Бредская декларация

Бредская декларация (от 4 апреля 1660 года) — заявление английского короля Карла II, в котором он обещал амнистию за преступления, совершенные во время Английской революции и в междуцарствие для тех, кто признает его как законного короля; сохранение права собственности на имущество приобретённое в этот период; свободу религии; уплату задолженности солдатам и офицерам, и принятие их на службу короне. Три первых обещания зависели от внесения соответствующих поправок постановлениями парламента.

Декларация была написана в ответ на секретное послание генерала Джорджа Монка, который фактически управлял Англией. 1 мая 1660 года содержание декларации и сопроводительных писем стало достоянием общественности. На следующий день парламент принял резолюцию, которая гласила, что «управление государством должно осуществляться королём, палатами лордов и общин» и Карл был приглашён в Англию принять корону. 8 мая Карл был провозглашен королём. По совету Монка палата Общин отклонила резолюцию предложенную юристом Мэтью Хэйлом (членом парламента от графства Глостершир) о создании комиссии для рассмотрения уступок предложенных Карлом и обсуждения с королём условий, которые в 1648 году были выдвинуты перед его отцом во время переговоров в Ньюпорте.

Подоплёка и последствия

Декларации была названа по имени города Бреда в Нидерландах, но в действительности она была написана в Испанских Нидерландах, где Карл проживал с марта 1656 года. Однако, во время её написания Англия с 1655 года была в состоянии войны с Испанией. Для того, чтобы исправить эту неловкую, с точки зрения общественного мнения, ситуацию в которой находился будущий король Англии, обращавшийся к своим подданным с вражеской территории, Монк посоветовал Карлу переехать в Республику Соединённых провинций, и датировать свои письма так как если бы они были посланы из Бреды. Карл покинул Брюссель, последнее место своего пребывания в Испанских Нидерландах, и следуя через Антверпен прибыл в Бреду 4 апреля, где находился до 14 мая, после чего выехал в Англию через Гаагу. Декларация (в действительности это были несколько писем адресованных Монку, парламенту и лондонскому Сити), однако, была отправлена сразу по пересечении Карлом голландской границы, и была датирована 4 апреля (по старому стилю) / 14 апреля (по новому стилю).

Декларация была составлена Карлом и его тремя главными советниками, Эдуардом Хайдом, маркизом Ормонд (Джеймсом Батлером) и сэром Эдвардом Николасом, с целью определения условий, по которым Карл надеялся принять «владение тем правом, которое Бог и Природа дали нам».

Декларация обещала «свободное и всеобщее прощение» всем старым врагам Карла и его отца, кто признает Карла II своим законным монархом, «кроме тех, которые будут исключены парламентом». Однако, Карл, или по крайней мере Эдвард Хайд (впоследствии — граф Кларендон), рассчитывал, что все непосредственно замешанные в смерти его отца должны быть подвергнуты наказанию; даже в наиболее неблагоприятные периоды своей жизни, делая свои заявления о прощении и благоволении различным партиям, он неизменно исключал цареубийц. Как только Карл был возвращён на трон, Хайд от его имени провел через парламент Акт об освобождении от уголовной ответственности и амнистии. Акт прощал большинство тех, кто выступал на стороне парламента во время гражданской войны, за исключением цареубийц, двух видных нераскаившихся республиканцев Джона Ламберта и Вена Генри. Ещё около двадцати было запрещено занимать государственные должности и места в парламенте.

В декларации Карл обещал свободу религии, допускающую разногласия по вопросам не нарушающим спокойствие в королевстве, и согласие на акт парламента «обеспечивающий это милостивое пожалование». Однако парламент решил истолковать как угрозу спокойствию в королевстве занятие государственных постов не англиканцами. Между 1660 и 1665 годами Кавалерский парламент утвердил четыре статута известные как Кодексы Кларендона. Эти статуты (постановления) жестко ограничивали права католиков и нонконформистов, например пуритан, достигших ранее, во времена республики, зенита своего влияния, практически исключив их из общегосударственной и местной политики.

Декларация гарантировала выплату задолженности солдатам служившим у Монка. Землевладельцев декларация уверила, что установление справедливости по делам касающимся спорных пожалований и приобретений имущества, сделанных «во время беспорядков, продолжавшихся столь значительное число лет, во время столь многих и великих революций» будет поручено парламенту.

Копии декларации были доставлены в обе палаты Конвенционного парламента сэром Джоном Гренвилем. Другие копии с специальными сопроводительными письмами были доставлены лорду генералу Монку, для передачи их лорду председателю Государственного совета, офицерам армии под его командованием, генералам «военно-морского флота в море» и лорду мэру Лондона.

Память

Несколько британских военных кораблей HMS Breda были названы в честь декларации.

Литература

• Lister Thomas Henry. Life and administration of Edward, first Earl of Clarendon: with original correspondence, and authentic papers never before published. — Longman, Orme, Brown, Green, and Longmans.
• Hostettler John. The Red Gown: The Life and Works of Sir Matthew Hale. — Chichester: Barry Rose Law Publishers, 2002. — ISBN 1902681282.
• Hallam Henry. The constitutional history of England, from the accession of Henry VII. to the death of George II. — Harper, 1859.
• Hutton Ronald. The British Republic 1649-1660. — 2nd Edition Macmillian. — ISBN ??.

Ссылки

• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Engl/XVII/1660-1680/Charles_II/bredskaja_deklaracija_04_04_1660.phtml?id=4893 Бредская декларация (Дается по сборнику «Законодательство Английской революции 1640—1660 гг.», составленному Н. П. Дмитревским (М.—Л., 1946))]
• [www.constitution.org/eng/conpur105.htm April 4, 1660. Old Parliamentary History, xxii. 238. See Masson’s Life of Milton, v. 697]
• [www.swan.ac.uk/history/teaching/teaching%20resources/Revolutionary%20England/Breda.htm The Declaration of Breda. The text was printed in the Journals of the House of Lords, XI, 7-8]
• [www.parliament.uk/archives The Parliamentary Archives holds the original of this historic record]

Отрывок, характеризующий Бредская декларация

Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.