Брандт, Роман Фёдорович

Роман Фёдорович Брандт
Роман Фёдорович Брандт в 1898 г.
Научная сфера:	славистика
Альма-матер:	Санкт-Петербургский университет

Роман Фёдорович Брандт (1853—1920) — русский славист, педагог, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук; младший сын Фёдора Фёдоровича Брандта.

Биография

Роман Брандт родился 4 (16) декабря 1853 года в дворянской семье евангелическо-лютеранского вероисповедания.

Среднее образование получил в 4-й Ларинской гимназии, затем поступил в Санкт-Петербургский историко-филологический институт, но через год перешёл в Санкт-Петербургский университет, где и кончил курс в 1875 году. За выпускное сочинение «Разбор поэмы Ив. Гундулича „Осман“» был награждён золотой медалью. Оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию; занимался под руководством И. И. Срезневского и В. И. Ламанского. Через год отправился за границу (Лейпцигский и Пражский университеты) и по возвращении в 1877 году был определён на должность экстраординарного профессора Нежинского историко-филологического института по кафедре славянской филологии.

В январе 1881 года успешно защитил в Петербургском университете диссертацию на звание магистра был утверждён экстраординарным профессором, а в сентябре 1882 года был утверждён ординарным профессором Нежинского института. В 1883—1886 годах был учёным секретарём института.

В мае 1886 года защитил в Петербургском университете докторскую диссертацию и в том же году перешёл в Московский университет на должность экстраординарного профессора; ординарным профессором был избран в 1889 году. С апреля 1899 года исполнял обязанности декана историко-филологического факультета. В 1911 году был удостоен звания заслуженного профессора университета.

Неоднократно писал критические статьи в специальных изданиях, в частности в журнале А. А. Хованского «Филологические записки» и варшавском издании «Русский филологический вестник». Неоднократно публиковался под литературным псевдонимом «Орест Головнин».

Роман Фёдорович Брандт скончался 2 марта 1920 года в Москве.

Библиография

• «Историко-литературный анализ поэмы И. Гундулича „Осман“» (Киев, 1879);
• «Начертание славянской акцентологии» (СПб., 1880, магист. дисс.);
• «Грамматические заметки» (СПб. и Варшава, 1886, докт. дисс.);
• под его редакцией переведён Н. Шляковым: «Сравнительная морфология славянских языков» Франца Миклошича (Москва, 1884—87);
• «Об употреблении иностранных слов», речь (Киев, 1883);
• «Об этимологическом словаре Миклошича» (Варшава, 1887);
• «Лекции по исторической грамматике русского языка» (М., 1892);
• «Григоровичев паримейник» (2 вып. М., 1894);
• «Краткая фонетика и морфология польского языка» (2 вып., М., 1894—1895);
• «О лженаучности нашего правописания» (М., 1911) и др.

Литература

• Брандт, Роман Федорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Брандт Роман Федорович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К, 2006. — С. 35. — 300 с. — 2000 экз. — ISBN 5—8037—0318—4.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49657.ln-ru Профиль Романа Фёдоровича Брандта (псевдоним Орест Головнин)] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Брандт, Роман Фёдорович

На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?