Боте, Вальтер

Вальтер Вильгельм Георг Боте
Walther Wilhelm Georg Bothe
Боте
Место рождения:	Ораниенбург, Германская империя
Место смерти:	Гейдельберг, ФРГ
Научная сфера:	физика
Научный руководитель:	Макс Планк
Награды и премии:	Нобелевская премия по физике (1954)

Вальтер Вильгельм Георг Боте (нем. Walther Wilhelm Georg Bothe; 8 января 1891, Ораниенбург — 8 февраля 1957, Гейдельберг) — немецкий физик, лауреат Нобелевской премии по физике за 1954 год. Внёс значительный вклад в ядерную физику.

Биография

Детство и юность 1891—1920

Боте родился в семье часовщика Фридриха Боте и швеи Шарлоты Боте, урождённой Хартунг. Детство провёл в Ораниенбурге. Отличался острым умом и строгим логическим мышлением, обладал способностями к музыке и живописи.

В 1908 году закончил курсы подготовки к университету в высшей реальной школе в Берлине. После этого он изучал с 1908 по 1913 году физику, математику, химию и музыку в Берлинском университете. Средства на учёбу зарабатывал в основном сам путём репетиторства, случайных заработков и стипендий.

В 1913 года сдаёт госэкзамен на преподавательскую деятельность и после этого работает некоторое время в берлинской высшей сельскохозяйственной школе. Вскоре после этого он становится вспомогательным научным сотрудником в имперском физико-техническом учреждении. Там он работает в лаборатории радиоактивности основанной недавно Хансом Гейгером. В 1924 году он защищает под руководством Макса Планка диссертацию на соискание степени доктора философии (эквивалентно кандидату наук). Тема диссертации — «О молекулярной теории преломления, отражения, рассеяния и поглощения». Во время первой мировой войны Боте попадает в русский плен, из которого возвращается только в 1920 году. Во время плена участвовал в постройке спичечной и содовой фабрик. Кроме того занимался математикой и изучением русского языка.

8 июля 1920 года женится в Москве на Варваре Беловой. Они познакомились ещё до войны в Берлине и постоянно обменивались с тех пор письмами. Позже у них родятся две дочери.

Годы работы после первой мировой войны 1920—1932

После возвращения из плена Боте продолжил работать под руководством Гейгера и в 1925 году стал руководителем лаборатории радиоактивности в имперском физико-техническом учреждении. На этой должности он оставался до 1930 года. Работая под руководством Гейгера он получил очень обширные экспериментальные навыки и теоретические знания в области ядерной физики. Вместе с Гейгером они приступили в 1924 году к исследованию эффекта Комптона и разработали метод совпадений.

В развитии квантовой механики определённым этапом являлась опубликованная в 1924 году работа Нильса Бора, Хендрика Антони Крамерса и Джона Кларка Слэтера «Квантовая теория излучения». В этой работе делалось предположение о том, что на атомных масштабах законы сохранения энергии и импульса выполняются только статистически. Однако эксперименты Гейгера и Боте, а также Артура Холи Комптона и Альфреда Смита, показали, что законы сохранения выполняются также и в отдельных атомных процессах. Таким образом была опровергнута теория излучения Бора, Крамерса и Слатера и предлагаемое в них только статистическое выполнение законов сохранения.

В 1925 Боте защитил диссертацию на соискание степени доктора наук, опять под руководством Планка, в Берлинском университете. Тема диссертации была «Об элементарном процессе фотоэлектрического испускания электрона». Из берлинского периода известна следующая история — когда Отто Фриш, племянник Лизы Майтнер, проходил по коридору мимо лаборатории Боте, он насвистывал свою версию бранденбургского концерта Баха, чем заставлял Боте сбиваться со счёта альфа-частиц и тратить много времени на повторные эксперименты.

