Браницкий, Владислав Ксаверьевич

Владислав Ксаверьевич Браницкий
польск. Władysław Grzegorz Branicki
Портрет В. К. Браницкого. Ю. Олешкевич. 1819 год.
Дата рождения	13 (25) февраля 1783(1783-02-25)
Место рождения	Санкт-Петербург
Дата смерти	15 (27) августа 1843(1843-08-27) (60 лет)
Место смерти	Варшава
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1806—1812), Отечественная война 1812 года, Война шестой коалиции
Награды и премии	Иностранные ордена Наградное оружие
Связи	брат Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой

Граф Священной Римской империи (с 18 июля 1839 года) Владислав-Григорий (Владислав Гжегож) Ксаверьевич Браницкий (1782—1843) — генерал-майор русской армии из польского рода Браницких, участник наполеоновских войн. Ввиду двойного имени — Владислав Гжегож (польск. Władysław Grzegorz  — Владислав-Григорий), в некоторых источниках именуется как Владислав Григорьевич.

Биография

Владислав Ксаверьевич Браницкий родился 13 февраля 1783 года. Сын Великого гетмана коронного Франциска Ксаверия  Браницкого, перешедшего на русскую службу с чином генерал-аншефа, и Александры Энгельгардт.

В день своего рождения записан прапорщиком в Преображенский лейб-гвардии полк. 1 января 1791 произведён в подпоручики.

В 1799 году вступил на действительную службу в чине поручика. В царствование императора Павла І получил орден Святого Иоанна Иерусалимского.

В 1807 году Браницкий участвовал в кампании против турок с подвижным земским войском Киевской губернии, под начальством генерал-фельдмаршала князя Прозоровского, и за эту кампанию награждён орденом Святой Анны 2-й степени с бриллиантовыми украшениями .

22 июля 1809 года он был пожалован во флигель-адъютанты; 1 августа того же года был произведён в штабс-капитаны, 1 ноября 1810 года — в капитаны, а 17 апреля 1812 года — в полковники.

В Отечественную войну Браницкий находился в свите императора Александра I, а затем состоял при штабе 1-й Западной армии. Участвовал в сражениях под Смоленском, Бородино, Тарутино, Малоярославцем, Красным. Награждён орденом орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом (за Бородинскую битву) и золотой шпагой с надписью «За храбрость» (за сражение под Красным).

В 1813 году Браницкий был в сражениях под Дрезденом, Кульмом и Лейпцигом: за отличие в последней битве награждён орденом Святого Владимира 3-й степени. Кроме того, ему были пожалованы ордена: австрийский Леопольда и прусский «За заслуги».

В 1814 году Браницкий сражался при Бриене (награждён баварским и виртембергским орденами), Ла-Ротьере, Арси-сюр-Обе, Париже. 27 марта 1814 года, за отличие при взятии Парижа, произведён генерал-майоры с назначением в свиту Его Величества. Всю кампанию 1815 года Браницкий находился при Александре I.

22 августа 1826 года он был назначен егермейстером двора Его Величества. 8 мая 1831 года награждён орденом Святой Анны 1-й степени. Высочайшим Указом от того же дня ему повелено присутствовать в Правительствующем сенате, с оставлением в придворном звании. 28 января 1832 года он назначен к присутствованию во временном общем собрании Сената, в Санкт-Петербурге.

31 декабря 1837 года награждён орденом Святого Владимира 2-й степени. 2 апреля 1838 года произведён в действительные тайные советники, 23 апреля 1838 года назначен обер-шенком двора Его Величества. 18 июля 1839 года признан в графском достоинстве Высочайше утверждённым положением Комитета министров. 15 апреля 1841 года награждён орденом Белого ола.

Владислав-Григорий Ксаверьевич Браницкий умер неожиданно, в августе 1843 года в Варшаве, в доме своих друзей.

Семья

Жена (с 1813) — Роза Станиславовна Потоцкая (1780—1862), дочь графа Станислава Потоцкого от второй жены его Юзефины Мнишек. В первом браке (с 1799) была за Антоном Потоцким и имела троих детей. В 1812 году их брачный союз распался. По словам Ф. Ф. Вигеля, графиня Роза Станиславовна питала вечную враждебность к России. Браницкий женился на ней против воли матери и почтенная свекровь долгие годы не хотела видеть своей невестки. За заслуги мужа 30 апреля 1837 года была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины (малого креста). Овдовев, своим постоянным местом прибывания избрала Францию, где в 1849 году для своего старшего сына купила в долине Луары замок Монтрезор. Скончалась 30 октября 1862 года в Париже, тело её было перевезено в Польшу и похоронено в имении Потоцких в Кшешовицах. В браке было четыре сына и три дочери:

• Ксаверий (1814?—1879), видный представитель радикального крыла польской эмиграции в Париже, во время Крымской войны пытался организовать польский легион для борьбы с Россией.
• Александр (1821—1877)
• Константин (1824—1884)
• Владислав-Михаил (1826—1884), камер-юнкер, служил по выборам дворянства в России, умер в Париже.
• Елизавета (1820—1876), в первом браке за графом Сигизмундом Красинским, во втором — за графом Людвигом Красинским;
• Софья (1821—1886), замужем за князем Одескальки;
• Екатерина (1825—1907), замужем за графом Адамом Потоцким.

Награды

• Орден Святого Георгия 4-й степени
• Орден Святого Владимира 3-й степени (08.10.1813)
• Орден Святого Владимира 4-й степени с бантом (26.08.1812)
• Орден Белого орла (15.04.1841)
• Орден Святой Анны 1-й степени (08.05.1831)
• Орден Святой Анны 2-й степени с бриллиантами (07.11.1807)
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского, кавалер
• Золотая шпага «За храбрость» (1812)
• Австрийский орден Леопольда (Австрия, 1813)
• Военный орден Максимилиана Иосифа (Бавария, 1814)
• Орден «За военные заслуги» (Вюртемберг, 1814)
• Орден Красного орла (Пруссия, 1813)
• Орден «Pour le Mérite» (Пруссия, 1813)
• Кульмский крест (Пруссия, 1816)
• Орден Военных заслуг (Франция, 1814)

Ссылки

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_b41.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 324.

Отрывок, характеризующий Браницкий, Владислав Ксаверьевич

Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.