Герцогство Бофор

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бофор (Франция)»)
Перейти к: навигация, поиск

Сеньория, затем графство и герцогство Бофор (фр. duché de Beaufort) — феодальное владение в Шампани с центром в городе Бофор.





История

Сеньория

С середины X века сеньория Бофор принадлежала роду де Бруа. По браку Фелисите де Бруа, дочери Симона де Бруа, сеньора де Бофор, с графом Гуго II де Ретелем (1191) это владение перешло в Ретельский дом. Внук Гуго Манассия V в 1270 году продал Бофор Бланке д'Артуа, жене Генриха III Шампанского. Она вышла вторым браком за Эдмунда Ланкастера, и оставила Бофор в наследство своему третьему сыну Джону Ланкастеру. Тот умер в 1317, не оставив детей.

В феврале 1357 дофин Карл передал сеньорию Луи д'Эврё, графу д'Этампу[1]. В 1361 году она вернулась в дом Ланкастеров, благодаря браку Джона Гонта с Бланкой Ланкастерской, внучатой племянницей Джона Ланкастера. Дети Джона Гонта от Екатерины Суинфорд были легитимированы под именем Бофоров, происходящим от названия баронии в Шампани.

В 1369 году Карл V вероломством завладел неприступным замком Бофор — островком английской власти в сердце Шампани, и отобрал у Джона Гонта эту сеньорию, передав её в пожизненное владение своему камергеру графу Жану II де Танкарвилю, виконту де Мелёну. Тот умер в 1382, и Карл VI 16 марта 1382 пожаловал Бофор своему дяде Филиппу II Храброму, также в пожизненное владение.

После смерти герцога Бургундского король 9 июня 1404 создал для Карла III Наваррского герцогство Немурское, включавшее в свой состав Бофор[2]. Часть Бофора осталась при этом под властью Екатерины Бургундской, герцогини Австрийской, дочери Филиппа II. После смерти Карла III в 1425 герцогство Немурское вернулось к французской короне, став предметом длительного спора между Францией, Бланкой Наваррской и её сестрой Беатрисой[3][4].

Бофором некоторое время владел граф Карл IV дю Мен, передавший его в 1462 своему зятю Жаку д'Арманьяку, герцогу Немурскому[5].

Графство

После казни Арманьяка Людовик XI жалованной грамотой, данной в Аррасе в сентябре 1477, но зарегистрированной парламентом только 17 июля 1479, передал графство Бофор Тьерри III де Ленонкуру[1], после смерти которого в 1483 это владение вернулось к короне. В 1484 оно было передано в состав герцогства Немурского, возвращенного Жану д'Арманьяку. После гибели Луи д'Арманьяка в битве при Чериньоле в 1503, графством некоторое время владел Пьер де Роган-Жье, но уже в 1504 оно снова отошло к короне.

В ноябре 1507 Людовик XII жалованной грамотой, данной в Блуа и зарегистрированной парламентом 14 января 1508 года, передал Гастону де Фуа, герцогу Немурскому, графство Бофор и еще несколько сеньорий в обмен на виконтство Нарбоннское[1]. С этого времени Бофор стал отдельным от герцогства Немурского владением.

После гибели Гастона в битве при Равенне король жалованной грамотой, данной в Венсенском лесу 20 июля 1513 года и зарегистрированной парламентом 4 августа, передал Бофор вместе с другими землями Жермене де Фуа, королеве Арагонской. Франциск I жалованной грамотой, данной в Руане 18 августа 1517 (зарегистрирована 14.02.1518), позволил ей назначать в эти владения королевских должностных лиц[1]. Жермена де Фуа продала Бофор Гийому де Крою, от которого его унаследовал Филипп II де Крой, но по условиям Камбрейского мира 1529 это владение перешло к сыновьям Оде де Фуа.

После смерти в 1540 Анри де Фуа земли достались его сестре Клод, жене Ги XVII де Лаваля, а затем Шарля де Люксембург-Мартига. Бездетный Люксембург назначил своим наследником Жана IV де Бросса, герцога д'Этампа, но тот 29 июня 1554 уступил графство Франсуа I Клевскому, герцогу Неверскому. При разделе владений последнего Бофор в 1560 достался Жаку Клевскому, умершему в 1564 бездетным. При новом разделе владений между сестрами Жака 1 марта 1566 графство получила Мария Клевская, вышедшая в 1572 за Анри I де Бурбон-Конде. Она умерла в 1574, оставив земли дочери Екатерине де Бурбон. Та умерла незамужней в 1595, и 4 февраля 1596 две её тетки поделили наследство. Графство Бофор и сеньория Жокур перешли к Екатерине Клевской, герцогине де Гиз, которая 6 июля 1597 продала их любовнице Генриха IV Габриели д'Эстре.

Герцогство

Жалованной грамотой, данной в лагере под Амьеном в июле 1597 (зарегистрирована 10-го), король возвел графство Бофор и баронию Жокур в ранг герцогства-пэрии для Габриели д'Эстре и Сезара де Вандома, со старшинством в пэрстве непосредственно после герцога де Монморанси[1].

При разделе 1649 года герцогство досталось второму сыну Сезара Франсуа де Вандому, погибшему при обороне Кандии, и не оставившему наследников. Затем оно перешло к Луи-Жозефу де Вандому, продавшему это владение в 1688 Шарлю-Франсуа-Фредерику I де Монморанси-Люксембургу, принцу де Тенгри[1].

Жалованной грамотой, данной в Версале в мае 1688 (зарегистрирована 13 июля), Людовик XIV снова возвел Бофор в ранг герцогства (не пэрии), а другой грамотой, данной в Версале в октябре 1689 (зарегистрирована 2.01.1690) повелел переименовать его в Монморанси[1]. Столица герцогства с тех пор также именуется Монморанси-Бофор.

В 1767 герцогство посредством брака перешло в старшую линию дома Монморанси-Фоссё. Последний представитель этого рода в мужском колене умер бездетным в 1862, и титул достался его племяннику Адальберу де Талейрану, герцогу де Талейран-Перигору и Сагану, принявшему имя Монморанси. Его сын Луи де Талейран-Монморанси, седьмой и последний герцог де Бофор, умер бездетным в 1951.

Сеньоры де Бофор

Графы де Бофор

Герцоги де Бофор

Герцоги де Бофор-Монморанси

Напишите отзыв о статье "Герцогство Бофор"

Примечания

Литература

  • Père Anselme. Histoire généalogique et chronologique de la maison royale de France. T. III. — P.: Companie des Librairies, 1728.
  • Père Anselme. Histoire généalogique et chronologique de la maison royale de France. T. IV. — P.: Companie des Librairies, 1728.
  • Du Chemin M. Journal des principales audiences du Parlement. T. VII. — P.: Legras, 1754. [books.google.ru/books?id=Inle7Wu50wQC&pg=PA455&lpg=PA455&dq=duch%C3%A9+de+nemours&source=bl&ots=MLM9yye5kA&sig=6eWUAZ1e8jvWHZQtHnCckcUEH3s&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjxg970sYnKAhWK1ywKHfGoAQUQ6AEIUjAH#v=onepage&q=duch%C3%A9%20de%20nemours&f=false]
  • Lecoy de la Marche R. A. Titres de la maison ducale de Bourbon. T. II. — P.: E. Plon et Cie, 1874.

Ссылки

  • [www.montmorency-beaufort.net/dictionnaire_historique.htm#1 Montmorency-Beaufort]

Отрывок, характеризующий Герцогство Бофор

«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.