Бращайко, Юлий Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Юлий Михайлович Бращайко (русин. Юлій Михайлович Бращайко; 19 апреля 1879, с. Глубокое (ныне Ужгородского района Закарпатской области Украины) — 9 октября 1955, Ужгород) — общественно-политический и государственный деятель Подкарпатской Руси (ныне Закарпатье). Министр финансов Карпатской Украины (1939).



Биография

Сын церковного учителя. Учился в Сегетской и Ужгородской гимназиях, затем изучал право в Будапештском университете, получил образование адвоката.

Организатор Хустского Народного Совета в 1919 году, проголосовавшего за присоединение Закарпатья к Украине. В ноябре 1919 — феврале 1920 входил в состав Директории Подкарпатской Руси.

В 1920 году основал Русскую земледельческую партию, был первым председателем общества «Просвита» и одним из руководителей Христианской народной партии.

Редактор и издатель газеты «Украинское слово» (1932—1938). Председатель союза адвокатов Подкарпатской Руси. Принимал участие в организации автономии Карпатской Украины, избирался депутатом сойма и министром последнего правительства Карпатской Украины (14 марта 1939).

В межвоенный период — член многих культурных и экономических обществ, . В 1939 г.- посол в Сойм Карпатской Украины и министр её последнего правительства.

Подвергся преследованиям со стороны чехословацких, венгерских и советских властей. После прихода Красной Армии был арестован, но вскоре освобождён.

Умер в ужгородской тюрьме в 1955. Реабилитирован в 1992 году.

Напишите отзыв о статье "Бращайко, Юлий Михайлович"

Ссылки

  • [1939.in.ua/deputati-sojmu-karpatskoyi-ukrayini/brashhajko-yulij-mihajlovich/ Бращайко Юлій Михайлович]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Бращайко, Юлий Михайлович

Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.