Бревно
Поделись знанием:
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
Бревно́ — круглый сортимент лесоматериала для использования в круглом виде, за исключением тонкомерной рудничной стойки, жердей и кольев, или в качестве сырья для получения пиломатериалов общего назначения и специальных видов лесопродукции[1].
При различении бревна и кряжа под бревном понимают отрезок из средней и верхней части хлыста[2], в то время как кряж берётся из нижней части ствола и служит для выработки специальных видов лесопродукции. Термина «кряж» нет в ГОСТ 17462—84, где в 1989 году его разновидности были переименованы в «брёвна», но он присутствует в классификаторе ОКДП[3].
Содержание
Современная классификация бревна
Брёвна, используемые без переработки
- Гидростроительное бревно — бревно для гидротехнических сооружений, свай и элементов мостов.
- Мачтовое бревно — бревно для сооружения мачт судов и радиомачт.
- Бревно для столбов — бревно для изготовления опор линий связи и электропередач, а также опор в хмельниках.
- Строительное бревно — бревно для использования в строительстве без продольной распиловки.
- Подтоварник — тонкомерные строительные брёвна для вспомогательных и временных построек, толщиной: для хвойных — от 6 до 13 см включительно и для лиственных — от 8 до 11 см включительно.
Круглые сортименты для распиловки
- Пиловочное бревно, или пиловочник (неофиц.) — для выработки пиломатериалов общего назначения, а также
- кряжи: авиационный, карандашный, лыжный, шпальный, резонансный, клёпочный, судостроительный и др. Согласно современной официальной классификации называются брёвнами, но на практике употребляются старые названия.
Круглые сортименты для переработки лущением и строганием
- Кряжи: фанерный, спичечный, аккумуляторный и стружечный.
Сведения из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
Бревно (берно (Тульск.), круглыш (Сарат.), сабан (татарское название в южных губ.), перекатливый лес) — так называется, в общем, каждая часть ствола дерева, очищенного от сучьев и ветвей, длиною не менее 2 сажен и толщиною в тонком конце от 2 ½ до 3 вершков. Этот конец носит название вершинного, или верхнего, отруба, в противоположность другому — нижнему, комлевому отрубу, или комлю, а самые плоскости отрубов, или верхнее и нижнее основания брёвен, известны под именем торцовых плоскостей, или торцов. Из длинных стволов выходит по несколько брёвен: первое от комля — комель, второе — другач и третье — третьяк, или вершина.
По качествам древесины, наружному виду, употреблению в общежитии, различию размеров и местности брёвна получают различные названия. В общем отличают белый еловый лес от красного соснового, полукрасного и рудка; брёвна последней древесной породы, особенно смолистые, с выступившею на поверхности древесины смолою, составляют бугорный лес. Б. в коре коравка (Западные и средние губ., в частности на Днепре, еловое бревно 6 саж. длины, 6—8 вершк. толщины в верхнем отрубе), полуочищенное — полускробон (Вилен. губ.) и совершенно без коры — бельник, бельняк (Тверск., Яросл. Костр.), беляк (Виленск.), лупежник, облонь (Владим.), овохренное (Костромской, «овохрено скобою»), околенное (Арханг.), ошкуренное, скробанка (Западн. губ.). Если один из концов бревна, для удобства выволоки из леса, обделан в виде круглой шишки — сережки, то такое бревно называют шишкарником (Вятск., Яросл.).
Сообразно с назначением брёвен, различают: балочный лес (Самарск.) — брёвна средней толщины; будулец (Западн. губ.) — крупные строевые; избняк — бревна, идущие на жилые постройки; обрубной лес — из которого делаются обрубы, или срубы изб; раменный лес (Костр.) — бревна, употребляемые на изготовление оконных рам и дверей (3—4 с. длины и 6—10 вершк. толщ. в верхнем отрубе); клетник, или клетовье, — тонкие брёвна для холостых или холодных построек; ослед, оследник, оследь, ослядь, оследина (Вятск., Пермск.) — мелкие и средние брёвна и т. п.
