Бременская Советская Республика

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Бременская Советская Республика (нем. Bremer Räterepublik) — республика Советов, существовавшая с 10 января 1919 года по 9 февраля 1919 года в немецких городах Бремене и Бремерхафене. Бременская советская республика, наряду с Баварской Советской Республикой, является одним из самых значительных явлений из числа революционных событий в Германии в 1918—1920 годов.

История

Предпосылки

Создание Советской республики в Бремене 10 января 1919 года стало возможным благодаря переходу власти в этом промышленно развитом северо-германском городе-порте 6 ноября 1918 года в руки Рабочих и Солдатских Советов. Бременское отделение Социал-демократической партии Германии (СДПГ) ещё до начала Первой мировой войны занимало внутри партии наиболее левые позиции. К 1918 году оно разделилось на 3 части: на социал-демократов большинства, оставшихся в составе СДПГ (во всей Германии — но не в Бремене — это крыло социалистов было наиболее многочисленным), коммунистов и независимых социал-демократов (НСДПГ). Независимые социал-демократы занимали промежуточную позицию между социал-демократами большинства и крайне левыми (будущими коммунистами).

23 ноября 1918 часть бременских социалистов объявляет о создании объединения Коммунисты-интернационалисты Германии. На самом деле речь шла о создании первой коммунистической партии в Германии. 31 декабря 1918 года коммунисты-интернационалисты объединяются с союзом Спартака в Коммунистическую партию Германии (КПГ). Обстановка к решительным действиям в городе была подготовлена как общим политическим и экономическим кризисом в Германии, вызванным поражением в войне, гигантскими её людскими потерями на фронте, так и полным развалом кайзеровской политико-государственной системы и экономическим коллапсом, выбросившим на улицы сотни тысяч голодных и безработных. Ярким симптомом назревающей революционной ситуации были массовые антивоенные демонстрации бременских рабочих, перед которыми выступал Карл Либкнехт, и забастовки предприятий и верфей порта Бремен в июне-июле 1916 года. Печатный орган бременских социалистов «Bremer Bürger-Zeitung» возглавляли редакторы марксистской ориентации (например, Карл Радек), проводившие политическую линию, родственную большевикам в России.

В 1917—1918 годах ситуация в Бремене всё более обостряется. 31 марта 1917 года город охватывают голодные стачки, вызванные нехваткой продовольствия. В конце января 1918 года начинаются волнения среди рабочих таких крупнейших предприятий, как AG Weser, Atlas Elektro-Werken и Hansa-Lloyd. В соседнем Киле подобные же причины вызвали восстание матросов 3 ноября 1918 года.

Каждая из трёх социалистических групп Бремена ставила перед собой различные политические задачи. Целью левых радикалов (коммунистов) было создание революционных советов, из членов которых должны были быть исключены представители буржуазных партий и СДПГ, Советы должны были стать орудием классовой борьбы. Коммунисты требовали вооружить рабочих и создать из рабочих и революционных солдат Красную гвардию, конфисковать в пользу голодающих рабочих семей запасы продовольствия, принадлежащие «буржуям», закрытия контрреволюционных газет, роспуска Городского сената и полиции. «Независимые сооциал-демократы» поддерживали коммунистов в их требовании разрушить неправедные политическую и экономическую системы отношений, однако требовали всеобщих выборов в Советы, с участием представителей СДПГ в их работе. Социал-демократы большинства, имевшие слабое влияние на бременский пролетариат, к идее создания Советов рабочих и солдатских депутатов в городе относились прохладно, так как справедливо подозревали, что не смогут их контролировать. В целом они отвергали революционные действия и стремились к реформистской деятельности. Рабочие и прочие революционные элементы составляли приблизительно 1/3 часть населения Бремена, однако они были наиболее активны политически. СДПГ, опиравшаяся на другие слои населения (торговцев, чиновничество, служащих), мало что могла противопоставить силам, формировавшимся левыми партиями. В то же время находившиеся в Бремене воинские части занимали в целом нейтральную позицию. Так, при участии в создании Советов солдатских депутатов члены их не поддержали предложения о формировании отрядов Красной гвардии. 1 января в город вошли части возвращавшегося с фронта 75-го «Ганзейского» пехотного полка, с возвращением которого силы контрреволюции связывали надежды по разгону Советов. Однако полк при вступлении в Бремен был разоружён, и впоследствии его представители сами вошли в состав солдатских Советов.

