Бо Гу

Бо Гу 博古<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бо Гу в 1935 году</td></tr>
Генеральный секретарь Коммунистической Партии Китая
1932 — 1935
Предшественник:	Ван Мин
Преемник:	Ло Фу
Рождение:	14 мая 1907(1907-05-14) город Уси, провинция Цзянсу
Смерть:	8 апреля 1946(1946-04-08) (38 лет) Шэньси
Партия:	КПК

Бо Гу (кит. 博古, пиньинь: Bó Gǔ; настоящее имя Цинь Бансянь (кит. трад. 秦邦憲, упр. 秦邦宪, пиньинь: Qín Bāngxiàn); 14 мая 1907, г. Уси, пров. Цзянсу — 8 апреля 1946, пров. Шэньси) — деятель Коммунистической партии Китая, один из её руководителей на начальном этапе существования, член Группы 28 большевиков.

Биография

Ранние годы

Цинь Бансянь родился в 1907 году в г. Уси провинции Цзянсу в бедной семье. В 9 лет потерял отца. В школе увлекался чтением рукописей династии Цинь, по причине чего впоследствии и взял себе второе имя — Бо Гу. Позднее Цинь учился в ремесленном училище в г. Сучжоу, где в 1925 году был избран председателем студенческого союза. Принимал активное участие в борьбе против китайских милитаристов, тиранизировавших ряд китайских провинций в те годы. Здесь же он вступил в ряды Коммунистического союза молодежи.

Осенью 1925 года Цинь поступил на факультет социологии в Шанхайский университет — первое учебное заведение в Китае по подготовке революционных кадров и руководимое коммунистами. Здесь преподавали такие известные деятели КПК, как Цюй Цюбо и Дэн Чжунся, часто выступал Ли Дачжао. В том же году Цинь примкнул к антиимпериалистическому Движение 30 мая, а затем, в ходе деятельности в нём — в КПК.

Обучение в Москве

В 1926 году Бо был направлен в Москву для изучения марксизма и ленинизма в Университете им. Сунь Ятсена, созданном Коминтерном для обучения китайских революционеров. Здесь Бо познакомился с Ваном Мином, который прибыл в этот университет годом ранее. Вместе с рядом других китайских студентов, такими как Чжан Миньтянь, Ван Цзясян, Ян Шанкунь, участвовал в создании Группы 28 большевиков. Сторонники этой группы рассматривали себя как истинных марксистов и выступали за изменение направления развития Китайской революции.

Партийная деятельность

По возвращении в Китай в мае 1930 года Бо — на руководящей работе во Всекитайской федерации профсоюзов, затем в комсомоле. Активный участник борьбы против т. н. «линии Ли Лисаня», завершившейся на VI съезде КПК в 1931 году критикой как правого оппортунизма Чэня Дусю, так и левого уклона Ли Лисаня. После отъезда Вана Мина в Москву в качестве руководителя делегации КПК при Коминтерне, Бо был избран членом Центрального бюро КПК, а затем и генеральным секретарем ЦК КПК. На посту генерального секретаря проводил пролетарскую, интернационалистскую политику, но вместе с тем допустил ряд левацких ошибок.

В результате репрессий со стороны Гоминьдана силы КПК в крупных городах Китая понесли большие потери. В 1933 году Бо Гу и другим членам Центрального бюро, таким как Чжоу Эньлай, пришлось эвакуироваться на советские территории — на базу КПК в Китайской Советской Республике в Цзянси. Здесь между Бо Гу, Чжоу Эньлаем, военным советником Коминтерна Отто Брауном (Ли Дэ), осуществлявшими военное руководство армией, с одной стороны и Мао Цзэдуном, который в то время был председателем правительства, с другой стороны, начались трения.

Великий Поход

В 1934 году после окружения советских районов в Цзянси войсками Чан Кайши, руководство КПК приняло решение об эвакуации своих войск с занимаемых территорий в особый район в Яньани (т. н. «Великий поход»). Понесенные Китайской Красной Армией в ходе Великого похода тяжёлые потери привели к падению авторитета Бо Гу и его отставке. В свою очередь, сложившаяся ситуация способствовала росту авторитета Мао Цзэдуна в командных и политических кругах армии. После совещания в Цзуньи в январе 1935 года ЦК КПК возглавил Мао Цзэдун. В феврале Бо Гу был смещён с поста генерального секретаря, но сохранил за собой пост члена Политбюро.

Как представитель КПК, Бо Гу вместе с Чжоу Эньлаем и Е Цзяньинем направляется в Сиань для расследования Сианьского инцидента 1936 года. В период Войны сопротивления Бо вёл большую работу по организации и укреплению единого антияпонского национального фронта. В 1937 году Бо Гу назначается руководителем Организационного отдела ЦК КПК.

Кампания против догматизма

В 1941—1945 годах Бо Гу возглавлял редакцию газеты «Цзефан жибао» (кит. 解放日报) и телеграфное агентство «Синьхуа» (кит. 新华社), распоряжался партийным радиоцентром.

В 1942 году Мао Цзэдун обвинил Вана Мина, Бо Гу, Ло Фу и других членов «московской группы» в «догматизме» — механическом перенесении опыта марксизма-ленинизма без учета китайской действительности. «Догматиков» обвинили в стремлении перенести тяжесть революционной борьбы из деревни в город, завоевания победы «через города». По Мао Цзэдуну, это коренная ошибка «догматиков», которые (в первую очередь, Бо Гу и Ло Фу) проводили в 1931—1934 годах левацкую политику в деревне. Мао Цзэдун считал, что город слишком крепок силами контрреволюции и поэтому был недоступен китайской Красной армии. В ходе инициированного Движения за упорядочение стиля в партийной работе (чжэнфын) Бо Гу также был обвинён в «левом оппортунизме» и догматизме в составе «коминтерновской группировки» коммунистов, в основном обучавшихся в Москве. Хотя Бо Гу в конечном итоге и уступил давлению Мао Цзэдуна, Кана Шэна, Пэна Чжэня и других организаторов чжэнфына и подверг критике интернационалистскую позицию Ван Мина, себя и других единомышленников, он постоянно испытывал критику за недостаточно эффективную критику «оппортунистического» курса на страницах «Цзефан жибао».

Последние годы

После окончания кампании чжэнфына, Бо Гу был вновь допущен к активной политической жизни в партии. Он был избран членом Центрального комитета КПК на VII съезде КПК в 1945 году. В составе делегации КПК принимает участие в мирных переговорах с Гоминьданом в Чунцине, проводившихся с тем, чтобы избежать гражданской войны. Присутствовал он и на следующем этапе переговоров — политическом конгрессе в Чунцине в феврале 1946 года. На обратном пути в Яньань самолёт, на котором Бо летел с докладом об итогах переговоров, потерпел катастрофу в Шэньси. Вместе с Бо Гу погибли несколько высокопоставленных руководителей КПК, таких как генерал Е Тин, руководитель Центральной партийной школы в Яньани Дэн Фа.

Наследие

Бо Гу принадлежат многочисленные переводы на китайский язык произведений основоположников марксизма-ленинизма и другой марксистской литературы.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/69830/%D0%91%D0%BE Биография Бо Гу. Словари и энциклопедии на Академике]  (рус.)
• [baike.baidu.com/view/64410.htm?fromId=2420 Биография Бо Гу. Интернет-энциклопедия «Байду» (百度百科)]  (кит.)

Литература

• Владимиров П. П. Особый район Китая. 1942—1945. — М.: Агентство печати «Новости», 1973. — 656 с.

Отрывок, характеризующий Бо Гу

Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,