Брак, Виктор

Виктор Брак
Viktor Hermann Brack
фото во время Нюрнбергского процесса над врачами
Род деятельности:	заместитель начальника личной канцелярии А.Гитлера
Дата рождения:	9 ноября 1904(1904-11-09)
Место рождения:	Хаарен, Северный Рейн — Вестфалия, Германская империя
Гражданство:	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх Германия Германия
Дата смерти:	2 июня 1948(1948-06-02) (43 года)
Место смерти:	Ландсберг-на-Лехе
Супруга:	Теа Обер

Виктор Герман Брак (нем. Viktor Hermann Brack; 9 ноября 1904, Хаарен — 2 июня 1948, Ландсберг-на-Лехе) — рейхсляйтер, оберфюрер СС. Непосредственно руководил строительством лагерей смерти на территории Польши, а также проведением опытов над людьми и нацистской акции эвтаназии, более известной как «Программа умерщвления Т-4». Казнён по приговору Нюрнбергского трибунала.

Биография

Виктор Брак родился 9 ноября 1904 года в семье врача. По образованию экономист, в 1928 году окончил Мюнхенскую Высшую техническую школу. Отец Брака — врач из Гёттингена, мать — поволжская немка из Саратова. В 1921 году семья переезжает в Мюнхен. 1 декабря 1929 года вступил в НСДАП (партийный билет Nr. 173 388). В 1934 году женился на Теа Обер. Отец четырёх детей.

В партии Брак быстро поднимался по карьерной лестнице, благодаря дружбе с Генрихом Гиммлером, у которого некоторое время служил шофёром. Благодаря этому с 1932 года Брак начал работать в Мюнхенском центре НСДАП, более известном как «Коричневый дом». Он был заместителем Ф.Боулера — начальника личной канцелярии А. Гитлера. После прихода Гитлера к власти переехал в Берлин. Брак сделал стремительную карьеру в СС:

• 1932 — штурмфюрер
• 1933 — штурмгауптфюрер СС
• 1935 — штурмбанфюрер СС
• 1936 — оберштурмбанфюрер
• 1937 — штандартенфюрер СС
• 1940 — оберфюрер СС

В 1939 году, когда началась печально известная «Программа умерщвления Т-4», ответственность за её проведение была положена на профессора Карла Брандта и Филиппа Боулера, который в свою очередь переложил эти обязанности на Виктора Брака. Тем самым именно Виктор Брак фактически руководил этой программой в период с 1939 по 1945 года. В годы войны Брак руководил также уничтожением и проведением экспериментов над евреями, в т. н. «Акция Райнхард». Жертвами Акции Т4 стали около 70 тысяч человек, акции Райнхард около 2 миллионов человек.

В августе 1942 года Брак покидает канцелярию фюрера и вступает в горную дивизию СС «Принц Евгений» в качестве унтерштурмфюрера. В ноябре 1944 года вновь возвращается в канцелярию фюрера.

Роль в программе эвтаназии Т-4

Летом 1939 года Гитлер дал устный приказ своей канцелярии подготовить проведение так называемой акции Т-4 — массового убийства душевнобольных и ущербных. Канцелярия фюрера уже на тот момент имела опыт организации эвтаназии детей родившихся с пороками развития.

Письменный приказ Гитлера о проведении «милостивой смерти» датирован 1 сентября 1939 года. Письмо называет Карла Брандта и руководителя имперской канцелярии Филиппа Боулера — ответственными за эвтаназию. Боулер перепоручил исполнение этой задачи Браку. Оба пришли к мнению, что к этой программе следует привлечь большее количество психиатров Врачи создали «систему экспертизы», согласно которой определялся выбор относительно каждого конкретного больного. Брак лично участвовал при пробных эвтаназиях. В январе 1940 года началось широкомасштабное уничтожение больных в газовых камерах Бранденбурга и Графенега. 3 апреля 1940 года Брак в своей речи заявлял, что от 30 до 40 % из 300 000 душевнобольных в Третьем рейхе асоциальные или «ненужные обществу» элементы. Несмотря на секретность операции, акцию Т-4 не удалось оставить в секрете, в связи с чем она была приостановлена. Под названием «нем. Sonderbehandlung 14f13» акция Т-4 осуществлялась до конца марта 1941 года в концлагерях. Виктор Брак являлся связующим звеном между Гиммлером и осуществляющими эвтаназию организациями.

Операция «Рейнхард»

24 августа 1941 года осуществление акции Т-4 было приостановлено по приказу Гитлера. В действительности уничтожение ущербных происходило путём передозировки лекарственных препаратов. Эта вторая стадия эвтаназии известна как «Операция Брандта».

По всей видимости около 100 членов персонала акции Т-4 принимало участие летом 1942 года в «операции Рейнхард» (уничтожение польских евреев) в Польше, которая проводилась схожими с акцией Т-4 методами.

Опыты по рентгеновской стерилизации

Уже 28 марта 1941 года Брак передал Гиммлеру «Доклад о эксперименте рентгеновской кастрации». В этой записке Брак приходил к выводу, что невидимость рентгеновских лучей позволяет производить массовую стерилизацию. В июле 1942 года Гиммлер разрешил проводить опыты по стерилизации в концлагере Аушвиц. Осенью 1942 года врач Хорст Шуман, ранее принимавший участие в акции Т-4, начал эксперименты по рентгенстерилизации в женском лагере Биркенау.

Нюрнбергский процесс над врачами

Нюрнбергский процесс над врачами проходил с 9 декабря 1946 до 20 августа 1947 года. Виктор Герман Брак был одним из главных обвиняемых на нём, так как непосредственно руководил проведением акций эвтаназии и опытов над людьми. Брак был обвинён в особой ответственности и участии в преступлениях. 20 августа 1947 года Брак был признан виновным в военных преступлениях, преступлениях против человечности и участии в преступных организациях и приговорён к смерти. 2 июня 1948 года он был повешен в тюрьме Ландсберг.

Ссылки

• [nuremberg.law.harvard.edu/php/hitskwds.php?display=0&SearchType=keywords&keywords=Brack&scope=anywhere&srch=Keywords&FieldFlag=9&DI=1&case_setting=AC&view_setting=A&display_setting=50&submit_search=Submit+Query Документы Нюрнбергского процесса над врачами] (английский и немецкий)
• [www.ns-archiv.de/medizin/kastration/brack.shtml Документы об опытах стерилизации путём рентгеновского облучения]
• [www.olokaustos.org/bionazi/leaders/brack.htm Биография и фотографии Брака] (итальянский)

См. также

• Программа эвтаназии Т-4
• Нюрнбергский процесс над врачами
• Эксперименты нацистов над людьми
• Холокост

Отрывок, характеризующий Брак, Виктор

– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.