Провозглашение Советской власти

Утром 6 ноября 1918 года рабочими предприятия AG Weser было получено воззвание восставших в Киле военных моряков с призывом о помощи Совету рабочих и солдатских депутатов в Киле, а также в освобождении из тюрьмы 230 арестованных за участие в акциях протеста матросов. Одновременно восстали военные моряки Вильгельмсхафена. В Бремене, после встречи солдат гарнизона с восставшими моряками, прибывшими из Киля, стали образовываться солдатские Советы. Во второй половине дня в Бремене начались массовые демонстрации, и вечером Адам Фразункевич, один из руководителей «независимых социал-демократов», с балкона бременской Ратуши провозглашает о создании городского Рабоче-солдатского Совета, к которому переходит вся власть в Бремене. Его исполнительный комитет состоял из трёх коммунистов — Ганса Бродмеркеля, Адольфа Данната и Альфреда Штокингера, и четырёх «независимых социал-демократов»: Альфреда Хенке, Адама Фразункевича, Карла Герольда и Эмиля Зоммера. После выборов, состоявшихся 7 ноября, в состав Исполкома вошли и другие депутаты. Всего же Бременский Совет был сформирован из 210 депутатов, представлявших законодательную власть, и 250 депутатов, осуществлявших контрольные функции. Кроме этого, был создан без участия представителей СДПГ Исполком из 15 членов. Позднее число его членов было увеличено до 21, и в состав были введены представители СДПГ. Председателем Исполкома стал «независимый социал-демократ» Альфред Хенке, председателем фракции коммунистов — Ганс Бродмеркель.

14 ноября 1918 года, выступая на Бременской бирже, Альфред Хенке объявил о взятии полной власти в городе Советом и о роспуске Городского сената. В то же время чиновникам было приказано оставаться на своих рабочих местах. На время переходного периода создавалась комиссия из 6 представителей Рабоче-солдатского Совета и 6 сенаторов. Официально о передаче власти в городе было объявлено А. Хенке с балкона Ратуши в 11:00 15 ноября.

Процесс развития власти Рабоче-солдатского Совета в Бремене в Бременскую Советскую республику сопровождался постоянной политической борьбой внутри Совета между различными социалистическими группами, в него входившими. Голосование по резолюции, принятой 19 ноября 1918 года и призывавшей к созыву Национального собрания всех Рабоче-крестьянских советов Германии, направленное против провозглашения Веймарской республики, было принято с подавляющим большинством голосов (116 «за» на 23 «против»). Подавляющее большинство противников резолюции были из лагеря СДПГ. 22 ноября состоялась организованная левыми радикалами массовая манифестация, на которой левые потребовали разоружения буржуазии, исключения её представителей и членов СДПГ из Советов, передачи печатного органа СДПГ Bremer Bürger-Zeitung левым. Резолюции этой манифестации легли в основу созданного на следующий день союза «Коммунисты-интернационалисты Германии» («Internationalen Kommunisten Deutschlands, IKD»). В то же время представители бременского гарнизона, фактически руководившие солдатским Советом, отклонили предложение о создании Красной гвардии и вооружении рабочих города. 29 ноября 1918 по инициативе коммунистов состоялась массовая демонстрация, в результате которой Совет рабочих депутатов постановил передать газету Bremer Bürger-Zeitung от СДПГ членам НСДПГ и IKD. В связи с этим СДПГ 1 декабря пригрозила выйти из состава Советов. Получив поддержку солдатского Совета, она смогла временно сохранить за собой газету. Ситуация изменилась с возвращением в Бремен 75-го пехотного полка. 21 декабря солдатский Совет согласился с передачей газеты коммунистам и вооружением рабочих. Консервативное офицерство, возглавлявшее полк, крайне отрицательно относилось к революционному движению в городе и потребовало возвращения власти Городскому сенату, предоставление полку казарм в городе и пр. В результате проведённых переговоров между офицерами и представителями Совета удалось выработать компромиссное решение, и 1 января 1919 года 75-й полк вступил в Бремен. После утреннего построения на Марктплац (Рыночной площади), с распеванием патриотической «Германия превыше всего» солдаты отправились к предназначенным им казармам, заранее окружённым отрядами вооружённых рабочих. По прибытии в казармы полк был разоружён.