Классификация, или сортировка бревен по размерам, основывается на различии их длины (измеряемой саженями, аршинами, локтями или футами) и толщины в верхнем отрубе (в вершках или дюймах). Нижняя толщина не имеет влияния на техническую пригодность бревна, а потому обыкновенно и не показывается, тем более что у брёвен из комлевой части ствола вследствие присутствия корневых разбегов нет надлежащего соотношения между толщиною обоих их отрубов. Обозначение брёвен по размерам делается так: сперва пишется длина его, а затем толщина в верхнем отрубе, напр. показание 5 саж. 7 вершк. означает, что данное бревно при 5 саж. длине имеет толщину в верхнем отрубе 7 вершков. Но цена брёвен, кроме размеров их, зависит ещё от древесной породы, которая обыкновенно и показывается вместе с размерами.
Общие названия брёвен:
- крупных размеров — матёрый, матерой, матерущий лес, хандовый лес (Самарск. — сосновый от 12 вершк. толщины);
- коротких и толстых — блок (Западн. губ., немецк. Block), коротыш — 2 с. длины (сплавляется по р. Сакмаре в Оренбург) и не более 3 саж. (Яросл.), трояк (Виленск., Минск.)
- тонкомерных — лопастник (по pp. Мологе и Шексне). Частные названия брёвен различных сортиментов весьма многочисленны и разнообразны, но, для удобства ознакомления, они могут быть соединены в две весьма не одинаковые по величине группы: брёвна, вывозимые за границу, и брёвна, идущие на употребление в России.
За границу отпускаются только два сортимента брёвен: кругляк и круглые балки. Первый, при толщине 7—9 вершков (12—15 рейнских дюймов), бывает длиною:
- гамбургский — I сорт, от 9 саж. и более и II — 7—8 саж.
- берлинский, или коленный, 3—6 саж. Круглые балки весьма различной длины: двояк, или медловка (Западн. губ.), — 18 фут., трояк — 24 ф., четверик — 30 фут., пятерик — 86 ф., шестерик — 42 ф., семерик — 48 ф. и осьмерик — 54 ф., причём толщина двояка и трояка от 6 вершк., а остальных 5 вершк. Учёт производится: при вывозе в Англию — лоадами, в 50 куб. фут., а в Германию — шокками, или копами, считая в каждой 372 погонные сажени длины бревен, причём число последних округляется, и обыкновенно низших размеров идёт больше, чем следует по общему расчёту, высших же меньше, так, напр.: копу двояка составляют 189 штук круглых балок, трояка — 126, между тем как семерика — 54 и осьмерика — 47.
Гораздо более разнообразны по размерам и названиям брёвна, расходуемые на разные надобности в различных местностях России. Здесь могут быть указаны только главнейшие из них:
- чегень, чигень, чегенина, чигина, чигининник (Волга, Астрахань), 6-12 саж. до 4 вершк. соснов., идет на сваи для забойки учуг, то есть устройства частокола поперёк реки для ловли рыбы;
- вал-стояк для ветряных мельниц (Тверск.) — соснов., 7 ⅓ саж. 10-12 верш., но на юге (Херсонская губ.) мельничные валы дубовые 2 ⅔ −3 саж. и 10-13 верш.;
- мах (по p. Каме) — елов., 7-11 саж. 5 верш., употребляется на махи, то есть крылья ветряных мельниц;
- жирость, жерость, жорость (Херс., Тавр.) — соснов., 8-10 с. 3-4 в.;
- гила (Измаил, Бессарабск.) — елов., 9, 8, 6-7 с. и 4, 4 ½, 5 в.;
- гринда (там же) — елов., 7-6 с. 3-4 и 3 ½-4½ в.;
