Бошетунмай
| Бошетунмай | ||||
| Исполнитель | ||||
|---|---|---|---|---|
| Альбом | ||||
| Дата выпуска | ||||
| Дата записи | ||||
| Жанр | ||||
| Длительность |
4:09 | |||
| Лейбл | ||||
| Автор | ||||
| Трек-лист альбома «Группа крови» | ||||
| ||||
| |
| Отрывок песни «Бошетунмай» | |
| | |
| Помощь по воспроизведению | |
«Бошетунмай» — песня группы «Кино» из альбома «Группа крови». Написана Виктором Цоем.
Все говорят, что мы в месте…
Все говорят, но немногие знают, в каком.
А из наших труб идет необычный дым.
Стой! Опасная зона: Работа мозга!..
М-м-м, Бошетунмай…— Кино, «Бошетунмай»
Песня была написана в 1986 году под впечатлением от группы UB40[1]. Премьера песни состоялась 3 июня 1987 года на V фестивале ленинградского рок-клуба. Во время выступления на фестивале, в составе группы, вместе с четырьмя музыкантами группы «Кино» были их знакомые художники Сергей «Африка» Бугаев за барабанами, и Андрей Крисанов с бас-гитарой.
В своем интервью участник группы Георгий Гурьянов так трактует это выражение:
— О-о-о… Бошетунмай — это отдельная история. Была такая группа «Ю би фоти» — реггей, британский «нью вейв». Они приехали к нам в Ленинград, мы ходили на их концерт, слушали их песню, даже исполняли её сами. А у них же всё вокруг марихуаны и косяков. Виктор под впечатлением всего этого написал реггей-песню. А «бошетунмай» — это одно из наших названий этого продукта. Скорее это всё Тимур придумал, у него был круг друзей, которые говорили между собой, что человек, который бросил это курить, продался. Соответственно, когда предлагалось курнуть, говорили: «Давай, не продадимся». Так не продавались, не продавались, а потом для конспирации перевели слово на китайский язык. Он был очень модным. Слово взяли из разговорника. «Не продаваться» — это глагол… Никто значения этого слова до сих пор и не знает, м.б. лучше и не знать
…
— Сам Цой, наверное, только баловался, курил, но серьезно этим не занимался?
— Нет. Я говорю Вам. Никогда. Никаких наркотиков. Курить он не мог. У него с физиологией что-то случалось. С ним коллапс был, он рассказывал, кто-то его угостил косяком, он лёг и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему было так плохо, что было бы глупо дальше экспериментировать с этим.
Таким образом связываются воедино версии «не предавай», «не продавайся», «конопля», «какое-то китайско-японское слово», которые ходят среди поклонников. Однако сам Цой на концерте в Ленинграде в школе 344 в 1988 году сказал про эту версию так: «во всяком случае я этого не имел в виду».
В других своих интервью Виктор Цой также не раскрывал смысла этого слова:
— Откуда взялось слово «Бошетунмай»? Сам придумал?
— Нет, не сам. Есть несколько разных версий возникновения этого слова.
— А у тебя какая?
— Классическая. Просто такое вот волшебное слово.— Интервью с В. Цоем, «РИО» № 19, 1988
— А что такое «Бошетунмай»?
— Это секрет.— Интервью с В. Цоем, Мурманское ТВ, апрель 1989 г.
В пользу китайского происхождения может говорить и прямой перевод. «Не предавай» по-китайски 不出卖 произносится как «бо-чу-май», что несколько похоже на «бошетунмай».
Также, существует версия (по-видимому, ошибочная), что Бошетунмай — одно из названий конопли, которое употреблялось в Казахстане в конце 80-х годов[2][3]. Согласно данной версии, дословно выражение «Бошетунмай» на казахском означает «голова не мерзнёт» (бош — искажённое «бас», голова, либо «басың», твоя голова; тунмай — искажённое «тоңбайды», не замерзнёт), то есть «безбашенный».
Многие критики (например, Александр Житинский) считают, что некоторые строки этой песни — лёгкое подшучивание автора над коллегами — советскими рок-музыкантами:
- Строки «Тот, кто в 15 лет убежал из дома» — про Сергея «Африку» Бугаева, «вряд ли поймёт того, кто учился в спецшколе» — возможно намёк на Бориса Гребенщикова, который окончил математическую спецшколу.
- Речитатив во втором куплете — «…много подсобных помещений, первый и последний не предлагать, рядом с метро, центр!» — пародия на Василия Шумова и группу «Центр».
- Строки «Все говорят, что мы в месте, все говорят, но немногие знают, в каком» — намёк на песню «Мы вместе» из альбома Энергия группы «АлисА».
В песне встречается игра слов: «Стой! Опасная зона: работа мозга!» — отсылка к перефразированному предупреждению «Опасная зона: работа Мосгаз».
В 2010 году песня вошла в саундтрек фильма «Игла Remix» в аранжировке Игоря Вдовина. В записи песни для фильма приняли участие музыканты группы «Кино»: гитарист Юрий Каспарян, басист Игорь Тихомиров и барабанщик Георгий Гурьянов, а также И.Васильев и А. Федичев[4].
В записи участвовали
- Виктор Цой — ритм-гитара, вокал
- Георгий Гурьянов — ударные, бэк-вокал
- Юрий Каспарян — гитара, бэк-вокал
- Андрей Сигле — клавишные
- Игорь Веричев — шумы
- Игорь Тихомиров — бас-гитара
Напишите отзыв о статье "Бошетунмай"
Примечания
- ↑ Источник: Программа «Летопись», посвящённая альбому «Группа крови», архив программы доступен по адресу nashe.ru/letopis/714/
- ↑ [www.yahha.com/faq.php?myfaq=yes&id_cat=4#11 Йа-Хха: ЧаВО:Виктор Цой]
- ↑ [www.cirota.ru/forum/view.php?subj=20376&order=&pg=4 Голубь над Афоном — Форум] (начиная с 8 сообщения)
- ↑ [lenta.ru/news/2010/09/07/igla Музыканты «Кино» воссоединились для записи саундтрека «Иглы Ремикс»]
См. также
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бошетунмай
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
