Планы русской десантной операции на Босфоре

Босфорская операция — неосуществлённые планы десантных операций для занятия русской армией и флотом проливов Босфор и Дарданеллы^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Наиболее известный план предполагался к выполнению Верховным командованием Русской Императорской армии весной 1917 года.

Предпосылки

Важность проливов Босфор и Дарданеллы была обусловлена их стратегически выгодным географическим положением. Это место издревле являлось пересечением сухопутного пути из Европы в Азию и морского из Чёрного в Средиземное море. С античных времён на берегах Босфора существовали поселения. В 324 году римский император Константин I выбрал это место для строительства новой столицы Римской империи, которая получила название Новый Рим, но более известна как Константинополь. Став блистательной столицей могущественной и богатой Византийской империи, Константинополь становился целью военных походов, в том числе и русских государств. Так в 860 году город подвергся набегу русов, которые, неожиданно для византийцев, подошли на судах с Чёрного моря; сам Константинополь русы брать не стали, ограничившись грабежом пригородов, хотя, по признанию самих византийцев, город был практически беззащитен. Впоследствии были ещё и менее удачные для русских государств попытки овладеть Константинополем в ходе походов 941—944 годов, под командованием князя Игоря, и 1043 годов, под командованием Владимира Ярославича, сына Ярослава Мудрого. Кроме того, в русской «Повести временных лет» упоминается также легендарный, не подтверждённый византийскими источниками, успешный поход Вещего Олега в 907 году.

После принятия Русью православия, Константинополь приобретает для русского государства ещё одно значение — как важный религиозный и цивилизационный центр. Поэтому после захвата Константинополя турками Московское государство провозгласило себя религиозным и цивилизационным наследником Византийской империи: появилась концепция «Москва — Третий Рим», а освобождение от власти мусульман города-колыбели православия стало вековой мечтой московских правителей. После того, как Пётр I по итогам русско-турецкой войны 1686—1700 годов получил выход к Азовскому морю, идея о завоевании Константинополя получила возможность практической реализации.

Первая половина XIX века

В начале русско-турецкой войны 1806—1812 года морским министром адмиралом Павлом Чичаговым был разработан план, предусматривающий захват Константинополя и Босфорского пролива путём десантной операции. План предусматривал прорыв Черноморского флота через Босфор и высадку десанта в количестве 15—20 тысяч человек. Однако, в ходе изучения состояния Черноморского флота оказалось, что он не в состоянии выполнить такую грандиозную задачу, а потому от реализации этого плана отказались.

Николай I также рассматривал возможность высадки морского десанта на Босфоре. В условиях ухудшения международной ситуации, вылившейся в 1853 году в Крымскую войну, в своём письме фельдмаршалу Ивану Паскевичу на Рождество 1852 года император писал:

Ежели дело примет серьёзный оборот, тогда не только приведу 5-й корпус в военное положение, но и 4-й, которому вместе с 15-й дивизией придётся идти в Княжества для скорейшего занятия, когда 13-я и 14-я дивизии сядут на флот для прямого действия на Босфор и Царьград.

Такой же позиции придерживался и адмирал Павел Нахимов, считавший, что только превентивный захват русским флотом Босфора может нарушить планы складывающейся антироссийской коалиции.

Конец XIX века

В конце XIX — начале XX веков европейские державы боролись за раздел распадающейся Османской империи. Кроме того, присутствие британского флота в черноморских проливах и у черноморских берегов России после Крымской войны сильно беспокоило российских политиков.

В сентябре 1879 года в Ливадии состоялось совещание высших сановников под председательством российского императора Александра II, на котором обсуждался вопрос о возможной судьбе Проливов в случае распада Османской империи. Как писал участник совещания дипломат П. А. Сабуров, Россия не могла допустить «постоянной оккупации Проливов Англией». Была намечена задача: «овладение Проливами в случае, если обстоятельства приведут к уничтожению турецкого господства в Европе». В качестве союзника России называлась Германия, которой взамен предлагалось гарантировать сохранение в её составе Эльзаса и Лотарингии. По итогам этого совещания П. А. Сабуров был направлен в Берлин для переговоров.

