Бригада Цанханим

חטיבת הצנחנים 35-я десантируемая пехотная бригадa «Цанханим»
Эмблема бригады «Цанханим»
Годы существования	1955—настоящее время
Страна	Израиль
Подчинение	Центральный военный округ
Входит в	особой резервной дивизии «Ха-Эш»
Тип	воздушно-десантная, аэромобильная
Функция	Пехота, десант
Девиз	«Ахарай (За мной)»
Цвета	краповый берет, красно-белое знамя
Талисман	змея
Участие в	Синайская кампания Рейд на аэропорт Бейрута Бой за «Китайскую ферму» Операция «Энтеббе» Операция «Мир для Галилеи»
Командиры
Действующий командир	полковник Нимрод Алони
Известные командиры	Ариэль Шарон, Рафаэль Эйтан

Бригада «Цанхани́м» (ивр. ‏חטיבת הצנחנים‏‎ — «бригада парашютистов») — израильская элитная высокомобильная парашютно-десантная регулярная бригада, укомплектованная добровольцами и считающаяся наиболее боеспособной среди регулярных пехотных бригад.

Бригада определяется как десантируемая, аэромобильная и является единственной бригадой ЦАХАЛ, передвигающейся на вездеходах и специализированой мобильной технике.

Эти особенности определяют цели и характер задач, которые ставятся бригаде.

Многие операции, в которых принимали участие силы бригады, носили характер специальных операций.

Бригада достигла высочайшей репутации в Израиле, пользуется большой популярностью среди призывников (конкурс доходит до 5 человек на место), и является важной ступенькой в карьере многих офицеров.

Выходцами из «Цанханим» были 5 начальников Генштаба ЦАХАЛ и 3 министра обороны.

Бригада была сформирована в 1954-1956 годах слиянием нескольких частей специального назначения.

Бригада «Цанханим» относится к Центральному округу и входит в состав 98-й резервной воздушно-десантной дивизии, комплектуемой резервистами, прошедшими действительную службу в бригаде.

История

Среди израильских пехотных подразделений парашютные выделяются своим наибольшим боевым опытом. За годы постоянной борьбы Израиля с арабскими странами солдаты этих сил участвовали в тысячах рейдов, стычек, специальных операций и крупномасштабных сражений.

Создание

В январе 1954 года в отдельный 890-й десантный батальон было влито подразделение коммандос 101 под командованием Ариэля Шарона, который впоследствии стал первым командиром бригады. В течение 1956 года на базе 890-го десантного батальона было сформировано десантное подразделение 202, получившее затем статус бригады. В бригаду, помимо 890-го батальона, вошли десантный батальон «Нахаль», рекогносцировочная рота (сайерет цанханим), два новых десантных батальона, десантируемый дивизион тяжёлых миномётов, и парашютно-диверсионная школа .

Основным вооружением подразделения в то время был пистолет-пулемёт Узи, благодаря своим небольшим размерам, соответствующим характеру операций бригады.

Целями создания бригады были:

1. Создание элитного пехотного подразделения оперативно-тактического уровня.
2. Создание структуры, способствующей новым разработкам в области тактического искусства.
3. Воспитание нового поколения армейского командования.

В первый раз это новое подразделение было использовано 10 октября 1956 года как парашютный десант при поддержке танками в операции «Шомрон» против иорданских постов в районе Калькилии (Самария) . В этой операции парашютисты потеряли 18 человек, 4 были награждены медалью «За отвагу», лейтенант Ной Пинхас, вступивший в рукопашный бой с 9 иорданскими солдатами — медалью «За героизм». Эта же операция была последней армейской «операцией возмездия».

Синайская кампания 1956 года

29 октября с десанта сил 202-й бригады началась синайская кампания (операция «Кадеш»). Парашютисты 890-го батальона, самого старого и опытного в бригаде, под командованием Рафаэля Эйтана (Рафуль) прыгали с 16 «Дакот» в 70 км от Суэцкого канала. Накануне Рафуль инструктировал своих солдат таким образом:

Нам предстоит совершить первую парашютно-десантную операцию в истории еврейской армии. Высадка будет при дневном свете и наша задача — подготовиться к взятию под контроль некоторой дороги в определённом месте. Дневного света у нас будет примерно полчаса.

Каждый прыгнувший, и у кого раскрылся парашют, должен посмотреть вниз и увидеть перекрёсток дорог, где всем и надо собраться. Кто приземлился — снимает парашют и с оружием движется по направлению к горам. Другой ориентир: в то время будет закат, — всем идти по направлению заката, то есть на запад. Но главное — с оружием в руках.

После перехода мы займём свои позиции. За ночь каждому необходимо окопаться. С рассветом нас начнут обстреливать снайперы и бомбить самолёты — кто не окопается — тому конец. Всё, что с нами прилетело — это всё, что у нас будет. Каждый глоток воды будет невосполним. Колодцев там нет. Там есть лишь пустыня. Завтра мы впервые прыгнем в войну, а не в учения на дюнах. Дисциплина, желание и терпение — и мы выполним задание без проблем.

Парашютисты заняли плацдарм около перевала Митла до подхода основных сил под командованием Ариэля Шарона. 31 октября разгорелся тяжёлый бой за перевал. В этот день парашютисты потеряли 38 человек убитыми и 120 ранеными. Впоследствии решение А. Шарона вступить в бой, так же как и организация боя, вызвали сильную критику и долгие годы были поводом для нападок на А. Шарона. Против него были выдвинуты обвинения в нарушении приказов, из-за неоправданных потерь его служебное продвижение было заморожено на долгий срок. Очистив перевал, бригада броском на джипах и бронетранспортёрах вышла к Суэцкому заливу. Второй парашютный десант был выполнен 2 ноября батальоном «Нахаль» на аэродром А-Тур. После соединения с основными силами бригады к 5 ноября парашютисты вышли с запада к Шарм-эш-Шейх, завершив его окружение и заставив сдаться египетскую бригаду. Эта кампания была последней в истории Израиля, в которой применялось парашютное десантирование подразделения.

