Брентано, Клеменс

Клеменс Брентано
Clemens Brentano
Имя при рождении:	Клеменс Брентано де Ларош
Дата рождения:	9 сентября 1778(1778-09-09)
Место рождения:	Эренбрейтштайн
Дата смерти:	28 июля 1842(1842-07-28) (63 года)
Место смерти:	Ашаффенбург
Род деятельности:	писатель, поэт
Направление:	романтизм

Клеменс Брентано де ла Рош (нем. Clemens Brentano; 9 сентября 1778, Эренбрейтштейн (Кобленц) — 28 июля 1842, Ашаффенбург) — немецкий писатель и поэт, наряду с Ахимом фон Арнимом главный представитель так называемого гейдельбергского романтизма. Родной брат Беттины фон Арним.

Биография

Клеменс Брентано был вторым сыном франкфуртского торговца Петера Антона Брентано (из семьи Брентано ди Тремеццо) и обожавшей молодого Гёте Максимилианы фон Ла Рош.

В своих первых произведениях Клеменс подписывался псевдонимом «Мария», и указывал днём своего рождения 8 сентября, праздник рождения Девы Марии по григорианскому календарю.

Клеменс Брентано был крещён в католической церкви, его детство прошло во Франкфурте-на-Майне и в Кобленце. После неудачи в изучении торговли в 1797 году он несколько семестров изучал горное дело в Галле, а затем, с 1798 года, медицину в Йене. Вместо того чтобы завершить обучение в университете, он целиком посвятил себя литературному творчеству. В Йене он познакомился с представителями веймарской классической литературы (Кристофом Мартином Виландом, Иоганном Готфридом фон Гердером, Иоганном Вольфгангом фон Гёте) и раннего романтизма (Фридрихом Шлегелем, Иоганном Готтлибом Фихте и Людвигом Тиком). Свои первые произведения Клеменс писал под влиянием литературных и теоретических произведений йенского раннего романтизма, прежде всего свой роман «Годви», который содержит также некоторые самые известные стихотворения Брентано («Лорелея», «Голос издалёка», «Сидел рыбак в лодке»).

В 1801 году в Гёттингене, где он числился студентом факультета философии, Брентано познакомился с Людвигом Ахимом фон Арнимом, с которым его вскоре связали узы тесной дружбы и совместно с которым он в 1802 году совершил длительное путешествие по Рейну. Во время него друзья услышали множество народных песен и загорелись желанием собрать их и издать.

После своей свадьбы с писательницей Софией Меро-Брентано переехал в Гейдельберг, где вместе с Арнимом выпускал газету и издал сборник народных песен «Волшебный рог мальчика». Сборник оказал огромное влияние на немецкую лирическую поэзию. Его тексты положил на музыку Густав Малер.

Софи Меро умерла в 1806 году при родах третьего ребёнка, оба первых ребёнка также не прожили больше нескольких недель. Через несколько месяцев Брентано женился на Августе Бусман, но не отказался от жизни кочевника. В 1814 году брак был расторгнут. С конца 1809 года Клеменс Брентано жил в Берлине, где принимал участие в литературной жизни и работал над своим (созданным ещё в 1802 году, но опубликованном только посмертно) стихотворным эпосом «Баллады о венке из роз» и над также изданными только после его смерти «Сказками Рейна». Он принадлежал к основателям созданного в 1810 году «Немецкого застольного общества», чьи антиеврейские, отчасти даже переходящие в антисемитские воззрения он активно поддерживал, в частности в своём произведении «Филистимлянин вчера, сегодня и завтра». Антиеврейские мотивы встречаются также и во многих его более поздних произведениях после 1810 года (например, в «Петухе, Курочке и Кудахточке»), самом известном из его религиозных произведений. Зато в другом, появившемся примерно в это же время произведении «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа», мы находим точное и явно с симпатией написанное описание иудаизма времен Иисуса Христа.

Его совместная работа с Генрихом Клейстом в «Берлинском вечернем листке» продолжалась недолго и закончилась после разногласий с Клейстом.

В 1811 году Брентано уехал из Берлина и провёл два последующие года в Богемии, а затем в Вене. В это время появляются его драмы «Алоис и Имельда» (издано только в 1912 году) и «Основание Праги» (издано в 1815 году в отдельном издании). Попытка заявить о себе в Вене как о драматурге закончилась неудачей.

По возвращении в Берлин в 1815 году Брентано находился в глубокой депрессии, приведшей его сначала в ряды пиетистов, а позднее к возвращению в католическую церковь. Этот шаг был сделан благодаря знакомству с дочерью пастора Луизой Гензель в конце 1816 года. Сначала Брентано хотел перейти в протестантство, чтобы жениться на Луизе Гензель. Когда она отклонила его предложение, он стал склонять её к переходу в католическую веру. В 1818 году Луиза приняла католичество. В 1817 году Брентано инсценировал свой отказ от мирской поэзии, но в реальности не распрощался с ней. Посвящённые Луизе Гензель лирические стихотворения (например, «Молчи, о, сердце, я в пустыне») соединяют в себе элементы ранней романтики и религиозные и эротические темы. Около 1816 года возникла ещё одна часть «Сказок Италии», в том числе первый вариант «Петушка, Курочки и Кудахточки».