К концу XIX века Черноморский флот по огневой мощи многократно превосходил турецкий флот, но британская средиземноморская эскадра превосходила Черноморский флот по числу броненосцев. Чтобы компенсировать британское превосходство в броненосцах, российское командование планировало внезапный захват Босфора, а при возможности — и Дарданелл. Затем планировалось заграждение Проливов минами и установка на берегах тяжелых артиллерийских орудий. Специально для этого был создан так называемый «особый запас». Он создавался в условиях полной секретности, и даже в закрытых документах для высших офицеров его назначение по возможности не раскрывалось. Первоначально в составе «особого запаса» были тяжелые береговые орудия (штатные для береговых крепостей) и некоторое количество полевых орудий. Так, в 1894 г. только в Одессе в «особом запасе» состояли: 11-дюймовых (280-мм) береговых пушек — 5; 9-дюймовых (229-мм) береговых пушек — 10; 6-дюймовых (152-мм) пушек весом 190 пудов — 7; 107-мм батарейных пушек — 20; 9-дюймовых (229-мм) береговых мортир — 36, а всего — 78 орудий.

Для разведки в зону Проливов под видом дипломатов и туристов периодически направлялись офицеры российского Генерального штаба. В октябре 1881 г. капитан 2 ранга С. О. Макаров был назначен командиром стационера «Тамань» (колесный пароход постройки 1849 г.) в Константинополь. В течение нескольких недель Макаров на шлюпке или на «Тамани» скрупулезно исследовал Босфор, при этом речь шла якобы о чисто научных целях — изучении двух противоположных течений, существующих в проливе на разных глубинах. На самом же деле, скорее всего, Макаров вел разведку: изучал возможности действия боевых кораблей в проливе, возможные места высадки десантов и минных постановок.

В декабре 1882 года сотрудник российского посольства в Константинополе А. И. Нелидов представил Александру III записку «О занятии Проливов». В записке указывалось на нестабильное положение Османской империи и возможность её распада, что таило угрозу позициям России на Балканах и её причерноморским владениям. Нелидов предлагал, в зависимости от обстановки, три варианта занятия проливов: 1) открытой силой в случае российско-турецкой войны; 2) неожиданным нападением при обострении отношений с Османской империей или внешней опасности; 3) мирным путём с помощью союза с Османской империей.

В июле 1883 года Нелидов был назначен послом России в Османской империи. В январе 1885 года он подал Александру III записку «О задачах русской политики в Турции». Указывая на враждебные России действия европейских держав, на их все более активную экспансию в Малой Азии, Нелидов требовал занятия Босфора и даже Дарданелл. При этом, по мнению Нелидова, предпочтителен был мирный путь, основанный на договоренности с турецкими чиновниками или их подкупе.

В сентябре 1885 года Александр III направил начальнику Главного штаба Н. Н. Обручеву письмо, где заявлял, что главная цель России — занятие Константинополя и Проливов. Император писал: «Что касается собственно Проливов, то, конечно, время еще не наступило, но надо быть готовыми к этому и приготовить все средства. Только из-за этого вопроса я соглашаюсь вести войну на Балканском полуострове, потому что он для России необходим и действительно полезен».

В июне 1895 года в Петербурге состоялось совещание, рассмотревшее ход выполнения программы строительства Черноморского флота, на котором было заявлено о готовности к занятию Верхнего Босфора 35-тысячным российским десантом. Затем предполагалось получить дипломатическим путём право свободного прохода российского флота через Дарданеллы.

6 июля 1895 года в Петербурге было собрано «Особое совещание» в составе министров: военного, морского, иностранных дел, посла в Турции А. И. Нелидова, а также высших военных чинов. В постановлении совещания упомянуто о «полной военной готовности захвата Константинополя». Далее сказано: «Взяв Босфор, Россия выполнит одну из своих исторических задач, станет хозяином Балканского полуострова, будет держать под постоянным ударом Англию, и ей нечего будет бояться со стороны Черного моря. Затем все свои военные силы она сможет тогда сосредоточить на западной границе и на Дальнем Востоке, чтобы утвердить своё господство над Тихим океаном». Но министр иностранных дел Н. К. Гирс был категорически против проведения операции.

Планы операции по высадке в Босфоре рассматривались на совещании министров 23 ноября (5 декабря) 1896 года под председательством Николая II. В совещании участвовал посол Нелидов, горячо отстаивавший план вторжения. В соответствии с решением совещания Нелидов должен был дать из Константинополя условную телеграмму, которая послужила бы сигналом к отправке десанта. Текст телеграммы должен был быть любой, но с ключевой фразой: «Давно без известий». В решении совещания говорилось:

При нынешнем тревожном положении дел в Турции следует не терять из виду, что миролюбивые попытки послов не устранят, быть может, внезапной и насильственной развязки, вследствие происков армянских комитетов, новых кровопролитий и избиений в Константинополе, и, наконец, общего восстания против власти султана и низвержения его. При таких обстоятельствах появление иностранных средиземноморских эскадр перед Константинополем, для защиты своих соотечественников и христиан может произойти неожиданно, без предварительного соглашения послов, в виду чего, и чтобы не быть опереженными на Босфоре российскому послу предоставляется, в крайнем случае, непосредственно предупредить секретной телеграммой главного командира черноморского флота о необходимости немедленной высылки эскадры с десантом в Босфор, уведомив о том же одновременно императорское правительство. Во всяком случае, при отплытии черноморской эскадры из Севастополя и Одессы, послу поручается предупредить султана о последовавшем бесповоротном решении, и предложить ему ручательство России за личную его безопасность, если он согласится содействовать, или, по крайней мере, ничем не препятствовать входу русских судов в Босфор и занятию десантами некоторых пунктов на обоих берегах пролива для ограждения прохода в Черное море.

