Бредичану, Михай

Михай Бредичану (рум. Mihai Brediceanu; 14 июня 1920, Брашов — 4 марта 2005) — румынский дирижёр и композитор. Сын Тибериу Бредичану.

Окончил Брашовскую консерваторию (1939) как пианист, ученик Имануила Бернфельда (учившегося в парижской Schola cantorum у Венсана д’Энди). Затем в 1943—1947 гг. изучал фортепиано, композицию и дирижирование в Бухарестской академии музыки, где среди его педагогов были Михаил Жора (композиция), Димитрие Куклин (эстетика), Эдуард Линденберг и Ионел Перля (дирижирование), Флорика Музическу (фортепиано). Окончил также юридический факультет Бухарестского университета.

В 1943 г. начал работать репетитором в Бухарестской опере, в 1946 г., ещё студентом, занял пост хормейстера и в течение 20 лет был связан, прежде всего, с этим музыкальным учреждением, а в 1959—1966 гг. возглавлял его как художественный руководитель и главный дирижёр. Одновременно работал и с Бухарестским филармоническим оркестром, а в 1956 г. выступил основателем симфонического оркестра Галаца. Начиная с 1959 г. гастролировал как дирижёр в различных странах Европы (в том числе в СССР в 1960 г.), в 1967 г. впервые выступил в США.

В 1969—1982 гг. жил и работал преимущественно в США, сперва как музыкальный консультант симфонического оркестра в городе Сиракьюс, а с 1971 г. как преподаватель и научный сотрудник Сиракузского университета. Предметом исследований Бредичану были способы приложения различных топологических моделей и концепции многомерного времени к сочинению и исполнению музыки; он, в частности, разработал и в 1970 г. запатентовал «полиметроном», или «политаймер» (англ. Polytimer) — компьютерное устройство, позволяющее исполнять полифонические произведения, в которых разные голоса используют разные темпы. Одновременно с работой в США Бредичану в 1978—1980 гг. был генеральным директором Стамбульской оперы.

В 1982 г. Бредичану вернулся в Румынию и до 1990 г. возглавлял Бухарестский филармонический оркестр, а с 1991 г. стоял во главе Национальной оперы.

Композиторское наследие Бредичану включает ранние камерные и симфонические произведения, театральную музыку 1950-х гг. (в том числе к таким пьесам, как «Дон Карлос» Фридриха Шиллера и «Рассвет над Москвой» Анатолия Сурова), балет «Мастер Маноле» (по знаменитой народной легенде, 1967) и полифонические пьесы 1970-х гг. с использованием полиметронома.

Ссылки

• [romania-on-line.net/halloffame/BrediceanuMihai.htm Mihai Brediceanu] // Famous Romanians from A to Z  (англ.)

Отрывок, характеризующий Бредичану, Михай

Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.