Бохтан

Бохта́н (Бухтан, Ботан; Bohtan) — историческая область в Передней Азии на западе Курдистана, на юго-востоке современной Турции. В XIX веке здесь существовал курдский эмират Бохтан, которые в разные времена включал и некоторые соседние области.

Бохтан находится к югу от озера Ван. Северной границей Бохтана является река Ботан (Бохтан), западной и частично южной — река Тигр. С юга ограничен нижним течением реки Хабур (совпадает с турецко-иракской границей), с востока — или остальным течением Хабура, или чаще его более западным притоком — рекой Хезиль. На юге области располагается небольшой хребет Джуди. Бохтан примерно совпадает с исторической областью Кордуена (Гордиена) или Кордук.

К началу XX века большинство населения этой области составляли курды и армяне, в то же время заметным меньшинством были ассирийцы (сирийские христиане). В южной части Бохтана они были в основном халдео-католиками и говорили на диалектах халдейско-арамейского языка. В северной же части были как халдео-католики, так и несториане, и был распространён севернобохтанский язык, сильно отличающийся от остальных северо-восточных новоарамейских языков. В городе Джизре существовала арамеоязычная община курдистанских евреев.

История

В древности на месте Бохтана располагались области Пабанха, Хабху. Позднее область Кордуена (Гордиена), во II веке до н. э. входившая в царство Адиабена, затем полунезависимая территория в составе Парфянского царства, временами переходившая под власть Армении (Кордовк) или Римской империи. В начале 1 тыс. входила в административные единицы Арбаестан (Бет-Арбае) или Месопотамия, спорные между Римом и Парфией/Сасанидами. В средние века называлась по-армянски Кордуац (Korduac̣), Кордук (Korduḳ) или Корчайк, по-арабски Карда (Qardā).

Курдский эмират

Позднее здесь образовался Бохтанский эмират (Бохти, Джезирский) — полунезависимое племенное образование курдов в составе Османской империи. Столицей его был город Джизре (Джезира, Гзира). Его основой был союз курдских племён бохты (бохти).

В XIV веке официальной религией Бохтана стал езидизм, откуда он позднее стал распространяться в соседние регионы.

В разное время включал земли к юго-западу от Тигра (плато Тур-Абдин), район Сиирта к северу от реки Ботан.

Первая попытка создания независимого курдского государства была предпринята в 1840-х годах Бадрхан-беком, эмиром Бохтана (со столицей Джезире). В 1842 году он начал чеканить монету от собственного лица и совершенно перестал признавать власть султана. Однако летом 1847 г. Бохтан был занят Османскими войсками, эмират ликвидирован, а сам Бадрхан-бек взят в плен и сослан (ум. в 1868 г. в Дамаске).

Новую попытку создать независимый Курдистан предпринял племянник Бадрхана Езданшир. Он поднял восстание в конце 1854 г., воспользовавшись Крымской войной; вскоре он сумел взять Битлис, а за ним и Мосул. После этого Езданшир начал готовить наступление на Эрзерум и Ван. Однако попытка соединиться с русскими не удалась: все его гонцы к генералу Муравьёву были перехвачены, а сам Езданшир был заманен на встречу с османскими представителями, схвачен и отправлен в Стамбул (март 1855 г.). После этого восстание сошло на нет.

Отрывок, характеризующий Бохтан

Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.