Арнольд Зоммерфельд так характеризовал Боте в одном своём письме:

Боте, из физико-технического учреждения в Шарлоттенбурге. Чрезвычайно оригинальная голова и превосходный экспериментатор. Провёл совместно с Гейгером знаменитые прецизионные эксперименты, и после ухода Гейгера с большим успехом продолжал самостоятельные исследования. Касательно его способности к преподаванию, которое он ещё не имел возможности опробовать, информации не имею.

В 1929 году Боте стал приват-доцентом и в 1930 году — профессором и директором института физики в Гиссенском университете. Он был первым, кто включил в свой курс лекций квантовую механику. В том же году он открыл возбуждённое состояние атомного ядра.

Работа во время нацизма 1932—1945

В мае 1930 года в Гейдельберге был открыт Институт медицинских исследований Общества кайзера Вильгельма. Директор института стремился привлечь учёных из других научных дисциплин для своих исследований системы кровообращения. Для этого в институте были образованы четыре равноправных направления: патология, физиология, физика и химия. По историческим причинам основная область исследований института в конце 30-х годов сместилась в направлениях химии и физики, которые были представлены Рихардом Куном и Вальтером Боте соответственно.

В 1932 году Боте перешёл в Гейдельбергский университет и сменил там Филипа Ленарда. Вследствие случившейся в 1933 году передачи власти нацистам он отказался от руководства институтом. В 1934 году он стал во главе института физики в институте медицинских исследований общества им. Кайзера Вильгельма (сегодня институт ядерной физики общества Макса Планка) и оставался в этой позиции до 1957 года (с 1934 по 1945 год в качестве сотрудничающего профессора).

Боте был не очень заинтересован в медицинских исследованиях. По этой причине он привлёк в 1943 году к биологическим опытам (прежде всего над животными) доктора Герхарда Шуберта, который до того наблюдал персонал, работающий на парижском циклотроне.

В общении Боте придерживался барского тона, причём при общении в аспирантами и студентами граничил с фельдфебельским. Даже с коллегами он обращался иногда несдержанно. Истоки этого лежали вероятно в военной атмосфере, которая была характерна для имперского физико-технического учреждения. Кроме того его поведение соответствовало планковской школе. Лиза Майтнер писала по этому поводу: «он никогда не делал или избегал делать чего-либо только потому что это могло принести ему пользу или вред. Если он воспринимал что-либо в качестве правильного, то он делал это без оглядки на собственную персону». После 1942 года Боте возвращается к своим фундаментальным исследованиям. Он работает среди прочего над контролируемым делением ядра и цепными реакциями. В это время строится первый немецкий циклотрон, который Боте сконструировал совместно со своим ассистентом Вольфгангом Гентнером.

Мало известным фактом является тот случай, когда Боте провел эксперимент по выявлению свойств графита ответственных за замедление нейтронов. К тому времени было известно, что замедление нейтронов необходимо для возбуждения цепной реакции в изотопе урана ²³⁵U и немцы искали подходящий для этого материал. В качестве вариантов рассматривались дешевый графит и крайне дорогой для производства оксид дейтерия (тяжелая вода). Боте сделал ошибку в эксперименте, которая повлекла громадные последствия для немецкой программы разработки атомного оружия. В частности Боте признал графит непригодным материалом для организации процесса замедления нейтронов. Это к тому времени уже было опровергнуто итальянским физиком Энрико Ферми, работающим над ядерным оружием в США. Боте ничего не знал о исследованиях Ферми, так как они были засекречены. Существуют спекуляции, что Боте специально провел неудачный эксперимент чтобы повести немецкую атомную программу в неправильном направлении. В любом случае, у немцев не осталось выбора, кроме как использовать тяжелую воду, единственный завод в мире по производству которой в Норвегии подвергался нападениям со стороны США и Британии начиная с 1942 года.

Работа после войны 1945—1957

В 1946 году Боте вернулся на место директора института физики в институте медицинских исследований общества им. Макса Планка в Гейдельберге. Он рассчитывал, что сможет работать там только с немногими высококвалифицированными студентами и ассистентами. На это время приходятся три важных научных проекта: восстановление циклотрона, развитие ядерной спектроскопии и исследование космических лучей. В 50-х и 60-х годах работы Боте и сотрудников получали всё большее международное влияние. Боте был одним из подписавших 11 июля 1953 году призыв к правителям государств мира отказаться от насилия как средства политической борьбы.

