Боярыня Вера Шелога

Опера

Боярыня Вера Шелога
Композитор	Н. А. Римский-Корсаков
Автор(ы) либретто	Н. А. Римский-Корсаков, В. В. Крестовский, М. П. Мусоргский
Язык либретто	русский
Источник сюжета	Л. Мей, драма «Псковитянка»
Жанр	драма
Год создания	1898
Первая постановка	27 декабря 1898
Место первой постановки	Театр Солодовникова, Москва

«Боярыня Вера Шело́га» — одноактная опера Николая Римского-Корсакова. Написана в 1898 году, соч. 54. Либретто составлено композитором при участии Всеволода Крестовского и Модеста Мусоргского по первому действию пьесы Льва Мея «Псковитянка». Может исполняться и как самостоятельное произведение, и в качестве пролога к опере Римского-Корсакова «Псковитянка» (написанной по остальным четырём действиям драмы Мея).

Существует переложение оперы для фортепиано и голосов, сделанное женой композитора Надеждой Римской-Корсаковой.

История создания

Некоторые музыкальные фрагменты, вошедшие в «Боярыню Веру Шелогу», были созданы композитором ещё до того, как возник замысел всей оперы. Так, колыбельная Веры появилась в 1866 году в качестве отдельного романса для голоса и фортепиано («Колыбельная песня (из драмы «Псковитянка»)», соч. 2.3). Центральный раздел оперы — рассказ Веры — и концовка были вчерне набросаны для не доведённой до конца второй редакции «Псковитянки» (1876—1878). В рассказе про дорогу к Печерскому монастырю повторно использована музыка из последнего действия «Псковитянки», где около этого монастыря появляется уже Ольга.

Первая постановка состоялась в Москве в театре Солодовникова 27 декабря 1898 года. Премьерный состав: Боярин Шелога — Николай Мутин, Вера — Софья Гладкая, Надежда — Евдокия Стефанович, Токмаков — Антон Бедлевич, Власьевна — Варвара Страхова; дирижёр — Иосиф Труффи.

Далее опера ставилась в Петербурге (1899), в Москве на сцене Большого театра (вместе со «Псковитянкой», 1901), на сцене Мариинского театра (также вместе со «Псковитянкой», 1903).

Действующие лица

• Боярин Иван Семёнович Шелога — бас
• Вера Дмитриевна, жена его — сопрано
• Надежда Насонова, сестра Веры — меццо-сопрано
• Князь Юрий Иванович Токмаков — баритон или бас
• Власьевна, мамка Надежды — контральто

Партия Токмакова состоит из одного только слова «Здоро́во!», которое он поёт одновременно с Иваном Шелогой.

Сюжет

Действие происходит в 1555 году во Пскове.

Муж Веры, боярин Иван Шелога, уехал на войну. В его отсутствие Вера родила дочь Ольгу. Не в силах скрывать тайну, Вера признаётся своей сестре Надежде, что ребёнок — не от мужа; отец Ольги — (не названный в опере по имени) царь Иван Грозный, охотившийся во псковских лесах.

Возвращается Иван Шелога вместе с женихом Надежды, князем Токмаковым. На вопрос о том, чей в доме ребёнок, Надежда, спасая сестру, в неожиданном порыве отвечает: «Мой!»

Аудиозаписи

Год	Организация	Дирижёр	Солисты	Издатель и каталожный номер	Примечания
1947	Оркестр Большого театра	Семён Сахаров	Боярин Шелога — Владимир Гаврюшов, Вера — Софья Панова, Надежда — Елена Грибова, Власьевна — Мария Левина		Возможно, записано вместе с "Псковитянкой". Увертюра к опере в записи отсутствует.
1980	Симфонический оркестр Болгарского радио	Стоян Ангелов	Боярин Шелога — Петер Бакарджиев, Вера — Стевка Евстатиева, Надежда — bg:Александрина Милчева, Токмаков — Димитер Станчев, Власьевна — Стефка Минева	Balkatron BOA 10607; Harmonia Mundi HM B 152
1985	Оркестр Большого театра	Марк Эрмлер	Боярин Шелога и Токмаков — Владимир Каримов, Вера — Тамара Милашкина, Надежда — Ольга Терюшнова, Власьевна — Нина Григорьева	Мелодия С10 24693 005 (1987)

Источники:[operadis-opera-discography.org.uk/CLRIBOYA.HTM], [records.su/]

• Увертюра отдельно: ГАСО СССР, дирижёр — Евгений Светланов. 1985 год.

Ссылки

• [libretto-oper.ru/rimsky-korsakov/the-noblewoman-vera-sheloga Полный текст либретто оперы «Боярыня Вера Шелога»]
• [www.rimskykorsakov.ru/sheloga.html «Боярыня Вера Шелога» на сайте www.rimskykorsakov.ru]
• [imslp.org/wiki/Noblewoman_Vera_Sheloga,_Op.54_(Rimsky-Korsakov,_Nikolai) «Боярыня Вера Шелога»: ноты] на IMSLP

Отрывок, характеризующий Боярыня Вера Шелога

Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.