Братья христианских школ
| Полное название |
Институт братьев христианских школ |
|---|---|
| Латинское название |
Institutum Fratrum Scolarum Christianarum |
| Сокращение |
F.S.C. |
| Церковь | |
| Девиз |
Signum Fidei |
| Основатель | |
| Дата основания |
1684 |
| Год утверждения |
1725 |
| Количество монашествующих |
4979 (2010) |
| [www.lasalle.org Сайт ордена] | |
Братья христианских школ (фр. Frères des écoles chrétiennes), ласаллианцы, школьные братья — монашеская конгрегация, основанная в 1684 году реймсским каноником Жаном-Батистом де ла Саллем и утверждённая Папой в 1725 году.
История
В 1678 году Жан-Батист де ла Салль открыл в Реймсе школу для детей из бедных семей, в 1684 году на основе коллектива преподавателей этой школы было провозглашено создание общины посвящённой Богу жизни под названием «Братья христианских школ». В 1694 году де ла Салль и его сподвижники принесли монашеские обеты, став таким образом монашеской конгрегацией[1]. Вскоре общины конгрегации были открыты в других городах Франции, а Жан-Батист де ла Салль написал устав конгрегации. Помимо трёх традиционных монашеских обетов школьные братья принимали дополнительный обет — посвятить жизнь обучению молодёжи в христианском духе. В школах конгрегации были внедрены важные педагогические новшества, основанные на уважении к детям и учёте их индивидуальных способностей.
В 1705 году школа ласаллианцев была открыта в Риме для ознакомления Святого Престола с деятельностью школьных братьев. В 1719 году Ж.-Б. де ла Салль скончался (канонизирован в 1900 году). С этого времени глава конгрегации стал избираться на генеральном капитуле сроком на 10 лет. 26 января 1725 года устав конгрегации был официально одобрен папой Бенедиктом XIII[1].
В 1719 году братья христианских школ насчитывали 274 монаха и более 9 тысяч учеников в школах конгрегации. В 1790 году, накануне Великой французской революции, в конгрегации было 920 монахов и 36 тысяч учеников[1]. Во время революции на школьных братьев, как и на других монахов, обрушились репрессии, почти все монахи были изгнаны, 20 арестованы, трое казнены. В 1808 году Наполеон I восстановил орден, после чего началось его быстрое возрождение, в 1810 году в нём состояло уже 160 человек. В первой половине XIX века школьные братья впервые вышли в своей деятельности за границы Франции, они стали работать в Италии, Бельгии и французских колониях. В 1838 году в конгрегации было 1838 монахов и 144 тысячи учеников, а в 1874 году уже 10 664 монаха и 396 тысяч учеников[1].
Новый сложный период в жизни ордена начался в начале XX века, когда французское правительство начало проводить резко антиклерикальную политику. В 1904 году был издан закон, запрещавший монашествующим вести педагогическую деятельность, вскоре была закрыта большая часть школ конгрегации. Братья были вынуждены сосредоточиться на расширении своей деятельности на другие страны и континенты, появились школы в Азии и Северной и Южной Америках. Позднее братьям было разрешено продолжить деятельность во Франции.
13 братьев христианских школ были канонизированы Католической церковью (в их числе первый эквадорский новиций — Михаил, в миру Франсиско Фебрес-Кордеро), ещё 77 — беатифицированы[2].
Современное состояние
В 2010 году конгрегация насчитывала 4979 человек и 796 обителей[1], школы конгрегации действуют в 80 странах, в них обучается около 850 000 учеников[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Братья христианских школ"
Примечания
Ссылки
- [www.lasalle.org Официальный сайт конгрегации]
- Игнорантные братья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Братья христианских школ
– Очень, – сказал Пьер.Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
