Боссе, Гаральд Андреевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гаральд Андреевич Боссе
Основные сведения

Гаральд Юлиус Боссе (в русских текстах Гаральд Андреевич, Гаральд Эрнестович, Юлий Андреевич, нем. Harald Julius von Bosse; 28 сентября 1812, Рига, Лифляндская губерния, Российская империя[1] — 1894, Дрезден, Саксония, Германская империя) — архитектор и художник периода эклектики, живший и работавший в Российской империи.





Биография

Гаральд-Юлиус Эрнестов сын родился 28 сентября 1812 года в Лифляндской губернии[2], в семье рижского профессора живописи и гравера Эрнста-Готгильфа Боссе, чей дед перебрался в Россию из Мерзебурга в 1726 году.

Первоначальное художественное образование получил в Строительной школе Дрездена, затем в Дармштадте, «где прошел четырёхлетний курс архитектуры у придворного директора строений Ф. Молера». Переехал в Санкт-Петербург в 1831 и начал работать чертёжником у А. П. Брюллова. Получил звания от Академии Художеств:

  • свободного художника (1832)
  • академика (1839)
  • профессора (1854).

С 1851 года работал в Главном управлении путей сообщения и публичных зданий. Руководил практикой учащихся Строительного училища. Его ученики: К. К. Андерсон, Л. Ф. Фонтана, Н. А. Гаккель, Р. А. Гёдике, М. А. Макаров.

С 1854 года — надворный советник. В 1858 назначен архитектором императорского двора и получил чин коллежского советника. В 1862 году — статского советника и был награждён орденом Святой Анны 2-й степени. С 1863 в отставке по болезни, уезжает в Дрезден на лечение, где продолжает проектировать и строить. С 1870 года — член Петербургского общества архитекторов.

Боссе занимал дом 15 на 4-й линии Васильевского острова, построенный в 1847—1849 годах по его собственному проекту. Зодчий скончался в возрасте 82 лет в Дрездене, где и похоронен на кладбище Троицы (фотография могилы).

Известные работы

Проекты

  • Загородный особняк кн. М. Г. Разумовской в Петергофе (1834)
  • Дача графини А. Г. Лаваль на Аптекарском острове в Петербурге (1835)
  • Рыцарский дом в Гельсингфорсе (Хельсинки) (1848)
  • Загородная вилла Вёрмана под Ригой (1850-е годы)
  • Постоянная выставка Российского общества садоводства в Петербурге (1850-е годы)

Перестройки

Напишите отзыв о статье "Боссе, Гаральд Андреевич"

Примечания

  1. Т. Е. Тыжненко. Новаторство архитектурного творчества Г. Э. Боссе, в сб.: Памятники культуры: Новые открытия, Ежегодник 1989, М, 1990.
  2. Иванова Н. И. Немецкие предприниматели в Санкт-Петербурге XVIII-XX вв. СПб, 2002.
  3. [books.google.com/books?id=sQUXAAAAYAAJ Труды I съезда русских зодчих.] Типография Хомского. СПб, 1894.
  4. Юрий Никитин. [www.newizv.ru/print/84951 150 лет первой выставки садоводства в Санкт-Петербурге]. «Новые Известия», 21 Февраля 2008 года

Литература

  • Андреева В. И. Гаральд Боссе. — СПб.: Коло, 2009. — 288 с.
  • Кириков Б. М., Штиглиц М. С. Петербург немецких архитекторов: От барокко до авангарда. СПб., 2002. С. 134—141.
  • Чеканова О. А. Статья «[encspb.ru/object/2804007071 Боссе Ю. А.]» на сайте «Энциклопедия Санкт-Петербурга»
  • Чеканова О. А. Приемы организации внутреннего пространства в постройках архитектора Г. А. Боссе // Тез. докл. науч. сессии «Архитектурное и декоративное решение русского интерьера XVIII — середины XIX вв.» / Гос. Эрмитаж. Л., 1968. С. 15—16
  • В. Андреева, М. Андреев.[www.rusdeutsch-panorama.ru/jencik_statja.php?mode=view&site_id=34&own_menu_id=4661 Боссе Гаральд Юлиус фон] в энциклопедии «Немцы России».

Из энциклопедии «Немцы России»:

  • Профессор Г. А. Боссе // «Зодчий», 1894, № 12
  • Н. Ф. Xомутецкий. Боссе Г. А., в сб.: XV-я научная конференция ЛИСИ, Л., 1957, с. 191—195.
  • В. И. Андреева. В ряду отличнейших мастеров, «Ленинградская панорама», 1987, № 9.
  • В. И. Андреева. Г. Э. Боссе — архитектор-новатор, «Архитектура СССР», 1988, № 1.
  • В. И. Андреева. Страницы творчества архитектора Г. Боссе: Петербургские особняки, в кн.: Петербургские чтения, в. 95, СПБ, 1995.
  • Т. Е. Тыжненко. Пластика фасадов, изящество интерьеров, «Ленинградская панорама», 1987, № 9.
  • Т. Е. Тыжненко. Новаторство архитектурного творчества Г. Э. Боссе, в сб.: Памятники культуры: Новые открытия, Ежегодник 1989, М, 1990.
  • В. И. Андреева, Ю. И. Китнер. «Финляндская» тема в творчестве архитектора Г. Э. Боссе (к 100-летию со дня смерти Г. Э. Боссе), в сб.: Памятники культуры: Новые открытия, Ежегодник 1996, М., 1996.

Отрывок, характеризующий Боссе, Гаральд Андреевич

– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.