Босняки

Запрос «Боснийцы» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Босняки, Муслимане
Bošnjaci, Muslimani

Самоназвание	bošnjaci, muslimani
Численность и ареал
Всего: около 3 000 000 чел. Босния и Герцеговина Босния и Герцеговина: 1 843 000 Германия Германия: 283 000 Сербия Сербия 145 278 США США: 112 000 Турция Турция: 102 000 Словения Словения: 87 000 Черногория Черногория: 52 000 Австрия Австрия: 41 000 Швейцария Швейцария: 41 000 Австралия Австралия: 31 000 Хорватия Хорватия: 30 000 Швеция Швеция: 30 000 Италия Италия: 29 000 Косово Косово: 28 000 Венгрия Венгрия: 20 000 Македония Македония: 18 000 Дания Дания: 17 000 Норвегия Норвегия: 17 000 Канада Канада: 16 000 Бельгия Бельгия: 2 400 Нидерланды Нидерланды: 2 200 Финляндия Финляндия: 1 600 Чехия Чехия: 1 500 Испания Испания: 1 400 Россия Россия: 256
Язык	Боснийский
Религия	Ислам (суннитского толка)
Расовый тип	Европеоидная раса
Входит в	южные славяне
Родственные народы	сербы и хорваты
Происхождение	в основном сербы и хорваты, отчасти турки и арабы, курды, кавказцы

Босняки́ (бошняки, босни́йцы, самоназвание — бошняки, бошняни, муслимане, босн. bošnjaci, muslimani) — южнославянский народ, населяющий Боснию и Герцеговину. Второе значение слова «босниец» — житель Боснии и Герцеговины, вне зависимости от этнической и религиозной принадлежности. Бошняки возникли в результате обращения в ислам южных славян (в основном сербов и хорватов) Боснии, в период её нахождения в составе Османской империи.

В переписях населения Югославии в 1960-е и 1970-е годы вместо термина «боснийцы» употребляется термин «славяне-мусульмане».

Численность в Боснии и Герцеговине — 1,9 млн человек. Живут также в Германии (283 тыс. человек), Сербии (145 тыс. человек), США (112 тыс. человек), Турции (102 тыс. человек), Словении (87 тыс. человек) и т. д. Общая численность около 3,0 млн человек. Среди мусульманского населения Боснии и Герцеговины в настоящее время формируется особая литературная норма, известная под названием «боснийский язык», она отличается от прочих сербохорватских литературных стандартов наличием большого числа ориентализмов и черт местных диалектов. Боснийский язык распространяется также среди славян-мусульман Сербии — в Санджаке и Косове. В быту боснийцы говорят главным образом на восточнобоснийском и восточногерцеговинском диалектах сербохорватского языкового континуума. Большинство боснийских мусульман — сунниты.

Название

Самоназвание

Самоназвание этноса (с 1993 года) — «бошняки» (босн. Bošnjaci), от единственного числа мужского рода Bošnjak. Это люди, которые унаследовали боснийско-мусульманскую культуру и происходят от славянского населения средневековой Боснии — сербов и хорватов. Они также называли себя «турками». На начало XXI века в быту носители боснийско-мусульманской культуры нередко называют себя «боснийцами». В Югославии мусульман Боснии долгое время считали региональной разновидностью в основном сербов. Только в 1970-е годы «мусульмане» под этим названием были признаны как отдельная национальность. В научной литературе они фигурировали также под названиями «мусульмане сербско-хорватского языка» и «боснийцы-мусульмане», последнее наименование до сих пор используется в Сербии и Хорватии.

Для обозначения же всего многонационального населения Боснии и Герцеговины используется термин «боснийцы» (босн. Bosanci), от единственного числа мужского рода босн. Bosanac. Население многонациональной Герцеговины может называть себя герцеговинцами не зависимо от национально-религиозной принадлежности. Идея о боснийцах как о гражданской нации поддерживалась в период господства Австро-Венгрии (1878—1918).