6 января в Бремене состоялись выборы в Рабоче-солдатский Совет. К выборам допускались все члены партий и профсоюзов. Поэтому СДПГ, понимавшая свою слабость, открыла массовый приём членов, в первую очередь из буржуазных кругов. За левые партии — КПГ и НСДПГ — голосовали преимущественно рабочие массы, за СДПГ — чиновничество, торговые круги и пр. В результате на выборах СДПГ получила 104 места, КПГ — 60 мест, НСДПГ — 59 мест, при том, что СДПГ среди традиционно левоориентированного бременского пролетариата влиянием не пользовалась. Такой результат привёл к сближению обеих левых партий, объявивших членов СДПГ «социал-предателями» и своими врагами. К тому же СДПГ выступила против предложенного коммунистами финансирования (в размере 60.000 рейхсмарок) 2 рабочих батальонов, отклонённого также бременским бургомистром.

Создание Советской республики и её история

В связи с конфликтной ситуацией по вопросам управления городом и неудачными выборами во второй половине дня 10 января 1919 года коммунистами была организована массовая демонстрация на Марктплац, охраняемая вооружёнными рабочими. В это время к заседавшему Исполкому была отправлена делегация из 9 человек, и вскоре после этого А.Франзункевич провозгласил создание Социалистической республики Бремен с одновременным упразднением действующего Сената и городского управления. Все представители СДПГ выводились из Рабочего Совета и заменялись 30 представителями коммунистов и НСДПГ. В республике вводился Совет Народных Комиссаров, создавались рабочие вооружённые отряды, представители буржуазии разоружались. Была конфискована городская профсоюзная касса и передана в распоряжение Республики. Напоследок были отправлены две телеграммы — одна к председателю Веймарского правительства Фридриху Эберту с требованием его отставки, другая — правительству Советской России с выражением поддержки и солидарности. Вечером того же дня был создан Совет Депутатов Трудящихся из 3 членов от Солдатского Совета, 3 — от коммунистов и 3 — от НСДПГ. Им были приняты первые декреты Республики — о разоружении контрреволюционных элементов, о введении цензуры для буржуазных газет, о комендантском часе (с 21:00), о введении жестких наказаний за погромы и грабежи.

Совету Депутатов из 9 человек придавался Исполком Рабочих и Солдатских депутатов из 15 человек, выполнявший контрольные функции. Вместе они образовывали правительство Советской Республики. Обоим этим органам подчинялись Народные комиссары для управления 9 областями: образования (Г. Бёзе), охраны общественного порядка и судопроизводства, налогообложения и финансов, социального обеспечения, промышленности и занятости, строительства, транспорта и судоходства, пропаганды (К. Штёрмер) и прессы.

Внутреннее положение Республики постепенно ухудшалось в результате постоянного саботажа со стороны контрреволюционных сил, сохранявшихся в Бремене, и тяжёлой экономической ситуации. К этому добавилась чувствительная её изоляция внутри Германии после подавления восстания спартаковцев в Берлине и убийства там Карла Либкнехта и Розы Люксембург. К этому добавились также и разногласия между членами НСДПГ и коммунистами, в частности по вопросу об избрании депутатов в Германское национальное собрание. Представители коммунистов и левых социалистов выступили против этих выборов, и на заседании Советского правительства большинством голосов заветировали проведение выборов в Бремене. Однако на следующий день фракция НСДПГ при поддержке представителей Солдатского Совета проголосовала за проведение выборов, которые в конце концов КПГ бойкотировала. В результате за СДПГ проголосовали 42% избирателей, за буржуазную Германскую демократическую партию — 33,5% и за НСДПГ — 18,2%, что не могло не поколебать положение Советского правительства города.

