Бреверн де Лагарди, Александр Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)
Александр Иванович Бреверн де Лагарди
Дата рождения

4 января 1814(1814-01-04)

Дата смерти

20 марта 1890(1890-03-20) (76 лет)

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия

Годы службы

1834—1888

Звание

генерал от кавалерии

Командовал

1-я бригада гвардейской кирасирской дивизии
7-я кавалерийская дивизия
1-я гвардейская кавалерийская дивизия
Харьковский военный округ
Московский военный округ

Награды и премии

Иностранные:

В отставке

1888

Граф (с 1852) Александр Иванович Бреверн де Лагарди (4 января 1814 — 20 марта 1890) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, служивший в русской императорской армии.

Из дворян Эстляндской губернии. Сын капитан-лейтенанта российского флота Генриха-Иоганна фон Бреверна (1775—1850) и графини Марии де Лагарди. С 11 декабря 1852 года по ходатайству дяди, Магнуса де Лагарди (последнего в роду), Высочайшим повелением стал именоваться графом Бреверн де Лагарди.





Биография

Скончался на 77-м году жизни.

Награды

российские[1]:

иностранные:

Семья

Жена (с 11.10.1854) — Мария Александровна Воейкова (1826—1906), дочь литератора Александра Фёдоровича Воейкова от брака с Александрой Андреевной Протасовой. После смерти матери воспитывалась в Екатерининском институте в Петербурге. Благодаря заботам В. А. Жуковского была пожалована во фрейлины к великой княгине Александре Иосифовне и обеспечена приданым[2]. В июне 1854 года фрейлина А. Ф. Тютчева писала в дневнике[3]:

На вечере была объявлена предстоящая свадьба Марии Воейковой... с красавцем генералом Бреверн де Лагарди. Эта новость произвела большую сенсацию в придворных кругах и вызвала много разочарований среди барышень на возрасте. Дело в том, что статный и красивый генерал, свежий, румяный, с огромными эполетами на широких плечах, с такой гордой осанкой носящий свой великолепный мундир, представляет идеальный тип гвардейского офицера и главный выигрыш в лотерее женихов. И вот этот первый выигрыш падает на долю добрейшей румяной и кругленькой Марии Воейковой, слывшей гораздо менее ловкой и менее привлекательной, чем многие другие, протягивавшие свои шелковые и золотые тенета вокруг красавца генерала.
В браке имели детей:
  • Николай Александрович (1856—1929), камергер, дипломат в Париже, министр-резидент в Бадене. Умер в эмиграции.
  • Мария Александровна (1857—1915), фрейлина, благотворительница.
  • Екатерина Александровна (1859—1920), фрейлина, умерла в эмиграции во Франции.
  • Ольга Александровна (1861—1882)
  • Владимир Александрович (1862—1864)

Его братья и сёстры[4]:

  • Гертруда Элизабет (1803—1872) — замужем за помещиком Ревельского уезда Бернгардом Генрихом фон цур Миленом
  • Иоганна София (1805—1806)
  • Иван (1806—1834) — поручик лейб-гвардии Конного полка
  • Егор (1807—1892) — действительный тайный советник, член Государственного совета Российской империи
  • Магнус (1825—1878) — генерал-майор, и. д. начальника артиллерии Гвардейского корпуса во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов.
  • Юлия Люция (1815—1907)
  • Катарина Иоганна (1816—1887) — замужем за помещиком бароном Отто-Александром фон Штакельбергом
  • Аксель Юлиус (1821—1870) — капитан
  • Катарина Маргарита (1823—1906)

Напишите отзыв о статье "Бреверн де Лагарди, Александр Иванович"

Примечания

  1. Список генералам по старшинству. СПб 1889г.
  2. В 1841 году заботясь о будущем дочерей своей племянницы, Жуковский продал своё имение Мейерсгоф и вырученные деньги (115 тыс. рублей) поделил поровну между сестрами.
  3. А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров. — М.: «Захаров», 2008. — С. 170.
  4. Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. — СПб., 2007. — С. 82. — ISBN 5-86007-515-4

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бреверн де Лагарди, Александр Иванович

– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.