Бочкарёв, Юрий Георгиевич

Юрий Георгиевич Бочкарёв Юрій Георгійович Бочкарьов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
министр энергетики и электрификации Украины
12 июля 1996 года — 6 мая 1997 года
Глава правительства:	Павел Иванович Лазаренко
Предшественник:	Алексей Николаевич Шеберстов
Преемник:	Должность упразднена; он сам как Министр энергетики Украины
министр энергетики Украины
6 мая 1997 года — 25 июля 1997 года
Глава правительства:	Павел Иванович Лазаренко
Предшественник:	Должность учреждена; он сам как Министр энергетики и электрификации Украины
Преемник:	Алексей Николаевич Шеберстов
Рождение:	2 сентября 1938(1938-09-02) Петропавловск-Камчатский, РСФСР, СССР
Смерть:	21 июня 2011(2011-06-21) (72 года) Запорожье, Запорожская область, Украина
Образование:	Львовский политехнический институт
Профессия:	чиновник, энергетик
Награды:	Заслуженный энергетик Украины Почётный гражданин Запорожья

Юрий Георгиевич Бочкарёв (2 сентября 1938, Петропавловск-Камчатский — 21 июня 2011, Запорожье) — министр энергетики Украины в 1996—1997 гг., глава ОАО «Днепроэнерго». Заслуженный энергетик Украины, почётный гражданин Запорожья, депутат Запорожского городского совета четырёх созывов.

Биография

Родился 2 сентября 1938 г. в Петропавловске-Камчатском в семье кадрового военного Георгия Филипповича Бочкарёва и его жены Марии Михайловны. Рос в Белоруссии, закончил Феодосийскую среднюю школу № 2, работал токарем на Феодосийском механическом заводе. Стремление получить высшее образование привело Юрия во Львов. Здесь, в 1962 году он заканчивает энергетический факультет Львовского политехнического института по специальности инженер-электрик.

В 1962 г. Юрий переехал в Запорожье на родину жены. Профессиональное становление его как энергетика началось с должности мастера Запорожского предприятия городских электросетей. За год Юрий Георгиевич стал главным инженером, а в 1973 г. инициативного и перспективного специалиста назначили директором Запорожского предприятия городских электросетей. Среди множества воплощенных проектов наиболее значимым Юрий Георгиевич считал создание принципиально новой структуры этой организации.

В 1981 году Юрий Георгиевич Бочкарёв был избран заместителем председателя исполкома Запорожского городского совета. В 1988—1990 годах он работал первым заместителем председателя, председателем горисполкома. В январе 1991 был избран председателем городского совета и исполкома города Запорожье, с апреля по ноябрь 1992 года работал первым заместителем председателя облгосадминистрации. На этих должностях при Бочкарёве были возведены очистные сооружения на Днепре и город начал получать чистую воду, было реформировано тепловое хозяйство и построены мощные централизованные тепловые котельные. С ноября 1992 года по август 1994 года был представителем Президента Украины (Леонида Кравчука) в Запорожской области.

С октября 1994 года по ноябрь 1995 года Юрий Бочкарев работал первым заместителем генерального директора, был членом правления АО «Днепроэнерго».

С 12 июля 1996 г. по 6 мая 1997 г. — министр энергетики и электрификации Украины в первом и втором правительстве Павла Лазоренко. С 6 мая 1997 г. по 25 июля 1997 г. — министр энергетики Украины. При непосредственном участии Юрия Георгиевича в 1997 г. принят Закон Украины «Об электроэнергетике». Большая работа была проведена по подписанию Соглашения о создании энергорынка. Всего за год Кабинет Министров Украины утвердил более ста постановлений, касающихся упорядочения работы энергетической отрасли. В это время возглавлял украинскую сторону в украинско-ливийской двусторонней комиссии по сотрудничеству

В 1998 году баллотировался в народные депутаты Украины самовыдвиженцем по одномандатному округу № 75, но занял третье место уступив победителю — Алексею Бабурину.