По мере старения Боте всё более сильно заболевал. Прогрессирующее сужение сосудов вынудило ампутировать одну ногу. После этой операции он так никогда больше не оправился.

Вальтер Боте был первопроходцем в области современной ядерной физики и физики элементарных частиц. Он оставил значительный след в истории физики XX столетия.

Научные труды

Метод совпадений и космическое излучение

Именно Вальтер Боте совместно со своим сотрудником Вернером Кольхёрстером доказали при помощи метода совпадений существование проникающего космического излучения, которое было открыто в 1912 году в экспериментах Виктора Гесса на воздушном шаре.

В 1929 году Боте и Кольхёрстер разработали специальный метод, при котором показания двух раздельных счётчиков Гейгера регистрировались только тогда, когда они происходили в определённой временной последовательности. Такой подсчёт совпадений позволил проследить путь частицы через счётчики.

Открытие нейтрона

Боте и его студент Герберт Бекер были первые, кто занимался открытием нейтрона. В 1930 году они описали необычный тип «гамма-лучей», который возникал при облучении бериллия альфа-частицами, возникающими при распаде полония. Этот эксперимент они проводили с целью проверки теории Эрнеста Резерфорда и чтобы выяснить, излучаются ли при этом высокоэнергетические частицы.

Боте занимался фундаментальными свойствами структуры атома. Так как он практически не интересовался медицинскими исследованиями, то предложение о работе в Гейдельберге следует рассматривать, как попытку удержать от эмиграции ведущего немецкого физика-экспериментатора. В 30-х годах он вместе с сотрудниками был одним из первых учёных, которые наблюдали эффект «ядерного фотоэффекта» (взаимодействие атомного ядра с фотонами), провели ядерно-спектроскопические исследования и произвели искусственные изотопы.

Сотрудничество с Вольфгангом Гентнером

В конце 1935 года, после окончания обучения в Париже, Вольфганг Гентнер приехал для продолжения обучения к Вальтеру Боте в Гейдельберг. Боте занимался в тот момент исследованиями о прохождении жёсткого гамма-излучения сквозь материю и пришёл к тем же результатам что и Гентнер. Гентнер продолжил свои парижские исследования совместно с Боте. При попытке исследовать зависимость ядерного фотоэффекта у бериллия от энергии стало ясно, что энергия гамма-излучения была слишком мала по сравнению с энергией связи нейтрона в ядре и что для продолжения исследований необходимы гамма-лучи с гораздо большей энергией и гораздо большей интенсивности. Боте и Гентнер решили построить генератор Ван-Дер-Графа. Гентнер построил такой прибор, в котором присутствовали главные черты современных ускорителей, за невероятно короткое время. Уже в ноябре 1936 года была измерена функция возбуждения до энергий 500 кЭв

<math>{}^{11} \mathrm B + {}^{1}_{+1} \mathrm p\to {}^{12}_6 \mathrm C + \gamma, </math>

и летом 1937 года были готовы данные о ядерном фотоэффекте при облучении 17 Мэв гамма-излучением ⁷Li (p, γ) многих средне-тяжёлых и тяжёлых ядер.

Также при помощи Вольфганга Гентнера удалось получить искусственную радиоактивность.

Циклотрон

После прекращения военных действий между Германией и Францией летом 1940 года, Боте и Гентер получили задание проинспектировать парижский циклотрон, который строил Жолио. В 1940 году Боте и Гентер были в парижском институте и установили, что из-за недостатков высокочастотной установки циклотрон был всё ещё в нерабочем состоянии. Боте получил задание построить в Гейдельберге циклотрон и уже в 1941 году ему удалось обеспечить почти всё для этого необходимое. В марте 1943 года наконец-то был доставлен магнит и осенью того же года циклотрон был принят в эксплуатацию. В лицо Альберту Шпееру Боте заявил, что циклотрон будет использоваться только в медицинских и биологических целях.

