Брендоев, Владимир Егорович

Влади́мир Его́рович Бре́ндоев
Vladimir Brendojev
Дата рождения:	6 сентября 1931(1931-09-06)
Место рождения:	деревня Бережная , Олонецкий район, АКССР, СССР
Дата смерти:	24 октября 1990(1990-10-24) (59 лет)
Место смерти:	Олонец, Карельская АССР
Гражданство:	СССР СССР→ Россия Россия
Род деятельности:	поэт, переводчик
Язык произведений:	Карельский (ливвиковский диалект)
Дебют:	1972

Влади́мир Его́рович Бре́ндоев (карел. Vladimir Jegorovitš Brendojev, 1931—1990) — карельский поэт и писатель.

Биография

Родился в деревне Бережная, которая в настоящее время входит в состав деревни Самбатукса Олонецкого района, в крестьянской семье, карел. Его отец Егор Семёнович Брендоев, с началом коллективизации в Карелии, переехал с семьёй в Петергоф, где работал столяром, а в начале Великой Отечественной войны ушёл на фронт. Мать Мария Ивановна вместе с детьми вернулась в Карелию, поселившись в деревне Сюрья близ Мегреги Олонецкого района. В годы Великой Отечественной войны, Владимир находился на оккупированной финскими войсками территории, посещал финскую школу, где овладел финским языком. В то же время, в семье и с местными жителями общение велось на родном ливвиковском диалекте.

По возвращении отца с фронта, семья переехала в село Куйтежа. В 1949 году Владимир окончил школу-семилетку, некоторое время работал бондарем на Куйтежском промкомбинате, мечтал поступить в сельскохозяйственный техникум, стать агрономом . Однако, на борту рейсового катера, бывшего «морского охотника», капитан, в прошлом — моряк-тихоокеанец, посоветовал ему поступать на флот.

Поступил в Беломорскую рыбопромысловую мореходную школу. Три года спустя получил диплом и затем в течение двадцати лет ходил матросом, боцманом, штурманом на рыболовецких судах Беломорской базы гослова, а в 1972 году стал капитаном рыбоохранного судна Карелрыбвода.

В 1981 году был принят в Союз писателей.

В 1983 году В. Е. Брендоев по состоянию здоровья оставил флот, после чего около года работал в Институте языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН, некоторое время исполнял обязанности уполномоченного Литературного фонда Союза писателей Карелии.

В 1986 году вышел на пенсию и переехал из Петрозаводска в Олонец. Умер в Олонце в 1990 году.

Творчество

Владимир Брендоев стал первым, кто стал писать стихи и рассказы на ливвиковском диалекте карельского языка. Первые стихи он начал писать на русском языке ещё в школьные годы, однако литературный дебют Брендоева состоялся в 1972 году, когда на страницах газеты «Neuvosto Karjala» были опубликованы два его стихотворения, написанные на ливвиковском диалекте. С этого же года он становится постоянным автором этой газеты и журнала «Punalippu». Он стал представлять в карельской литературе свой родной Олонецкий край, где до него не было ни одного национального писателя.

В 1980 году в издательстве «Карелия» вышла его первая книга стихов «Anusrandaine» («Край мой Олонецкий»), в которую вошли, кроме тридцати собственных стихотворений автора, три обработки народных песен и двенадцать переводов. Книга привлекла внимание читателей мягким лиризмом, вдумчивостью, любовью автора к малой Родине — Олонии, и вызвала большой интерес как в Карелии, так и за рубежом, прежде всего в Финляндии.

Финский поэт Аку-Киммо Рипатти переводил стихи Брендоева на финский язык. Они были изданы в виде отдельной книги в 1986 году в издательстве «Pohjoinen» (Оулу, Финляндия). В предисловии к изданию говорится: «Он — блестящий поэт, песенник и виртуоз стихотворного ритма. Нередко его стихи нежны, как олонецкие березники, а порой это почти народная песня или потрясающая поэма о любимой родине».

В последующие годы издаются поэтические сборники Брендоева на карельском языке: «Hiilau huoli» («Горячая забота», 1983), «Kadajikko» («Можжевельник», 1986). Встречи и беседы с земляками подарили читателям сборник рассказов «Kyl’mil» («На постое», 1988). В 1989 году вышла последняя прижизненная книга Брендоева «Sa olet armas» («Ты мне мила…»).

В то время, когда В. Брендоев стал писать, в карельском обществе появилась надежда на возрождение родного языка. Своими стихами он показал, что карельский язык по-прежнему необходим для всестороннего описания человеческой жизни. Язык родной стороны был для него самым дорогим.