В 2000 г. Ю. Г. Бочкарев вновь вернулся к ОАО «Днепроэнерго» и стал членом правления по вопросам внешних связей, связей с общественностью и социальным вопросам, директором по капитальному строительству. С февраля 2005 г. Юрий Бочкарёв управлял ОАО «Днепроэнерго» сначала в должности генерального директора, а затем, с ноября 2007 года по апрель 2010 года — в качестве председателя правления. С апреля 2010 г. Юрий Георгиевич избран членом наблюдательного совета ОАО «Днепроэнерго». Был советником президента НАК «Энергетическая компания Украины». В должности председателя правления ОАО «Днепроэнерго» Юрий Георгиевич начал реализовывать инвестиционную программу в рамках которой был выведен из консервации и возобновил работу блок № 10 Криворожской теплоэлектростанции, ждавший реконструкции 12 лет. В результате ввода блока энергосистема Украины получила дополнительную мощность в 300 МВт.

В 2007 г. Юрий Бочкарев возглавил Совет оптового рынка электроэнергии, в состав которого он избирался ежегодно с 2005 г. Был членом правления Запорожской областной федерации работодателей и Запорожского областного союза промышленников и предпринимателей «Потенциал».

Работая на занимаемых должностях Юрий Георгиевич внёс значительный вклад в развитие украинской энергетики и инфраструктуры города Запорожье.

Юрий Бочкарёв скончался 21 июня 2011 года на 73-м году жизни. Соболезнования по поводу смерти были высказаны представителями областной, городской властей, Министерства энергетики и угольной промышленности, НАК «Энергетическая компания Украины». Прощание с Бочкарёвым состоялось 23 июня в ДК «Днепроспецсталь».

Награды и звания

За годы своей профессиональной деятельности Ю. Г. Бочкарёв удостоен следующих наград и званий:

• Государственный служащий первого ранга (1994)
• «Ветеран энергетики России» (1996)
• «Заслуженный энергетик Украины» (2001)
• «Почётный гражданин Запорожья» (2003)
• нагрудный "Золотой знак ОАО «Днепроэнерго» (2008)
• знак отличия «За заслуги перед Запорожским краем» I степени (2008)
• знак отличия «Почётный энергетик Украины» (2008)
• орден «За заслуги» ІІІ степени (2009)

Личная жизнь

Во Львове Юрий Георгиевич встретил свою жену Маргариту Евгеньевну, которая тогда училась во Львовском музыкальном училище. Дочь Бочкарёва, Александра, получила специальность психолога в Харьковском университете. Внучка — Александра Сидорова стала мастером спорта Украины и их пара с Владиславом Судьбой стала чемпионами мира и Европы по спортивным танцам, многократными чемпионами Украины, финалистами открытых чемпионатов Австрии, Германии, Италии, Словении, Великобритании.

Память

В 2009 г. о Юрие Бочкарёве вышла книга «Живи добром» киевского писателя Николая Гриценко. Также в 2009 г. вышел фильм «Юрій Бочкарьов. Параметри долі», сценарий к которому написала заслуженный журналист Украины Елена Ракина.

Компания ДТЭК, Национальный университет «Львовская политехника» и Запорожский национальный технический университет) реализуют проект [spp-dtek.com.ua/projects/scholarship-fund-bochkareva/ «Стипендиальный фонд им. Ю.Бочкарева»]. Главными целями проекта являются:

• поддержать память о выдающемся человеке, Юрии Георгиевиче Бочкареве, внесшем значимый вклад в развитие энергетики Украины;
• стимулировать качественное высшее образование в сфере энергетики в Украине, поддерживая лучших студентов и преподавателей двух ВУЗов, к которым Ю.Г. Бочкарев имел непосредственное отношение..

Литература

• Гриценко Н. С. Живи добром : документальная повесть. — Запорожье: Дикое поле, 2009. — 200 с.

Ссылки

• За ред. Ю.Я. Бобало. [www.logos.biz.ua/proj/lpi2/online/pdf/290.pdf Національний університет "Львівська політехніка"]. — К.: Видавничий центр "Логос Україна", 2009. — С. 290-291. — 446 с. — ISBN 978-966-1581-02-8.
• Московцева Віталіна [www.zp-pravda.info/index.php?option=com_content&view=article&id=620:-------qq-----&catid=38:2009-04-14-10-29-22&Itemid=56 Майстер і Маргарита… По-запорізьки.] (укр.) // Запорізька правда. — 25.09.2009.
• [www.life.zp.ua/memorialnaya-doska-yurij-georgievich-bochkarev Мемориальная доска] Бочкарёву Юрию Георгиевичу в Запорожье.

Отрывок, характеризующий Бочкарёв, Юрий Георгиевич

От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.