Брабендер, Уэйн

Уэйн Брабендер
Wayne Brabender
Брабендер в форме мадридского «Реала» (справа)
Позиция:	защитник
Рост:	193 см
Гражданство:	США США/Испания Испания
Место рождения:	Монтевидео, Миннесота, США
Школа:	Майлан (Миннесота)
Колледж:	Университет Миннесоты в Моррисе
Драфт НБА:	145, 1967, Филадельфия Севенти Сиксерс
Команды Реал (Мадрид) (1967—1983) БК Кахамадрид (1983—1985) Личные награды и достижения MVP чемпионата Европы (1973) 50 человек, внёсших наибольший вклад в развитие Евролиги (2008) Медали Чемпионат Европы Серебро Испания 1973 Сборная Испании

Уэйн Дональд Брабендер-Коул (англ. Wayne Donald Brabender Cole; род. 16 октября 1945, Монтевидео, Миннесота, США) — американский и испанский баскетболист и баскетбольный тренер. В составе клуба «Реал» (Мадрид) 13-кратный чемпион Испании, 7-кратный обладатель Кубка Испании, 4-кратный обладатель Кубка европейских чемпионов и трёхкратный обладатель Межконтинентального кубка. В составе сборной Испании серебряный призёр чемпионата Европы 1973 года и самый ценный игрок этого чемпионата. В 2003 году награждён серебряной медалью ордена «За спортивные заслуги», в 2008 году включён в список 50 человек, внёсших наибольший вклад в развитие Евролиги.

Биография

Уэйн Брабендер, родившийся в 1945 году в Миннесоте, начал заниматься баскетболом в семь лет. В это время казалось, что у обладавшего хрупким телосложением мальчика нет особых шансов в игре, в которой доминировали более крупные и мощные атлеты. Однако к старшим классам Уэйн был уже лучшим баскетболистом своей школы. Отыграв два года в Уилмарском начальном колледже, он во второй год вывел свою команду в национальное первенство и заставил бороться за себя университеты по всей стране. Последние два года учёбы он провёл в Университете Миннесоты в Моррисе (англ. University of Minnesota Morris), где был безусловным лидером университетской сборной, установив ряд рекордов, которые не были побиты и через сорок лет: 23,6 очка за игру на протяжении всего периода выступлений, 24,3 очка за игру в одном сезоне, 303 подбора за сезон и 23 подбора в одной игре. В свой выпускной год Брабендер был признан самым ценным игроком Северной конференции NCAA и включён в символическую любительскую сборную США. В 1967 году был выбран на драфте НБА под 145-м общим номером клубом «Филадельфия Севенти Сиксерс».

В НБА Брабендер сыграть не успел. В том же 1967 году находившийся в США с целью набора игроков тренер мадридского «Реала» Педро Феррандис обратил на соревнованиях Национальной ассоциации межвузовского спорта внимание на молодого невысокого баскетболиста, оценил его способности и пригласил его в Европу. Поскольку позиция, на которой играл Брабендер, во внутреннем испанском первенстве была уже занята в «Реале» другим американским легионером, Майлзом Айкеном, первоначально новичка было решено использовать только в матчах Кубка европейских чемпионов. На практике это означало, что Брабендер должен был тренироваться в одиночку в пустом зале в те дни, когда «Реал» играл матчи чемпионата Испании.

Однако Брабендер быстро продемонстрировал снайперские качества и надёжную игру в обороне, направленную на постоянный контроль звёзд соперника (стиль, освоенный им ещё в Миннесоте), а на традиционном Рождественском турнире «взорвался», набирая в среднем по 30 очков за игру. Аналогичный показатель был достигнут им и в последовавшем за этим розыгрыше Межконтинентального кубка, и в руководстве «Реала» было решено предложить молодому американцу натурализацию. 22 мая 1968 года Брабендер стал гражданином Испании, а через год впервые вышел на площадку в составе сборной этой страны в матче с кубинцами. Испанская команда победила в этой игре со счётом 93:53.

Уже в первый свой сезон в «Реале» Брабендер завоевал с командой Кубок чемпионов. Приняв испанское гражданство, он начал выступать за «Реал» и в чемпионате страны и за следующие 16 лет 13 раз становился с ним чемпионом Испании (в том числе 10 раз подряд между 1968 и 1977 годами), а также семь раз выиграл Copa del Rey. На европейской клубной арене Брабендер и «Реал» в борьбе с «Иньисом» (Варезе), московским ЦСКА и «Маккаби» (Тель-Авив) выигрывали Кубок европейских чемпионов также в 1974, 1978 и 1980 годах. В победных для «Реала» финалах Брабендер набирал соответственно 22 очка (против «Спартака» (Брно), 22 и 16 (в 1974 и 1978 годах против «Иньиса») и 12 (против «Маккаби»). Трижды подряд (с 1976 по 1978 год) команда Брабендера становилась обладателем Интерконтинентального кубка, также выиграв чемпионат мира среди клубов 1981 года.

За сборную Испании Брабендер провёл в общей сложности 190 игр; этот показатель мог бы быть выше, если бы не преследовавшие его травмы, включавшие разрыв коленных связок уже в 1969 году, перелом большого пальца годом позже и тяжёлое пищевое отравление в ходе чемпионата Европы 1971 года. Через два года после этого на чемпионате Европы, проходившем в Испании, Брабендер вместе с командой страны-организатора завоевал серебряные медали — первые в истории сборной Испании с 1935 года. По ходу этого турнира он набирал в среднем по 19,3 очка за матч, включая 20 очков в финальной игре против югославов, впервые ставших чемпионами Европы, и был признан самым ценным игроком чемпионата. Со сборной Испании Брабендер выступал также на чемпионатах мира 1974 года (4-е место и победа над командой США на предварительном этапе) и 1982 года и на Олимпийских играх в Мюнхене и в Москве. На чемпионате мира 1974 года Брабендер был включён в символическую первую сборную мира.

Отыграв в «Реале» 16 сезонов, Брабендер перешёл в другой столичный клуб — «Кахамадрид», где провёл последние два года своей игровой карьеры. Он завершил выступления в возрасте 39,5 лет. Его сын, Давид Брабендер, тоже стал профессиональным баскетболистом. По окончании игровой карьеры Уэйн Брабендер стал тренером. Среди постов, которые он занимал в этом качестве — помощник главного тренера национальной сборной на Олимпиаде в Сеуле. В сезоне 1990/1991 он в качестве тренера на один год вернулся в «Реал». В дальнейшем Брабендер занимал пост спортивного директора баскетбольного клуба «Ильескас». В 2003 году он был награждён серебряной медалью ордена «За спортивные заслуги», а в 2008 году его имя было включено в список 50 человек, внёсших наибольший вклад в развитие Евролиги.

Ссылки

• [www.acb.com/jugador.php?id=NAA Профиль]  (исп.) на сайте АБК-лиги
• [www.fibaeurope.com/compID_qMRZdYCZI6EoANOrUf9le2.season_1981.roundID_2258.playerID_64044.teamID_362.html Статистика]  (англ.) на сайте ФИБА Европа

Отрывок, характеризующий Брабендер, Уэйн

На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]