Боура, Сесил Морис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сесил Морис Боура

Се́сил Мо́рис Бо́ура (Бáура[1]) (англ. Cecil Maurice Bowra; 8 апреля 1898 года, Китай — 4 июля 1971 года, Оксфорд) — английский литературовед, известный прежде всего работами о древнегреческой литературе, один из крупнейших в XX веке филологов-классиков.

Боура родился в Китае, в крупном городе Цзюцзян (провинция Цзянси), где его отец работал в таможенной службе, и провел там своё раннее детство, а потом еще дважды приезжал в Китай в 1909—1910 и в 1916 годах. В 1916 году он провёл месяц в России, в Петрограде, и там благодаря своему другу, в доме которого жил, познакомился со многими людьми, в том числе с Корнеем Чуковским, от которого Боура впервые услыхал имена Бориса Пастернака и Маяковского. Впоследствии Боура стал переводчиком русских поэтов Серебряного века и пишущим о них критиком — в частности, предметом его интереса была поэзия того же Пастернака.

Боура занимал посты ректора колледжа Уолдхэм в Оксфорде, президента Британской Академии, вице-канцлера Оксфордского университета. За свою научную, преподавательскую и организационную деятельность в 1951 году он был возведён в рыцарское достоинство.

Как учёный Боура испытал влияние теории «устной поэзии» Милмэна Пэрри и Альберта Лорда, а также трёхтомного компендиума Гектора и Норы Чэдвиков «Становление литературы» (1932—40).

Оставил мемуары.

Удостоен Медали Кеньона[de] от Британской академии (1967).

Боура послужил прототипом мистера Самграсса в романе Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед».



Труды

Основные
  • Ancient Greek Literature (1933)
  • Heroic Poetry (1952), русский перевод: Героическая поэзия, 2002
  • The Romantic Imagination (1950)
Полностью

Напишите отзыв о статье "Боура, Сесил Морис"

Ссылки

  1. Рыбакин, А. И. Словарь английских фамилий : ок. 22 700 фамилий / рецензент: д-р филол. наук А. В. Суперанская. — 2-е изд., стер. — М. : Астрель : АСТ, 2000. — С. 85. — ISBN 5-271-00590-9 (Астрель). — ISBN 5-17-000090-1 (АСТ).</span>
  2. </ol>

Отрывок, характеризующий Боура, Сесил Морис

Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.