Бренценс, Эдуард

Эдуард Бренценс
латыш. Eduards Brencēns
Автопортрет.
Дата рождения:	2 июля 1885(1885-07-02)
Место рождения:	Мадлиенес Лифляндская губерния Российская империя ныне Огрский край Латвия
Дата смерти:	17 апреля 1929(1929-04-17) (43 года)
Место смерти:	Рига
Гражданство:	Российская империя Российская империя Латвия Латвия
Жанр:	живопись, витраж
Учёба:	Центральное училище технического рисования в Петербурге

Эдуард Бренценс (латыш. Eduards Brencēns, 2 июля 1885, Мадлиенес, Лифляндская губерния, Российская империя — 17 апреля 1929, Рига) — латышский живописец, график, театральный художник, иллюстратор и декоратор. Один из основателей латышской профессиональной сценографии.

Биография

Родился в крестьянской семье. После окончания школы, с 1902 по 1909 (с перерывами) обучался декорации и росписи по стеклу в Центральном училище технического рисования в Петербурге (теперь Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А. Л. Штиглица). После окончания училища два года обучался витражному искусству и росписи стекла у двоюродного брата К. Бренцена.

Затем вернулся в Латвию. Работал в качестве актëра и художника-декоратора в любительских театрах.

Участник Первой мировой войны. В 1915 был призван в русскую армию, участвовал в сражениях, в 1917 в Галиции получил тяжелое ранение.

После выздоровления занялся живописью, начал работать в любительском Валмиерском латышском драмтеатре.

В 1918—1919 активно участвовал в культурной жизни г. Валмиера, работал учителем (до 1921 года), читал лекции об искусстве, организовывал выставки, создал и руководил обществом художников и писателей. В 1918 основал объединение художников «Baltā vārna» (рус. «Белая ворона»).

В 1921 переехал в Ригу, где устроился школьным учителем рисования.

Э. Бренценс был членом Объединения независимых художников (с 1920 года), участвовал в выставках художественного общества «Садарбс».

В последние годы жизни жил и преподавал в г. Мадона и Цесвайне.

Умер и похоронен в Риге.

Творчество

Эдуард Бренценс — автор пейзажей, портретов, мифических и исторических композиций и книжных иллюстраций. Внëс большой вклад в развитие латышской сценографии.

Картинам (в частности, «В 1905 году») и иллюстрациям Бренценса присущи драматическая символика, выразительность образов.

• БРЕНЦЕНС Эдуард1.jpg

  Дорога. 1927

• БРЕНЦЕНС Эдуард.jpg

  Иллюстрация сказки «Заколдованные сестры»

• БРЕНЦЕНС Эдуард4.jpg

Литература

• Ilustrēts žurnāls — Rīga, 1926 — Nr. 4.
• Māksla un arhitektūra biogrāfijās. Atb. red. A. Vilsons — Rīga, 1995 — 1. sēj.
• Siliņš J. Latvijas māksla 1915—1940 — Stokholma, 1988 — 1. sēj.

Ссылки

• [www.antonia.lv/ru/index.php?nod=2&id=53 Галерея классического искусства «Антония». Бренценс Эдуард]

Отрывок, характеризующий Бренценс, Эдуард

– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.