В операции по захвату Босфора должны были участвовать эскадренные броненосцы «Синоп», «Чесма», «Екатерина II», «Двенадцать Апостолов», «Георгий Победоносец» и «Три Святителя», крейсер «Память Меркурия», канонерская лодка «Терец», минные заградители «Буг» и «Дунай», минные крейсеры «Гридень» и «Казарский», а также десять миноносцев и тридцать малых миноносок. Командующим операцией был назначен вице-адмирал Н. В. Копытов. Командиром сводного десантного корпуса был назначен генерал-лейтенант В. фон Шток. Численность войск «первого рейса» возросла по сравнению с прежним планом. В их составе теперь числилось 33 750 человек с 64 полевыми и 48 тяжелыми орудиями (из «особого запаса»).

В целях дезинформации операцию планировалось замаскировать под большие учения, включающие переброску войск на Кавказ, при этом эскадра на пути к Кавказу должна была бы неожиданно повернуть на Босфор. Предусматривалось также введение информационной блокады: «В назначенный момент внезапно прерываются все телеграфные провода Черноморского побережья с Европой». Эскадра в ночное время должна была войти в Босфор и, пройдя до Буюк-Дере, стать на якорь (в тылу турецких береговых батарей). В это время посол Нелидов должен был предъявить турецким властям ультиматум: немедленно передать России районы на обоих берегах Босфора под угрозой применения силы. Возможное сопротивление турецких войск предполагалось подавить быстро. После чего русское командование должно было за 72 часа после начала высадки укрепить вход в пролив со стороны Мраморного моря. На берегах Босфора должны были быть установлены тяжелые орудия «особого запаса», а «Буг» и «Дунай» должны были выставить поперек пролива заграждения в три ряда мин (всего 825 штук), кроме того, планировалось на обоих берегах пролива скрытно установить торпедные аппараты.

На случай эскалации конфликта с Великобританией из-за занятия Проливов до глобальных масштабов российский Генштаб разрабатывал план удара из Средней Азии по Индии.

Против операции высказался влиятельный министр финансов С. Ю. Витте. В последний момент Николай II принял решение отказаться от её осуществления.

XX век

Планы вторжения в Босфор не были окончательно похоронены, «особый запас» не был расформирован, а после 1905 года стал вновь расти. Нестабильность в Турции после Младотурецкой революции делала планы захвата Босфора снова актуальными. Так, генерал-квартирмейстер Ю. Н. Данилов в одном из своих докладов сообщал военному министру: «Особое совещание по турецким делам под председательством министра иностранных дел постановило, что: „…современная политическая обстановка может вынудить нас занять войсками часть территории Турции и на первом плане — Верхнего Босфора“». Капитан 2 ранга Каськов записал: «На совещании МИД 21 июля 1908 г. решено: 1) Посылка 2-х судов в Средиземное море для совместного с эскадрами держав действия. 2) Создать организацию на Чёрном море для мирного (!) занятия Верхнего Босфора, но так как в стратегическом отношении такое решение о пункте неправильно, то и организация должна быть приспособлена лишь для направления (одного), — а именно экспедиция на Босфор». Начальник Генерального штаба генерал Ф. Ф. Палицын послал 24 июля 1908 года командующему Одесским военным округом генералу А. В. Каульбарсу письмо, в котором писал, что «главнейшею заботой экспедиции будет захват на обоих берегах пролива выгодных позиций, господствующих над Константинополем, и удержание их в своих руках до сосредоточения сил, достаточных для достижения поставленной по обстоятельствам политической цели». Но и на этот раз стабилизация положения в Турции и ряд других факторов заставили российское правительство отказаться от своих планов.

Во время Первой Балканской войны Николай II 26 октября (8 ноября) 1912 года уполномочил российского посла в Константинополе вызвать в случае необходимости корабли с 5-тысячным десантным отрядом для защиты христианского населения в случае анархии в городе во время отступления озлобленной османской армии. Но это не было осуществлено, в том числе поскольку для одновременной перевозки всего отряда не хватало судов.