Работа в урановом проекте

Вальтер Боте был одним из ведущих физиков-экспериментаторов Германии 20-х — 50-х годов. Причины, по которым Боте присоединился к урановому проекту, были разнообразны. Он был противником нацистского режима, особенно после ухода из университета в 1933 году Несмотря на это он подал заявку на участие в военном проекте из патриотических побуждений. Ни объяснений, ни извинений он после войны не делал. Из патриотических, частично националистических убеждений он приступил в 1940 году к измерению сечения рассеяния нейтронов на углероде для военного оружейного ведомства (Heereswaffenamt).

Миссия ALSOS

В рамках миссии ALSOS в середине 1945 году в Гейдельберг прибыли американские уполномоченные — там находился единственный немецкий циклотрон. Занятие института медицинских исследований произошло без осложнений. Боте был допрошен и его работы были конфискованы. Однако Боте сообщил Гудсмиту, что согласно указаниям властей он сжёг все свои секретные отчёты. До объявления капитуляции Боте отказывался давать показания, но несмотря на это он, в отличие от других участников уранового проекта, не был интернирован в Англии. В конце концов Боте передал все оставшиеся документы ALSOS, хотя и ничего не сказал о секретных исследованиях в своём институте.

После войны

Во время оккупации Боте, совместно с Флюгге, подготовил в рамках проекта «Field Information Allied Technical (FIAT) reports» книгу о ядерной физике и космических лучах.

В Германии второй половины 40-х годов главной заботой было найти еду и крышу над головой, поэтому Боте стоило больших усилий сохранить свою группу и проводить серьёзные исследования. Хотя ему было запрещено работать в области ядерной физики, Боте был назначен директором института физики Гейдельбергского университета. Он использовал этот пост чтобы сохранить свою группу и модернизировать и поддерживать институт.

С мая 1946 года до своей смерти Боте возглавлял физический институт общества им. Макса Планка (ранее известного как общество им. Кайзера Вильгельма) в Гейдельбергском университете.

В 1948 году профессор Вальтер Боте смог снова привести в действие гейдельбергский циклотрон. Он проводил, вместе со своими студентами, эксперименты по ядерной физике и готовил радиоактивные препараты для соседней клиники.

Интерес к гейдельбергским работам рос. Вольфганг Паули, который по окончании войны держался вдали от Германии, всё-таки приехал в Гейдельберг на 60-летие Боте. Вскоре также Бете, Гамов, Мария Майер, Нордхайм, Раби, Вайскопф, Вигнер и многие другие выдающиеся учёные посещали Гейдельберг.

29 февраля 1952 года сформировалась комиссия по атомной физике немецкого физического общества, которая возглавлялась Гейзенбергом и в которую входил и Боте.

В последующие годы Боте посвятил себя исследованиям в области ядерной физики и применению искусственной радиоактивности. Однако по причине болезни он был вынужден постепенно отходить от исследовательской работы.

Награды

• В 1952 году Боте получил орден Pour le Mérite.
• В 1953 году Боте был награждён медалью им. Макса Планка.
• В 1954 году Боте получил Нобелевскую премию по физике

«за метод совпадений для обнаружения космических лучей и сделанные в связи с этим открытия». По причине плохого здоровья Боте был не в состоянии поехать в Стокгольм. По желанию Боте премию получила его дочь Елена Ридель. В 1956 году Боте стал почётным доктором Гиссенского университета. В 1993 году улица Эрнста Тельмана была переименована в улицу Вальтера Боте.

• Боте был членом Саксонской академии наук в Лейпциге

Ссылки

• Храмов Ю. А. Боте Вальтер // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 43. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)
• [nobelprize.org/nobel_prizes/physics/laureates/1954/ Информация с сайта Нобелевского комитета]  (англ.)
• [www.physik.uni-muenchen.de/leifiphysik/web_ph12/versuche/11neutron/index.htm История открытия нейтрона]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Боте, Вальтер

Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова: