Брейтфус, Фридрих
| Фридрих Брейтфус | |
| нем. Friedrich Breitfuss | |
 | |
| Имя при рождении: |
Фридрих Андреас Брейтфус |
|---|---|
| Род деятельности: |
филателия |
| Отец: |
Готлиб Карл Брейтфус |
| Награды и премии: |
внесён в «Список выдающихся филателистов» (1921) |
Фридрих Андреас (Фёдор Львович) Брейтфус (нем. Friedrich Breitfuss; 16 сентября 1851[1] — 7 сентября 1911[2][3][4], Карлсбад, Австро-Венгрия) — известный русский филателист, член Лондонского филателистического общества (с 1874; с 1875 года — член-корреспондент), основатель Московской и Санкт-Петербургской секций Дрезденского международного общества филателистов. Бессменный председатель последней (с декабря 1883 года).
|
Биография
Фридрих Брейтфус родился 16 сентября 1851 года в семье ювелира императорского двора Готлиба Карла Брейтфуса; он также состоял в родстве с русско-немецким зоологом Л. Л. Брейтфусом. Ф. Брейтфус являлся потомственным почётным гражданином. Он был совладельцем склада фотографических принадлежностей фирмы «Бруно Зенгер и Ко». С декабря 1888 года являлся членом Императорского русского технического общества[5][6].
Несколько лет Брейтфус жил и работал во Франции[5]. В декабре 1873 года он переехал в Лондон, в 1875 году — в Одессу, а в 1877 году вернулся домой в Санкт-Петербург. В дальнейшем проживал в Санкт-Петербурге[7].
Умер Фридрих Брейтфус 7 сентября 1911 года в Карлсбаде[3]. Похоронен на Волковском лютеранском кладбище Санкт-Петербурга[5].
Вклад в филателию
10 октября 1883 года Ф. Брейтфус основал Московскую секцию Дрезденского международного общества филателистов, первую в России филателистическую организацию, а в декабре того же года — Санкт-Петербургскую секцию, бессменным председателем которой он был на протяжении 24 лет[8][9].
Брейтфус был экспертом по земским маркам, маркам России, Финляндии и стран Южной Америки.
Коллекция
Фридрих Брейтфус коллекционировал почтовые марки с 1862 по 1907 год, заложив основы своей коллекции ещё будучи школьником[10].
В 1866 году отец Фридриха Готлиб Карл Брейтфус сделал сыну подарок по случаю его пятнадцатилетия: юный Фридрих получил по одному экземпляру всех марок мира[6].
В период жизни во Франции Брейтфус продолжал пополнять свою коллекцию[5]. После переезда в Лондон он в 1874 году познакомился с доктором Чарльзом Винером[en], который ввёл его в Лондонское филателистическое общество (ныне Королевское филателистическое общество Лондона).
Фридрих Брейтфус приобретал множество коллекций целиком, самые интересные марки из которых оставлял в своем собрании. Так, например, в 1887 году он приобрёл за 1500 фунтов стерлингов собрание князя Голицына-Остермана, а в 1898 году — коллекцию банкира Теодора Ноттафта за 35 000 долларов[1][9].
Фридрих Брейтфус вёл активную переписку с земскими управами, которым заказывал марки для своей коллекции, зачастую целыми листами. Его интересовали не только земские марки, но и облатки. Так как облатки нельзя было купить, то в конверт с просьбой о присылке земской облатки Брейтфус вкладывал государственные марки для оплаты почтовой пересылки[9].
Ф. Брейтфус был дружен с великим князем Алексеем Михайловичем, приходившимся племянником императору Александру III. С разрешения императора Брейтфусу передали архивы Почтового департамента. Таким образом все российские раритеты оказались в коллекции у великого князя и у Фридриха Брейтфуса. Некоторое время спустя Брейтфус решил продать свою коллекцию с таким условием, чтобы она целиком попала в Почтовый музей в Санкт-Петербурге. В качестве посредника вызвался выступить великий князь, однако последний умер раньше, чем совершилась сделка[8].
По воспоминаниям современников, Брейтфус обладал лучшей филателистической коллекцией в России, которая считалась третьей в мире после собраний Филиппа Феррари в Париже и Томаса Таплинга (1855—1891) в Лондоне[7]. Коллекция Брейтфуса отличались исключительной полнотой. Марки многих стран были представлены у него полностью, включая местные выпуски. Собирал он и чистые, и гашёные марки. Помимо почтовых марок, он коллекционировал эссе, эскизы, пробные оттиски, конверты, почтовые карточки, ошибки на марках, фальшивые марки, прошедшие почту, и другой филателистический материал[5][9][10][11][12].
Незадолго до своей смерти Брейтфус продал свою коллекцию американскому дилеру. Тот купил всё, кроме русского раздела. Таким образом собрание оказалось разделённым на две части: международный блок оказался за границей, став частью собрания английской фирмы «Стэнли Гиббонс»[5][13], а российский раздел попал к Агафону Карловичу Фаберже[8].
- Британская Гвиана
Согласно исследованиям, проведённым датским филателистом Отто Хорнунгом, в коллекции Фридриха Брейтфуса, которую ему подарил отец в 1866 году, была раритетная одноцентовая «Британская Гвиана». Однако этот экземпляр был повреждён при неизвестных обстоятельствах, поэтому Брейтфус подарил её великому князю Алексею Михайловичу[6].
Почётные награды
В 1921 году имя Фридриха Брейтфуса внесли в международный «Список выдающихся филателистов» (Великобритания)[10].
См. также
Напишите отзыв о статье "Брейтфус, Фридрих"
Примечания
- ↑ 1 2 Sale of the Breitfuss Collection // The London Philatelist. — 1907 (July). — Vol. 16. — No. 187. — P. 167—168.
- ↑ de Worms, P. The Royal Philatelic Society London 1869 — April 10th — 1919. — Bath: 1919. — P. 30.
- ↑ 1 2 Death of Mr. F. Breitfuss // The London Philatelist. — 1911 (September). — Vol. 20. — No. 237. — P. 234—235.
- ↑ В ряде источников на русском языке указан другой год смерти — 1907; см., например:
- Брейтфус // [filatelist.ru/tesaurus/193/184498/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.
- Илюшин А. С. [megabook.ru/article/Филателия Филателия]. Megabook. Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия. М.: Компания «Кирилл и Мефодий». Проверено 15 октября 2015. [www.webcitation.org/6cIq8g4ox Архивировано из первоисточника 15 октября 2015].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Панькина Е. В. [www.mirpeterburga.ru/online/history/archive/16/history_spb_16_73-77.pdf 120 лет филателистической организации Санкт-Петербурга] // История Петербурга. — 2003. — № 6. — С. 73—77.
- ↑ 1 2 3 Новосёлов В. А. [www.mirmarok.ru/prim/view_article/214/ «Британская Гвиана»]. Мир марок (9 ноября 2008). Проверено 23 июля 2011. [www.webcitation.org/69xaNVWBd Архивировано из первоисточника 16 августа 2012].
- ↑ 1 2 Megabook. Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия..
- ↑ 1 2 3 Олещук Н. [fc.russianpost.ru/DownLoad/Gurnal_PR/PochtaRossii_2_2010.pdf Александр Илюшин: Марка — визитная карточка государства] // Почта России. — 2010. — № 2. — С. 60—63.
- ↑ 1 2 3 4 [www.antiklib.ru/novosti/slujebnye_marki_rossiiskoi_imperii_4.html Служебные марки Российской империи]. Библиотека антиквариата AntikLib.ru. Проверено 23 июля 2011. [www.webcitation.org/69xaP7NX6 Архивировано из первоисточника 16 августа 2012].
- ↑ 1 2 3 Мир коллекционера: Сб. / Сост. О. Г. Рачков, И. Э. Гринберг, С. М. Гинсбург и др. — Алма-Ата: Казахстан, 1967. — С. 79.
- ↑ Брейтфус // [filatelist.ru/tesaurus/193/184498/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.
- ↑ [post-marka.ru/stati/collection-of-the-marks.php Коллекция марок, первый каталог 1861 года]. Филателия-фауна. — Фауна на марках мира. Проверено 23 июля 2011. [www.webcitation.org/69xaPj7A5 Архивировано из первоисточника 16 августа 2012].
- ↑ По другой иноформации, Брейтфус непосредственно продал свою коллекцию английской торговой фирме «Стэнли Гиббонс» незадолго до кончины; см.: Megabook. Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия.
Отрывок, характеризующий Брейтфус, Фридрих
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