Название на русском языке

В современной русскоязычной литературе нет единого наименования этноса с самоназванием «бошняки». Встречаются такие наименования, как: боснийцы, мусульмане, муслимане, боснийские мусульмане, боснийцы-мусульмане, боснийцы-муслимане, босняки, бошняки, босанцы, бошняни.

Издания Российской академии наук

Согласно БРЭ, «боснийцы — 1. население Боснии и Герцеговины; 2. то же, что бошняки»; а «бошняки — (боснийцы, боснийские мусульмане) славянский народ в Боснии и Герцеговине». В Русском орфографическом словаре (РАН, Институт русского языка, 2-е изд., 2004) нет слова «бошняки», а слово «босняки» дано с пометкой как устаревшее.

В издании Института этнологии и антропологии РАН «Народы и религии мира» статья о данном этносе называется «Боснийцы-мусульмане».

Другие источники

В книге «Введение в славянскую филологию» (2015) данную проблему ставит А. Дуличенко: боснийцы — это всё население Боснии; босняки, бошняки — это мусульманское население Боснии (попытки введения этнонима «муслимане» он считает неудачным из-за путаницы с мусульманами), в то же время в статье чаще употребляет этноним «боснийцы-мусульмане».

Исламизация

Вплоть до X в. население большей части Боснии было язычниками, хотя в Герцеговине принятие христианства произошло довольно рано. К XII—XIV веках на территории Боснии и Герцеговины существовали две христианские церкви: православная и католическая. Преимущественно католическими были север и центр Боснии, а южное княжество Хум (Герцеговина), в 1168—1326 гг. входившее в состав Сербии, находилось в юрисдикции Сербской православной церкви и с 1219 г. было подчинено непосредственно сербскому архиепископу.

В XV веке Босния вошла в состав Османской империей. Турки объявили, что переходившие в ислам получали освобождение от налогов и другие привилегии: славянская знать, принявшая ислам, приравнивалась к турецкой знати.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Однако большинство боснийских сербов и хорватов остались христианами.

В период османского владычества на Балканах наибольшее распространение ислам получил именно в Боснии и Герцеговине. Здесь соседствовали различные религиозные течения — православие и католицизм, богомильство, сложившаяся здесь своеобразная боснийская церковь, что создавало атмосферу религиозной терпимости и облегчало распространение ислама.

Со временем большие группы славян, прежде всего богомилы, которых раньше преследовала греческая православная церковь, а католики считали их еретиками, обратились в ислам относительно мирным путём. В ислам перешла некоторая часть аристократической элиты южных славян, стремившаяся сохранить свои привилегииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). На рубеже 1520—30 гг., по данным турецкого историка Омера Лутфи Баркана, в Боснийском санджаке население уже на 38,7 % составляли мусульмане. В Герцеговине, завоёванной турками только в 1482 году, исламизация шла менее активно.

Фотогалерея

• Bosniak house.jpg

  Бошнякский дом в Мостаре

• Kitchen in the Bosniak house.jpg

  Кухня в бошнякском доме

• Bedroom in the Bosniak house.jpg

  Спальня в бошнякском доме

• View from the Bosniak house.jpg

  Вид из бошнякского дома

См. также

► Славяне-мусульмане

► Южные славяне

► Народы Боснии и Герцеговины

• Религия в Боснии и Герцеговине
• Этногенез населения Боснии и Герцеговины

Литература

• Матвеев П. А. Босния // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Романенко С., кандидат исторических наук. [archive.is/20131021153029/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=224&n=9 Когда и как возникли босняки-мусульмане.] // Журнал «Родина», № 12, 2001 г.
• [bigenc.ru/text/1880770 Бошняки] / М. Ю. Мартынова // Большой Кавказ — Великий канал. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2006. — С. 109—110. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 4). — ISBN 5-85270-333-8.</span>
• [www.bosnjaci.net/ Bošnjaci.Net web magazin]  (босн.)  (англ.)

Отрывок, характеризующий Босняки

– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.