В июле 1913 года сотрудники министерства иностранных дел совместно с офицерами Морского генерального штаба разрабатывали проект доклада императору «О цели отечества на ближайшие годы, которая должна лечь в основание всей нашей военной подготовки на море в ближайшие годы». В нём было указано, что «определенно, вплоть до конечного решения задачи, нерушимо предпринимается для всех дипломатических усилий России следующая политическая цель: в ближайшие годы — 1918—1919 — овладеть Босфором и Дарданнелами», для чего Морское министерство должно готовить десантную операцию.

8(21) февраля 1914 года состоялось Особое совещание по вопросу о черноморских проливах с участием министра иностранных дел, военного и морского министров. На нём было решено усилить Черноморский флот (в том числе, путём приобретения дредноутов «Ривадавия», «Морено» и «Амиранте Латторе» у Аргентины и Чили), изыскать способ сокращения сроков доставки первого эшелона десанта. Предполагалось, что первый эшелон десантной армии должен высадиться одновременно и составлять от 30 до 50 тыс. человек. Операция рассматривалась в контексте общеевропейской войны.

Первая мировая война

Вновь к плану захвата Босфора российское командование вернулось в 1915 году, уже во время Первой мировой войны. К тому моменту было заключено секретное англо-франко-русское соглашение о Константинополе и проливах — согласно этому соглашению Константинополь и Черноморские проливы должны были войти в состав Российской империи.

Николай II говорил: «Мы должны предусмотреть разработку двух вариантов действий: поддержку будущего фронта, наступающего по западному берегу Чёрного моря, и самостоятельной операции на Босфоре».

В конце ноября 1916 года командование спланировало «Босфорскую операцию». Проект был направлен на одобрение в ставку, где получил полную поддержку. Для проведения операции создали Отдельную Черноморскую морскую дивизию под командованием генерала А. А. Свечина, укомплектованную опытными фронтовиками, георгиевскими кавалерами. Общее командование войсками задействованными в операции было поручено командующему Черноморским флотом вице-адмиралу А. В. Колчаку. Первый полк дивизии Колчак предполагал назвать «Цареградским», второй — «Нахимовским», третий — «Корниловским», четвёртый — «Истоминским», отдавая тем самым дань памяти героям обороны Севастополя в Крымскую войну.

Из допроса Колчака:

По плану этой босфорской операции, в моё непосредственное распоряжение поступила одна сухопутная часть, дивизия ударного типа, кадр которой мне был прислан с фронта и командиром её был назначен один из лучших офицеров генерального штаба — ген. Свечин; начальником штаба был назначен полковник генерального штаба Верховский. Эта дивизия готовилась под моим непосредственным наблюдением и должна была быть выброшена первым десантом на неприятельский берег для того, чтобы сразу на нём обосноваться и обеспечить место высадки для следующих войск, которые должны были идти за ними. Так вся эта подготовка работ шла до наступления государственного переворота в конце февраля месяца. <…> Босфорская же операция предполагалась весной 1917 года.

Но операцию пришлось отложить в связи с тем, что два армейских корпуса пришлось отправить на Румынский фронт, так как румынская армия оказалась абсолютно не готова к ведению боевых действий и при этом были задействованы транспортные суда, предназначенные для операции. Решающий удар планировался на апрель 1917 года, но из-за Февральской революции операция не состоялась.

См. также

• Одесский морской батальон (Российская империя)
• Большая игра
• Дарданелльская операция

Литература

• Плотников И. Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. Ростов н/Д.: изд-во «Феникс», 1998. — 320 с.

Ссылки

• [militera.lib.ru/h/shirokorad_ab2/23.html Широкорад А. Россия — Англия. Неизвестная война, 1857—1907. М., 2003. «Несостоявшийся русский десант в Босфор»]
• С. Ю. Витте [stepanov01.narod.ru/library/witte/chapt24.htm ВОСПОМИНАНИЯ. Глава 24 «ПРОЕКТ ЗАХВАТА БОСФОРА. НОВАЯ ПОЛИТИКА НА ОКРАИНАХ»]
• [www.commonuments.crimea-portal.gov.ua/rus/index.php?v=1&tek=101&par=74&l=&art=554 Е. В. Макаренко. Строительство военного флота на Черном море в 1879—1905 годах]
• М. А. Петров. Глава 3. Исторический очерк развития Черноморского флота и его планов в период 1881—1904 г.г. // Подготовка России к мировой войне на море. — М.—Л.: Государственное военное издательство, 1926. — 272 с. — 3000 экз.

Отрывок, характеризующий Планы русской десантной операции на Босфоре

Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.