Брегалничская епархия
Брегалничская епархия (Брегалницкая епархия, макед. Брегалничка епархија) — епархия Православной Охридской архиепископии Сербской православной церкви. Епископская кафедра формально находится в Штипе[1]. Из-за жёстких притеснений со стороны властей Республики Македония в епархии нет ни одного легально действующего прихода.
Биография
Брегалницкая епископия была основана при святом князе Борисе I. Получила название по имени имя реки Брегальница, где существовал до VI века и город Баргала — епископский центр Баргальской (Брегалницкой) епископии. Упоминается в Феофилактовом житии 15-ти Тивериопольских мучеников. Баргальский епископ Дарданий участвовал в заседаниях IV Вселенского Собора 451 года[2].
Само название епархии «Брегалницкая» просуществовало недолго, так как ещё при князе Борисе епископия стала именоваться Проватской (Овчепольской, Προβάτου); её следует отличать от Проватской (Провадийской, Προβάτων) — епископы обоих епархий участвовали в церковных соборах[2].
В 1986 году иерарх неканонической Македонской православной церкви митрополит Струмичский Стефан (Веляновский) стал именоваться митрополитом Брегалничским. При этом его кафедра осталась в Штипе.
21 мая 2005 года Брегалничская епархия в своём нынешнем виде создана Томосом о церковной автономии Православной Охридской архиепископии. При этом за основу деления Православной Охридской архиепископии на епархии бралась неканоническая Македонская православная церковь, поэтому каноническая Брегалничская епархия совпадала по территории с епархией неканонической Македонской православной церкви.
Епископы
- Викариатство Болгарской Православной Церкви
- Анфим (Кынчев) (15 августа 1893 — 18 ноября 1901)
- Неофит (Паскалев) (1908 — июль 1910)
- Панарет (Наумов) (6 декабря 1925 — 12 февраля 1944)
- Православная Охридская архиепископия
- Марк (Кимев) (с 29 июня 2006)
Напишите отзыв о статье "Брегалничская епархия"
Примечания
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Брегалничская епархия
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
