Брабец, Владимир
| Брабец Владимир | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Прага, Чехословакия |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| IMDb: |
0102633 |
Владимир Брабец (чеш. Vladimír Brabec; род. 1934) — чешский актёр театра и кино.[1]
Содержание
Биография
Родился 15 мая 1934 года в Праге.
В детстве пел в хоре, учился в школе. После Второй мировой войны участвовал в спектаклях Пражского молодежного театра.
В 1953 году окончил театральное отделение при Пражской музыкальной академии и в этом же году был приглашен в Городской театр города Мост. В 1954-1959 годах работал актером пражского театра Эмиля Буриана. В 1959-1975 годах играл на сцене Народного театра. Также много лет был членом труппы Музыкального театра в Карлине, позже принимал участие в мюзиклах пражского театра «Театр Бродвей»[2].
В 1948 году дебютировал в кино в эпизодической роли детективного фильма режиссёра Вацлава Гайера[3][4] — «Клубная тройка» («Křížová trojka»). Снялся в 1968 году в советском фильме «Щит и меч» в роли словака Яромира Дробного, члена боевой группы. Стал широко известен по главной роли в чехословацком детективном многосерийном телевизионном художественном фильме «Тридцать случаев майора Земана».
Награды
- В 1980 году Владимиру Брабецу было присвоено звание заслуженного артиста.
- В 1998 году он получил награду имени Франтишека Филипповского за мастерство в дубляже.
Напишите отзыв о статье "Брабец, Владимир"
Примечания
Ссылки
- [www.csfd.cz/tvurce/1532-vladimir-brabec/ Vladimír Brabec ] (чешск.)
|
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Брабец, Владимир
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