Родные просторы, тяжёлая судьба карельского народа и карельского языка, весёлые и грустные стороны жизни, тяжёлая работа, народное мастерство, ребячество, любовь — всё это, как он сам говорил, «дорогое, моё».

После смерти поэта в 1990 году были опубликованы три поэтических сборника: «Runoja» («Стихи», 1991), «Sana, kuultu muaman suus» («Родное слово», 1991), «Jattie hyva jalgi muale» («Добрый след на земле», 1999).

Хотя Владимир Егорович долгое время служил на флоте, он не написал о море ни строчки, отдав всю нежность сердца земле отцов и дедов. Оставаясь крестьянином в душе и стихах, он открыто выражал любовь к Олонецкой земле, её людям, полям и лесам. В характере его лирического героя доминировали крестьянская основательность, надёжность, трудолюбие и доброта. Поэзию Брендоева отличали близость к народному творчеству, напевность, музыкальность, самобытный талант, поэтому многие композиторы Карелии писали музыку на его стихи. Ряд его песен вошёл в репертуар Олонецкого народного хора.

Выступая на Х-м съезде писателей Карелии, Брендоев говорил об огромных художественных возможностях карельского литературного языка, радовался успехам молодых карелоязычных авторов, и искренне верил, что народная культура, которой гордится Север, дождётся своей эпохи Возрождения.

Брендоев известен также как переводчик поэзии на родной язык. Он обращался к переводам стихов А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова, Е. Баратынского, С. Есенина, Н. Рубцова, Е. Евтушенко и других русских поэтов. В его переводах отражается богатство карельского языка и правильно подобранное слово. Он старался выбрать нужный вариант перевода, соединяя точное значение слова с традициями и красотой карельского языка.

Стихи Брендоева включены в учебник-хрестоматию «Литература народов России» (1995) для 9-11 классов.

Главной темой всего творчества писателя является Любовь — любовь к матери, к родной олонецкой земле, к землякам, к родному языку. Он читал стихи землякам в цехах и на фермах, на полевых станах, в библиотеках и школах Олонецкого и Пряжинского районов. Сородичи отвечали ему такой же преданной, трогательной любовью.

За свой вклад в развитие национальной карельской литературы Брендоев был награждён Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Карельской АССР. В 1988 году он стал лауреатом премии имени Я. Виртанена, учреждённой совхозом «Ильинский» совместно с Республиканским обществом «Книга». Общество карельской культуры (теперь Союз карельского народа) посмертно выписало на его имя удостоверение № 1 члена этого общества.

В статье «Доброе имя» писатель Виктор Пулькин отмечал: «Владимир Брендоев заложил краеугольный камень в становление карельского литературного языка, показал его художественные возможности. Дело за теми, кто возведет стены, высокую кровлю этого здания. Зачинателем дела явился достойный человек, давший ему своё честное, доброе имя».

Значительным вкладом в пропаганду его творчества стал изданный в 2001 году Национальной библиотекой Республики Карелия и Олонецкой национальной библиотекой в серии «Писатели Карелии», указатель литературы «Владимир Брендоев = Vladimir Brendojev». С этого же года в Олонце проводится ежегодный фестиваль карельской поэзии, посвящённый памяти Брендоева.

В честь Владимира Брендоева на здании Олонецкой национальную библиотеки установлена мемориальная доска.

Сочинения

• Anusrandaine: runoja karjalaksi. — Петрозаводск: Карелия, 1980.
• Hiilau huoli: runoja karjalaksi. — Петрозаводск: Карелия, 1983.
• Kadajikko: runot da runoelmu. — Петрозаводск: Карелия, 1986.
• Kyl’mil: kertomuksia karjalan kielellä. — Петрозаводск: Карелия, 1988 (второе издание — 1990).
• Sa olet armas: runot da runokiännökset. — Петрозаводск: Карелия, 1989.
• Runoja. — Петрозаводск: Карелия, 1991.
• Sana, kuultu muaman suus: Karjalažet runot lapsilla. — Петрозаводск: Карелия, 1991.
• Jättie hyvä jälgi muale: runot da runokiännökset. — Петрозаводск: Карелия, 1999.

Ссылки

• [gov.karelia.ru/Power/Committee/National/brendoev.html Фестиваль карельской поэзии памяти В. Е. Брендоева]
• [www.gov.karelia.ru/gov/Power/Committee/National/060905.html Краткая справка о жизни и творчестве В. Е. Брендоева]
• [livviki.karelia.ru/language/brendoev.shtml Культура карелов-ливвиков]

Отрывок, характеризующий Брендоев, Владимир Егорович

– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.