В 1818 году Брентано покинул Берлин и провёл последующие шесть лет в Дюльмене в Вестфалии, записывая видения тяжело больной монахини Анны Катерины Эммерих, обретшей стигматы. Согласно проведённым позже исследованиям, Брентано в своих записях смешивал откровения Анны со своими литературными пассажами, что не позволяет оценить истинное содержание её видений.

После смерти Анны Эммерик в 1824 году Брентано жил в разных местах, с 1829 года во Франкфурте, а с 1833 года в Мюнхене. В это время он работал над своими книгами, в которых воплотил переработанные записи о видениях: «Страдания Господа нашего Иисуса Христа» (1833), «Жизнеописание святой девы Марии» (1852, издано посмертно), «Годы учения Христа» (издано в 1858—1860 гг. в обработке Карла Эргарда Шмёгера, оригинальное издание лишь в 1981 году) и биография Анны Катерины Эммерик (не окончена, издана в 1867—1870 гг. в обработке Шмёгера, оригинальное издание лишь в 1981 году). Эти произведения, против воли Брентано, использовались в качестве душеполезного чтения и распространялись по всему миру большими тиражами. Их влияние даже сегодня заметно в романском и американском католицизме. В своей книге «Сёстры милосердия» (1831) он приветствовал появление общины сестёр милосердия святого Винченцо фон Пауля в Германии, одновременно это произведение стало одним из высших достижений немецкой прозы.

В 1833 году Брентано познакомился в Мюнхене со швейцарской художницей Эмилией Линдер. Как и ранее в его отношениях с женщинами, повторилось восхваление любимой в стихах и желание обратить её в свою веру, как и прежде, его подруга уклонялась от этих попыток, однако после смерти Брентано она приняла католическую веру. Поздняя любовь принесла свои плоды, которые наряду со стихотворениями Гёте, Гёльдерлина и Гейне, представляют собой самое своеобразное и самое значимое лирическое достижение первой половины XIX века (например, стихотворение «Я звёздам петь могу»). Стихи, посвящённые Линдер, а также появившиеся в 30-е годы XIX века сказки («Прекрасные ножки Фанферлизхен», опубликованные при жизни автора, и «Петушок, Курочка и Кудахточка» (издана в 1838 году)), примыкают к поэтическому берлинскому циклу 1810—1818 годов. Одной из самых интересных его работ является и 102-строчное стихотворение «Альгамбра».

Последние годы жизни Брентано отмечены меланхолией и унынием. Он умер в 1842 году в Ашаффенбурге, в доме своего брата Кристиана.

Большая часть его стихотворного наследия была издана Эмилией Брентано, женой его брата Кристиана Брентано, и Йозефом Меркелем уже после смерти писателя.

В память о Брентано город Гейдельберг в Германии учредил в 1993 году премию имени Клеменса Брентано.

Произведения

• «Годви или каменный портрет матери» (нем. Godwi oder Das steinerne Bild der Mutter)(роман) (1801)
• «Баллады о венке из роз» (нем. Romanzen vom Rosenkranz)(эпос) (1802)
• «Понсе де Леон» (нем. Ponce de Leon) (комедия) (1804)
• «Волшебный рог мальчика» (нем. Des Knaben Wunderhorn) (сборник народных песен) (1804)
• «Чудесная история о часовщике Богсе» (нем. Wunderbare Geschichte von Bogs dem Uhrenmacher)(сатира) (1807)
• «Основание Праги» (нем. Die Gründung Prags) (драма) (1815)
• «Некоторые горе-мельники и портреты венгерской нации» (нем. Die mehreren Wehmüller und ungarischen Nationalgesichter) (рассказ)
• «Три орешка» (нем. Die drei Nüsse) (новелла) (1817)
• «Повесть о славном Касперле и пригожей Аннерль» (нем. Geschichte vom braven Kasperl und dem schönen Annerl) (бытовая новелла) (1817)
• «Хроника странствующего школяра» (нем. Die Chronica des fahrenden Schülers) (рассказ) (1818)
• «Сестры милосердия и уход за больными» (нем. Die Barmherzigen Schwestern in Bezug auf Armen- und Krankenpflege) (1831)
• «Годы учения Христа» (нем. Lehrjahre Jesu) в 2 частях
• «Страдания Господа нашего Иисуса Христа» (нем. Das bittere Leiden unseres Herrn Jesu Christi) (1833)
• «Сказки Рейна» (нем. Rheinmärchen)
• «Петушок, Курочка и Кудахточка» (нем. Gockel, Hinkel und Gackeleia) (сказка) (1838)

Литература

• Брентано, Клеменс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le1/le1-5782.htm Клеменс Брентано в Литературной энциклопедии]
• [portal.dnb.de/opac.htm?method=simpleSearch&query=118515055 Брентано, Клеменс] в Немецкой национальной библиотеке
• [www.goethehaus-frankfurt.de/downloads/brentano_bibliographie.pdf Библиография Брентано]
• [www.goethehaus-frankfurt.de/brentano/edition.html Франкфуртское издание Брентано]
• [www.ub.fu-berlin.de/internetquellen/fachinformation/germanistik/autoren/multi_ab/cvbrent.html Собрание ссылок с комментариями в библиотеке Берлинского свободного университета]

Отрывок, характеризующий Брентано, Клеменс

Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»