Напряжённая ситуация складывалась и между вооружёнными рабочими отрядами и солдатами в Бремене. Так, 14 января едва не стали началом к гражданской войне — солдаты гарнизона заняли городской центр, вокзал, мосты. Затем они направились к верфям AG Weser, одному из опорных пунктов КПГ, где были встречены вооружёнными докерами. Результатом перестрелки были убитые и раненые с обеих сторон. Одновременно складывалась тяжёлая ситуация и в вопросах финансирования расходов республики. 12 января директор Городской кассы сообщил председателю Совета Народных Комиссаров, что денежных средств достаточно лишь на двухнедельные нужды. В то же время так и не было принято решение о конфискации золотовалютных средств, находившихся на хранении в бременских банках. Советское правительство Бремена было вынуждено рассмотреть вопрос о получении кредитов. 16 января был получен ответ от берлинских банков, что о предоставлении кредита Советам не может быть и речи. После переговоров с бременскими банками они 18 января и 20 января обусловили предоставление кредита рядом политических требований (введение выборного народного управления, отмену цензуры и осадного положения).

В правительстве Советской республики также не было найдено решение в вопросе о характере экономических отношений в Бремене: должны ли были осуществиться мероприятия, характерные для диктатуры пролетариата по тотальной национализации предприятий — или свободная коммерческая инициатива должна была сохраняться. С одной стороны, национализация более соответствовала идеологическим принципам коммунистов и левых социалистов, с другой — они находились в зависимости от получаемых кредитов. В то же время было проведено ряд реформ, оформленных «Социально-политической программой Комитета по производству» от 11 ноября 1918 года, гарантировавших трудящимся 8-часовый рабочий день и создание государственной Рабочей комиссии, занимавшейся трудоустройством безработных на частных предприятиях. В области образования в школах Республики было отменено преподавание религии.

Падение республики в Бремене

18 января Бременский Совет, несмотря на несогласие коммунистов, принял требование банков города о проведении выборов в Народное представительство в обмен на получение кредитов. Выборы были назначены на 9 марта 1919 года. В ответ на это 20 января представители КПГ, а вслед за ними и «независимые социал-демократы» пообещали выйти из правительства Республики, что привело бы к прекращению его деятельности. В результате коммунисты пересмотрели своё решение. Когда же и после этого, 20 января банки отказались выделить кредит, рабочие отряды, руководимые наиболее радикальной частью КПГ, разобрав оружие из арсенала бременского гарнизона, заняли здания банков и городских официальных учреждений. Однако более ничего предпринято не было, и вскоре рабочие разошлись по домам.

В то же время буржуазия Бремена ещё до провозглашения Советской республики обращалась в Берлин с требованиями прислать войска для разгрома революции. После подавления берлинского восстания спартаковцев правительство, наконец, могло это сделать и отправило 29 января 1919 года в Ферден дивизию под командованием полковника Герстенберга, получившую позднее приказ о начале военной операции. Ей помогали члены «корпуса Каспари», 600 добровольцев под началом майора Вальтера Каспари, бывшего командующего 75-го бременского полка. На вооружении у сил контрреволюции находилась также артиллерия и два броневика. Прошедшие 29 января — 1 февраля переговоры, в которых от Совета потребовали разоружить рабочих и вернуть оружие солдатам 75-го полка, окончились безрезультатно. 3 февраля 1919 года Густав Носке издал приказ о военном подавлении Бременской республики.

