоники — столица Македонии — некогда являлась вторым после Константинополя городом Византийской империи — средневековой греческой империи. Важный след оставил геноцид греческого населения Эгейской Македонии, в апреле 1822 года, по приказу Эминa-Паши Салоник. В том числе убийство всех греков города и графства Naoussa. На место убитых турками греков направили славянских поселенцев[1][2]. Кроме того, проиграв греко-турецкую войну 1897 года, греческое общество жаждало реванша.
Сербы и болгары стремились получить выход к Эгейскому морю, турки и в особенности младотурки хотели сохранить и расширить мусульманское государство на Балканах. Болгары же под руководством ВМОРО боролись за автономию Македонии, за распространение болгарского языка и культуры в пределах уже достигнутой ими церковной автономии: Болгарского экзархата.
Как отмечали российские путешественники, ожесточение греков и болгар друг против друга стало сильным уже во второй половине ХIХ века[3]. На спорной территории от Македонии до Константинополя отдельно и недружелюбно существовали болгарская и греческая православные национальные церкви. Каждая из них в отдельности была ответственна перед Султаном за сбор налогов[1]. Под эгидой турецких властей, в небольших местностях христиан вынуждали принадлежать к той церкви, которая в данной местности составляла 2/3 верующих[1], священники даже принуждали верующих изменять имена и фамилии с греческих на славянские или со славянских на греческие[1].
Боевые действия
С начала 1902 года в этот конфликт включилась ВМОРО[4] и инструкторы, специально присланные из Болгарии[1], а в 1904 году появились офицеры и добровольцы, присланные из Греции[1][5].
Межэтнические столкновения носили крайне ожесточённый характер, принимая иногда формы на грани геноцида. Так, по информации болгарских источников, в деревне Загоричани, округ Кастория 25 марта 1905 года греки убили 78 болгар, включая женщин и детей[6]. По информации греческих источников, греческие силы были присланы с 1904 года из-за необходимости организации греческой самообороны от многократных нападений болгарских банд на местности, населенные греками[1]. Македония оказалась втянута в ожесточённую межэтническую войну (1905—1908) всех против всех (в борьбе за Македонию участвовали сербы, болгары, греки, турки, албанцы, влахи)[7].
Насилие в регионе прекратилось лишь в результате активного вмешательства турецкого правительства, но возобновилось вновь с 1910 года, а также в период 1-й и 2-й Балканских войн, завершившихся разделом исторической Македонии между тремя государствами: Грецией, Болгарией и Сербией. Ряд местных этнических групп (аромуны, мегленорумыны) своих территориальных образований создать не смогли.
См. также
Напишите отзыв о статье "Борьба за Македонию"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Коллективная работа преподавателей трех университетов и военнои академии: Εμείς οι Έλληνες, Πολεμική Ιστορία της Σύγχρονης Ελλάδας. Από τον πόλεμο του 1897 στη Μικρασιατική Εκστρατεία T. 1 . Афины: Skai Biblio, 2008, ISBN 978-960-6845-15-4
- ↑ Απόστολος Βακαλόπουλος, Η Μακεδονία κατά την Ελληνική Επανάσταση του 1821 στο: συλλογικό ΄΄Μακεδονία: 4000 χρόνια ελληνικής ιστορίας και πολιτισμού΄΄, Εκδοτική Αθηνών, Афины 1992, стр. 438—442
- ↑ [knleontiev.narod.ru/texts/panslavizm_i_greki.htm Константин Леонтьев. Панславизм и греки]
- ↑ Лабаури Д. О. Болгарское национальное движение в Македонии и Фракии в 1894—1908 гг.: Идеология, программа, практика политической борьбы. София, 2008, с. 166—167.
- ↑ Βαγιακάκος Δικαίος, Μανιάτες αγωνισταί στα Καστανοχώρια, периодическое издание «Μακεδονική Ζωή», тетрадь № 86 (1973), стр. 16, 17.
- ↑ [www.promacedonia.org/obm2/18.html Силянов Христо. Освободителните борби на Македония, том IІ, София, 1943, с. 208—209.]
- ↑ Лабаури Д. О. Болгарское национальное движение в Македонии и Фракии в 1894—1908 гг.: Идеология, программа, практика политической борьбы, София, 2008, с. 168.
Отрывок, характеризующий Борьба за Македонию
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
