Браункер, Уильям

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Уильям Браункер

Уильям Браункер (ок. 1674 г.)
Портрет кисти Питера Лели
Дата рождения:

1620(1620)

Место рождения:

Касллайонс

Дата смерти:

5 апреля 1684(1684-04-05)

Место смерти:

Лондон

Страна:

Великобритания Великобритания

Научная сфера:

математик

Альма-матер:
Оксфордский университет

Уильям Браункер (англ. William Brouncker, 2nd Viscount Brouncker; 1620—1684) — английский математик, президент Лондонского королевского общества.



Биография

Уильям Браункер родился около 1620 года в деревушке Касллайонс в графстве Корк в Ирландии[1]. Учился в Оксфордском университете, по окончании которого в 1647 году получил звание доктора медицины.

Приверженность к Карлу II доставила ему место Лорд-канцлера и хранителя большой печати королевы[1].

В 1662 году, после официального утверждения Королевской хартией Лондонского королевского общества, Браункер был назначен его первым президентом (до этого во главе общества стоял Роберт Морэй)[1].

В браке он никогда не состоял, однако много лет прожил вместе с актрисой Эбигейл Уильямс (англ. Abigail Williams).

Уильям Браункер умер 5 апреля 1684 года в городе Лондоне[1].

В математике Браункер впервые вывел квадратуру гиперболы с помощью рядов (Браункеровы ряды; англ. Brouncker's formula) и первый же обратил внимание на применение непрерывных дробей, именно в письме к Уоллисy, напечатанном в 1658 году[2].

Напишите отзыв о статье "Браункер, Уильям"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Браункер, Вильям // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Wallis, «Commercium epistolicum» (Оксфорд, 1658 год)

Литература

Отрывок, характеризующий Браункер, Уильям

– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.