Никаких серьёзных оборонительных мероприятий, даже после подавление восстания спартаковцев, правительство Республики не предприняло. Даже когда правительственные войска вступали в Бремен, члены Совета вели дебаты о том, стоит ли для защиты города выдавать населению оружие и есть ли альтернатива вооружённым действиям. Несмотря на то, что подавление революции в Бремене было встречено стачками и рабочими волнениями в Гамбурге, Ольденбурге, Куксхафене, Бремерхафене и др., никакой конкретной помощи Советский Бремен не получил. Несколько сотен добровольцев-коммунистов, возглавляемых Эрнстом Тельманом, до Бремена не смогли добраться, а вооружённый отряд из Бремерхафена прибыл слишком поздно и вынужден был отступить. Нападавшие выступили на Бремен 4 февраля 1919, в 10:15, двумя колоннами вдоль рек Везер и Аллер. В результате ожесточённого, но неуправляемого никем сопротивления горожан в перестрелке погибли со стороны правительственных войск 24 солдата, со стороны Республики 28 вооружённых рабочих, а также гражданские лица: 18 мужчин, 5 женщин и 6 детей. К 21:00 город был взят правительственными войсками. Революционные власти в Бремерхафене были свергнуты 8-9 февраля 1919 года.

Бремен после падения советской власти

После падения Бременской Советской Республики в городе было создано временное правительство, преимущественно из представителей СДПГ. Первым же своим указом оно позаботилось о создании регулярных правительственных войск. В отличие от массовых расстрелов и казней, ознаменовавших конец Баварской советской республики, при и после подавления революции в Бремене экзекуций практически не было — лишь один рабочий был застрелен «при попытке к бегству». Некоторые деятели республики, такие, как Адам Фразункевич и Курт Штёрмер, ушли в подполье. Альфред Хенке, после безуспешных переговоров в Фердене, уехал оттуда в Берлин, где стал депутатом Национального собрания. Художник Генрих Фогелер, участвовавший в работе Советской республики, был арестован. Комендантом Бремена стал полковник Герстенберг, передавший власть временному правительству под руководством Карла Дейхмана. Оно первым делом ввело осадное положение в городе и земле Бремен, запретило журнал Der Kommunist и вернуло СДПГ Bremer Bürger Zeitung. 6 февраля 1919 года к руководству Бременом вернулся Городской сенат. 9 марта 1919 года было избрано Бременское национальное собрание (Bremer Nationalversammlung), которое начало работу 4 апреля, 9 апреля был принят Закон о временном устройстве государстве власти (Gesetz zur vorläufigen Ordnung der Staatsgewalt), став фактически временной конституцией, а 18 мая 1920 года постоянную конституцию.

Государственное устройство

Высшие органы государственной власти - Рабочий совет (Arbeiterrat) и Солдатский совет (Soldatenrat), избирался рабочими и солдатами, между их сессиями - Исполнительный совет рабочих и солдатских советов (Vollzugsrat vom Arbeiter- und Soldatenrat), избирался рабочим и солдатским советами, исполнительный орган - Совет народных уполномоченных (Rat der Volksbeauftragten), избирался рабочих и солдатским советами.

Память

В 1922 году на могиле павших защитников Республики был установлен памятник работы скульптора Бернгарда Хётгера (разрушен гитлеровцами в 1933 году). Вплоть до наших дней ежегодно 4 февраля почтить память революционеров собирается от 2 до 3 тысяч человек. В 1972 году, на месте разрушенного, был установлен новый памятник работы Георга Афрмана.

Литература

• Peter Kuckuk, Bremen in der Deutschen Revolution 1918—1919 — Revolution, Räterepublik, Restauration, Reihe Bremen im 20. Jahrhundert, Bremen 1986, ISBN 3-926028-02-5
• Michael Brauer/Andreas Decker/Christian Schulze, 75 Jahre für und gegen die Bremer Räterepublik. Drei Denkmale im Wandel der Zeit und im Spiegel des politischen Klimas, Hauschild Verlag, Bremen 1994, ISBN 3-929902-15-X
• Karl-Ludwig Sommer, Die Bremer Räterepublik, ihre gewaltsame Liquidierung und die Wiederherstellung «geordneter Verhältnisse» in der Freien Hansestadt Bremen., in: Niedersächsisches Jahrbuch für Landesgeschichte 2005, Hahnsche Buchhandlung, Hannover, ISBN 3-7752-3377-6
• FAU-Bremen (Hrsg.): Syndikalismus und Räterevolution in Bremen 1918/19. Mit einem Streifzug über die Gedenkfeierlichkeiten auf dem «Waller Friedhof» bis heute, Bremen 2008

Отрывок, характеризующий Бременская Советская Республика

– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…