Браун, Карл (баскетболист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Карл Огаст Браун (англ. Carl August Braun; 25 сентября 1927, Бруклин, Нью-Йорк — 10 февраля 2010, Стюарт, штат Флорида) — американский профессиональный баскетболист и тренер.





Карьера игрока

Играл на позиции разыгрывающего защитника и атакующего защитника. Учился в Университете Колгейта, после окончания которого заключил контракт с клубом «Нью-Йорк Никс», в котором провёл 12 сезонов. Позже выступал за команду «Бостон Селтикс», в которую перешёл в самом конце своей спортивной карьеры. Всего в НБА провёл 13 сезонов. В сезоне 1961/1962 годов Браун стал чемпионом НБА в составе «Селтикс». Пять раз принимал участие в матче всех звёзд НБА (19531957). Два раза включался во 2-ую сборную всех звёзд НБА (1948, 1954). Всего за карьеру в НБА сыграл 788 игр, в которых набрал 10 625 очков (в среднем 13,5 за игру), сделал 2122 подбора и 2892 передачи.

Карьера тренера

Предпоследние два сезона в качестве игрока Браун был играющим тренером родной команды «Нью-Йорк» (1959—1961), но без особых успехов, после чего перешёл в клуб Билла Расселла, «Бостон Селтикс», надеясь на излёте своей профессиональной карьеры всё-таки выиграть чемпионский титул, что ему в итоге и удалось.

Смерть

Карл Браун умер 10 февраля 2010 года в городе Стюарт[en] (штат Флорида).

Напишите отзыв о статье "Браун, Карл (баскетболист)"

Ссылки

  • [www.basketball-reference.com/players/b/braunca01.html Статистика на сайте Basketball-Reference.com]  (англ.)
  • [www.nba.com/historical/playerfile/index.html?player=carl_braun Статистика на сайте NBA.com]  (англ.)
  • [www.basketball-reference.com/coaches/braunca01c.html Тренерская карьера на сайте Basketball-Reference.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Браун, Карл (баскетболист)

С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.