- сляга, слега, слеговина, стелюга (Арх.), гила, слежник (северо-вост. губ.) — сосн. и елов. 4-7 с. 3-4 в., в Самарской же губ. — 5 с., 2-5 в.;
- колода а) швай (Киевск.) — 6 с., 6-8 в.; б) балочная (Херс.) — 6-8 с., 6-8 в.; в) обыкновенная (Тавр.) — 4-7 с., 6-7 в.;
- семерина (Смол.) — 5 ½ −6 с. 7 в.;
- подвязник (С.-Петерб.) — 5-8 с., 2 ½ −3 в.;
- осленник (Яросл.) — сосн. и елов. 5-8 с., 5-6 в.;
- рамень — 5-7 с., 5-8 в.;
- связь (Вятск.) — елов. и пихтов., 6 с. 7-10 в., перепиливается в тес;
- бельник, бельняк (верховье Волги) — от 5 с. и до 10 в.,
- бинг (Виленск.) — сосн. и елов., 5 с. 5-6 дюйм.;
- скробанка (Зап. губ.) — сосн. 30-36 фут. и по толщине годное на брус;
- балка (Витебск., Смол.) — от 11 дюйм. толщины;
- четырешник (Казанск.) — 4 с., 4-8 в.;
- балванка, болванка (Приднепровск. губ.) — сосн. 3-6 с., 4-6 в.;
- качалка (там же) — 3 ½ −5 с., 6-10 в.;
- телеграфные столбы — сосн. 3 ⅓ −4 с., 4 в. и дубов. — 3 ½ −5 с., 3-5 в.;
- балашник (по Волге) — 3-4 с., 10-13 в.;
- кряж — сосн. и елов. (Яросл.) 3-4 с., 10-12 в. и дубов., ясен., берест., клен. и граб. (Xepc.) — 3 с., 5 в.;
- накатник (Волынск.) — 3-4 с., 2-5 в.;
- коротье (Яросл.), кряжник (Казанск.) — сосн. и елов. 3 с., 8-12 в., распиливается на доски;
- тройник (Казанск.) — 3 с., 4-10 в.;
- беляк (Вил.) — сосн. без коры от 3 с. 9-13 дюйм.;
- двурядник (Смол. — от сплава в двурядных плотах) — 3-3 ⅓ с., 3-3 ½ в.;
- сутунка (Томск.) — 2 с., 10-12 в.;
- заборник: а) замётник (по Волге), заплотник (Пермск.) — 3-7 с., 3 в.; б) Казанск. губ. — 3 с., 3 в., употребляется на надворные крестьянские постройки, и в) в Могил. губ. — елов. 2 ⅓ с., 2 в. и 3-3 ⅓ с., 3 в.
Любопытные факты
- Бревно используется как метафора в Нагорной проповеди Иисуса Христа: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь?… Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Евангелие от Матфея, гл. 7, ст. 3 и 5).
См. также
Напишите отзыв о статье "Бревно"
Примечания
- ↑ ГОСТ 17462-84 Продукция лесозаготовительной промышленности. Термины и определения
- ↑ Шепелев А. М. Столярные работы в сельском доме. — М.: Россельхозиздат, 1987. — С. 12—13.
- ↑ [kodifikant.ru/class/okdp/0220100 Коды кряжей и пиловочника]. kodifikant.ru. — ОКДП: Общероссийский классификатор видов экономической деятельности, продукции и услуг от 01 января 2012 г.. Проверено 11 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FyhG3Hrt Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].;
[www.budinfo.org.ua/doc/1816868.jsp ГОСТ 17462-84]. www.budinfo.org.ua. — Продукция лесозаготовительной промышленности. Термины и определения. Старая редакция. Проверено 11 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FyhGdf0E Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
Литература
- Собичевский В. Т., . Бревно // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.complexdoc.ru/text/ГОСТ%2017462-84 ГОСТ 17462-84 Продукция лесозаготовительной промышленности. Термины и определения]
- [www.complexdoc.ru/text/ГОСТ%202708-75 ГОСТ 2708-75 Лесоматериалы круглые. Таблицы расчёта объёмов по длине и верхнему диаметру]
В статье использован текст Василия Собичевского, перешедший в общественное достояние.
Отрывок, характеризующий Бревно
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
