Братья Лимбурги

Поль (Пауль, Полекин), Эрман (Герман), Жанекен (Ян) (Братья Лимбург)
нидерл. Paul, Herman, Johan Gebroeders Van Limburg)
Дата рождения:	Поль 1386-1387 Эрман 1385 Жанекен 1388
Место рождения:	Неймеген
Дата смерти:	Поль 1416 Эрман 1416 Жанекен 1416
Место смерти:	Бурж
Происхождение:	Гельдерн (герцогство)
Подданство:	Бургундские Нидерланды
Жанр:	миниатюра
Стиль:	Интернациональная готика

Братья Лимбург (фр. Frères de Limbourg, нидерл. Gebroeders Van Limburg) — Поль, Эрман и Жеаннекен (предположительно между 1385 и 1416) — живописцы-миниатюристы начала XV века, родом из Северных Нидерландов, прославившиеся благодаря созданию «Великолепного часослова герцога Беррийского».

Биография

Поль (Пауль, Полекин), Эрман (Герман), Жанекен (Ян) были тремя братьями, из которых Эрман, по всей видимости, был старшим. Сведений об их биографии мало.

Родились в Неймегене (Брабант), в семье скульптора, резчика по дереву Арнольда ван Лимбурга, сына некого Иоанна, предположительно переехавшего в Нидерланды из Лимбурга на Маасе. Всего в семье было 6 детей — ещё братья Рутгер и Арнольд и сестра Грета. По матери, Мехтильде Малуэль, они приходились племянниками Жану Малуэлю, придворному художнику бургундских герцогов. Возможно, около 1399—1400 годов учились в Париже ювелирному ремеслу. Первое упоминание в документах о художниках из этой семьи относится ко 2 мая 1400 года. Эрман и Жакемен (Жиллекен) Малуэль, ученики парижского ювелира Алебре, из-за эпидемии чумы, разразившейся в 1399 году, были отосланы в Гелдерн. При проезде через Брюссель, враждовавший в ту пору с герцогом Гелдерна, они были схвачены и содержались в заточении шесть месяцев, причём расходы оплачивала их мать, как сказано в документе «очень бедная женщина». Выкуп за братьев из собственных средств внёс герцог Бургундский, перед которым за племянников ходатайствовал Жан Малуэль. Однако речь скорее всего шла не о братьях Лимбургах, а о других племянниках Жана Малуэля. 2 февраля 1402 года братья Полекен и Жанекен в платёжной расписке названы миниатюристами Филиппа Смелого: им было поручено исполнить иллюстрации к Библии. Считается, что это «Нравоучительная Библия», которая ныне находится в Парижской Национальной библиотеке. Одновременно герцог запрещал братьям работать для других заказчиков и назначал им содержание на четыре года. Братьев поселили в доме Жана Дюрана, врача герцога. Работа над Библией продолжалась до смерти Филиппа Смелого в 1404 году. После его смерти — придворные мастера Жана, герцога Беррийского, его брата. Нет сведений о деятельности братьев с 1405 по 1408 год. Однако исследователь Миллард Майсс именно к этому времени относит работу над оформлением «Прекрасного часослова» (Метрополитен-музей, Нью-Йорк). Судя по документу от 29 июня 1410 года, сохранившемуся в архивах Неймингена, Эрман и Жан Лимбурги, сыновья гравёра Арнольда из Ахена, владели в этом городе движимым и недвижимым имуществом. Начиная с 1410 года, братья Лимбурги довольно часто упоминаются в документах уже как придворные мастера герцога Беррийского. Например, 1 января 1411 года они преподнесли в качестве подарка своему господину «книгу-обманку, сделанную из куска дерева» — это первое свидетельство, где фигурируют все три брата. С осени 1413 года Поль Лимбург именуется «камердинером милостивого господина», а в 1415 году — камердинеры уже и Жан, и Эрман. Приблизительно даты смерти братьев Лимбург установлены по бумагам, касающимся их наследства. Известно, что Жан умер около 9 марта 1416 года, а к сентябрю-октябрю того же года не было в живых уже Поля и Эрмана. Предположительно все они умерли от эпидемии чумы в тот же год совсем молодыми.

Стиль

В их миниатюрах проявилась изысканность французской позднеготической живописи; вместе с тем Лимбурги глубоко изучали достижения итальянского искусства XIII—XIV веков в передаче объёма и пространства, стремились к поэтичному и правдивому изображению природы и повседневного быта. Миниатюры календаря «Богатейшего часослова» с их богатством реалистических наблюдений предвосхитили пути развития искусства Северного Возрождения. Вместо орнаментального фона, характерного для готической живописи появилось небо, воздушное пространство, свет солнца, изменяющиеся в зависимости от времени суток и от времени года. Реальные постройки воспроизведены с большой точностью.

Произведения

• Bible moralisée (Париж, Национальная библиотека, MS fr. 166) — раннее произведение братьев (возможно, создавалась для Филиппа II Бургундского). Она является самой поздней из известных нам семи полностью иллюстрированных Bible moralisée.
• «Малый часослов герцога Беррийского» (Les Petites Heures du duc de Berry; Париж, Национальная библиотека, MS lat. 18014) — начат в 1372 году Жаном Ленуаром, продолжен Жакемаром де Эсденом. Закончен в 1390 году. Лимбургами выполнено несколько миниатюр.

• «Прекраснейший часослов Богоматери» (Très belles heures de Notre-Dame; Париж, Национальная библиотека, MS Nouv. Acq. lat. 3093) — начат в 1382 году. Часть миниатюр одно время приписывалась братьям ван Эйк. Возможно, что Лимбурги выполнили в нём три миниатюры. Этот часослов не следует путать с «Прекраснейшим (Изящным) часословом герцога Беррийского», иначе «Брюссельским часословом» (Les Très Belles heures du duc de Berry, Les Heures de Bruxelles; Брюссель, Королевская библиотека, MS 11060-1). К последнему Лимбурги не имеют никакого отношения.
• «Прекрасный часослов герцога Беррийского» (Les Belles Heures du duc de Berry; Нью-Йорк, Метрополитен-музей, музей Клойстерс, Acc. No. 54.1.1) — первый заказ герцога братьям (ок. 1409 года). Вместе с тем, единственная завершённая их работа.
• «Великолепный (Роскошный) часослов герцога Беррийского» (Les Très Riches Heures du duc de Berry; Шантийи, Музей Конде, MS 65) — самое известное произведение Лимбургов, окончен другими мастерами.
• Сочинения Валерия Максима (Ватиканская библиотека).

Литература

• Казель Раймон, Ратхофер Иоханнес. Роскошный часослов герцога Беррийского. — М., 2002. — ISBN 5-7793-0495-5.
• Стародубова В. В. Братья Лимбурги. — М., 2002. — ISBN 5-7793-0550-1.

Ссылки

• [www.gebroedersvanlimburg.nl/english/index.php Limbourg Brothers Foundation]

Отрывок, характеризующий Братья Лимбурги

О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.