Братцево (усадьба)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 55°50′54″ с. ш. 37°23′52″ в. д. / 55.848458° с. ш. 37.397708° в. д. / 55.848458; 37.397708 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.848458&mlon=37.397708&zoom=14 (O)] (Я) «Братцево» — загородная усадьба графини Екатерины Петровны Строгановой (1744—1815) в подмосковном селе Братцево, где она жила со своим гражданским мужем Иваном Николаевичем Римским-Корсаковым (1754—1831). Позднее принадлежала их сыну В. Н. Ладомирскому и его родственникам, в предреволюционные годы — князю Н. С. Щербатову.





История

До приобретения в 1780 году графом А. С. Строгановым подмосковное село Братцево принадлежало боярину Б. М. Хитрово, московскому градоначальнику К. А. Нарышкину и затем наследникам последнего. Со времён Хитрово сохранилась вотчинная церковь Покрова 1670 года постройки. Подробнее историю владельцев села см. в статье Братцево.

Граф А. С. Строганов купил Братцево для своей жены Екатерины Петровны (урожд. Трубецкой), у которой в то время уже завязался роман с отставным фаворитом Екатерины II, генерал-адъютантом Иваном Николаевичем Римским-Корсаковым; роман завершился скандальным разводом Строгановых, причём Екатерина Петровна получила в собственность Братцево, где жила со своим гражданским мужем до смерти в 1815 году. В последние годы она была частично парализована («лишилась движения ног»), что однако никак не повлияло на её по-прежнему блестящие умственные способности. В Братцеве провел несколько лет и её сын Павел Строганов, отозванный Екатериной из Парижа и сосланный в деревню за свои якобинские увлечения.

Существующую усадьбу в стиле классицизма обычно связывают с именем Строганова, хотя последний владел Братцевым очень короткое время задолго до постройки усадьбы (и вообще купил её едва ли не специально как «отступное» жене). В «Экономических примечаниях» 1800 года в Братцеве отмечен лишь «дом господский деревянный». Как считается теперь, усадьбу построил Римский-Корсаков сразу после Отечественной войны, в 1813—1815 годах.

Архитектором усадьбы во многих изданиях называется А. Н. Воронихин, работавший главным образом по заказам Строгановых. В подтверждение его авторства указывают, что главный круглый зал дома, с колоннами и маленькой лестницей на хоры, напоминает Минеральный кабинет Строгановского дворца в Петербурге, построенного при участии Воронихина. До настоящего времени сохранились двухэтажный главный дом (крестообразный, с портиком и увенчанный бельведером с куполом); 10-колонная беседка-ротонда «Миловид» (т.н. храм Екатерины II), флигель и парк английского (пейзажного) типа. Сохранившиеся ампирные росписи сделаны несколько позже, в 1830—1840-х годах.

Римский-Корсаков умер в 1831 году, незадолго до смерти (1828) передав Братцево по дарственной записи своему внебрачному сыну (от Строгановой) полковнику Василию Николаевичу Ладомирскому. Последний в 1833 году перестроил церковь, в которой и был похоронен (могила сохранилась). По смерти Ладомирского в 1847 году, его вдова Софья Федоровна (урождённая княжна Гагарина, дочь первой русской воздухоплавательницы П. Ю. Гагариной-Кологривовой) передала Братцево своему отчиму Петру Александровичу Кологривову. В 1852 году Братцево вернулось к ней, а по смерти (1858) досталось её сыну, поручику Петру Васильевичу Ладомирскому, который в свою очередь уступил Братцево с 96 ревизскими душами своей сестре графине Софье Васильевне Апраксиной.

После революции

Советские власти долго не могли решить, как использовать обезлюдевшее имение. Все ценности были вывезены в Новоиерусалимский монастырь, где многие из них пропали во время немецкой оккупации. В здании усадьбы последовательно сменяли друг друга разнообразные учреждения:

Наиболее радикально усадебно-парковый ансамбль был искажён в 1930-е годы в связи с переделкой под дом отдыха. Тогда к дому графини Строгановой пристроили одноэтажные крылья с флигелями, перед фасадом пробили фонтан (в 2012 году он был заменён новоделом), а рядом возвели процедурный корпус (архитектор А. Б. Варшавер).

Архитектура

Небольшой господский дом (вилла) построен в первые годы после Отечественной войны. В ряду ближних «подмосковных» его изначальный вид более всего напоминает усадьбу «Люблино» (1800-01). Двухэтажный объём здания по палладианской традиции увенчан купольным бельведером. Из окон комнаты под купольной ротондой в XIX веке открывался прекрасный вид на окрестные луга. Росписи в стиле позднего ампира датируются второй третью XIX века. Вокруг усадьбы расстилается пейзажный парк с двумя мостиками и беседкой «Миловид» о десяти колоннах.

Напишите отзыв о статье "Братцево (усадьба)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Братцево (усадьба)

– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.