Брантинг, Карл Яльмар

Карл Яльмар Брантинг швед. Karl Hjalmar Branting<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Яльмара Брантинга работы худ. Ричарда Берга</td></tr>

Карл Яльмар Бра́нтинг (швед. Karl Hjalmar Branting; 23 ноября 1860, Стокгольм — 24 февраля 1925, там же) - шведский политик, первый премьер-министр Швеции от социал-демократической партии.

Биография и политическая деятельность

Сын преподавателя, Брантинг учился в университетах Стокгольма и Уппсалы. Получив образование в математической астрономии, работал ассистентом в Стокгольмской обсерватории, однако оставил научную стезю, чтобы работать журналистом. В 1888 году был осуждён за богохульство из-за публикации статьи радикального социалиста Акселя Даниельссона вместе с самим автором и отсидел в тюрьме три месяца.

Стал, наряду с Августом Пальмом, одним из основателей (1889) и лидеров Социал-демократической партии Швеции (СДПШ), затем — видным деятелем 2-го Интернационала. В 1887—1917 (с перерывами) редактор ЦО СДПШ газеты «Social-Demokraten». С 1896 депутат риксдага. С 1907 председатель Исполкома СДПШ.

С 1880-х помогал русским революционерам. Вскоре после Февральской революции посетил Петроград. Великую Октябрьскую социалистическую революцию встретил враждебно.

В 1920, 1921—1923 и 1924—1925 премьер-министр. Вёл СДПШ по реформистскому пути, боролся против революционного крыла партии (Август Пальм, Карл Яльмар Даниельсон, Цет Хёглунд). Принимал участие в создании Бернского интернационала.

Нобелевская премия

• Лауреат Нобелевской премии мира за 1921 год.

См. также

• Памятник Брантингу

Литература

• Водовозов В. В. Брантинг, Карл Хальмар // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Брантинг Карл Яльмар // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Брантинг, Карл Яльмар

Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.