От синайской кампании до шестидневной войны

В течение нескольких лет перед шестидневной войной бойцы бригады осуществляют ряд рейдов на лагеря террористов в Иордании и Ливане. В шестидневной войне 1967 года прославились парашютисты-резервисты, взявшие старый город Иерусалима, применялось десантирование с вертолётов, но в этой войне бригада «Цанханим» сражалась как обычное пехотное подразделение. В составе 84-й дивизии под командованием Исраэля Таля бригада вступила в первый сухопутный бой этой войны, штурмуя укрепления Рафиаха. Перед боем Таль сказал своим людям:

Если мы хотим выиграть войну, то должны выиграть первый бой; нельзя нам отступать, каждый объект должен быть взят любой ценой. Мы должны победить или умереть.

В боях за укрепления вокруг Рафиаха парашютисты оторвались от батальона танков поддержки, скованных египетскими ИС-3, и попали в окружение. Начался ожесточенный бой. Когда я говорил по радио с командиром бригады, — рассказывал впоследствии Таль, — я понял, что он одной рукой стрелял из пулемёта, держа микрофон в другой руке. После подхода резервов и разблокирования бригады, на поле боя было найдено около 1 500 убитых египетских солдат. Бригада с приданными частями потеряла 70 человек убитыми. Такие потери рассматривались израильтянами, как сражение «любой ценой». Затем бригада занимала Газу и участвовала в боях в северном Синае. В ходе этих боев командир бригады Рафаэль Эйтан был тяжело ранен в голову.

Война на истощение

Во время операции «Петух-53» в 1969 году, бойцы разведроты бригады и батальона «Нахаль», высадившись с вертолётов в тылу египетских войск и атаковав пост ПВО Египта, разобрали и вывезли грузовыми вертолётами в Израиль новую советскую РЛС П-12 . Израильские парашютисты участвовали в множестве рейдов, действуя малыми группами с вертолётов по отдельным целям в соседних государствах. Акции, типичные для коммандос (и им приписывавшиеся), выполняли «обычные» десантники..

Война Судного дня

В очередном конфликте — войне «Судного дня» — парашютистов ожидали совершенно иные задачи. Большинство их воевало в качестве обычных мотомеханизированных частей во взаимодействии с танками в ходе одного из самых крупных современных танковых сражений 14 октября 1973 г.

21 октября 1973 г. силами 31-й воздушно-десантной бригады (два батальона) был высажен вертолётный десант. Цель — захват горы Хермон вместе с сохранившимся там разведывательным оборудованием. Одновременно должна была пойти в атаку бригада «Голани». В 14.00 батальон израильских парашютистов высадился из вертолётов и начал наступление вдоль горной цепи на сирийские позиции. Одновременно три батальона из бригады «Голани» наступали в скалистом труднопроходимом районе в направлении вершины Хермона. Пришлось отбивать многочисленные контратаки сирийцев.

Израильтяне потеряли много людей ранеными от огня снайперов, а бронетранспортёры пострадали от сирийских противотанковых ракет. Территория переходила из рук в руки, был ранен командир бригады «Голани». К рассвету после тяжёлых боев оборона сирийцев рухнула. В это же время на вершине Хермона высадился второй батальон парашютистов, что окончательно предопределило исход сражения в пользу израильтян.

После 1973 года

Использование элиты армии в качестве пехоты в войне «Судного дня» не означало, что парашютисты перестали быть разносторонними формированиями специального назначения. Доказательством этого служит их выдающаяся роль в антитеррористической операции по освобождению израильских заложников в «Энтеббе» в 1976 году.

В операции «Мир для Галилеи» (1982) «Цанханим» составили ядро ударных сил, сражаясь с палестинцами и сирийцами в Ливане.

В настоящее время бригада под номером 35 участвует, наравне с другими пехотными частями, в рутинной армейской деятельности в Иудее и Самарии, в основном выполняя аресты боевиков.

Комплектация и знаки отличия

Служба в бригаде добровольная и требует прохождения двухдневной серии интенсивных отборочных физических и психологических тестов (гибуш), проверяющих, помимо физической подготовки, силу воли, инициативность и способность к импровизации, сплочённость и ответственность за товарищей в групповой работе. Гибуш является также отборочным экзаменом для спецподразделений «Дувдеван» и «Маглан».

На службу в бригаде претендуют обычно в четыре-пять раз больше призывников, чем требуется. Большинство отсеивается или непосредственно во время отборочных тестов, или позднее, в течение исключительно тяжёлого обучения, включающего физподготовку, крав мага, освоение различных воинских специальностей, длительные марш-броски с высокой нагрузкой и транспортировкой «раненых» на носилках, недели тренировок на выживание, десантирование с парашютами и высадку с вертолётов, отработку боя на застроенной территории и т.д. Период обучения бойцов бригады длится год, и состоит из 4 месяцев учебной части, 3 месяцев учений уровня рота-батальон и отработки высадки с вертолётов, парашютного курса, 3 месяцев ротной рутинной оперативной деятельности (отработки тактики боя в заселённых местах, тактика боя в застройках, домах, штурм заданных объектов и захват целей). В конце боевой подготовки, проходит 90-километровый сверх-марофонский марш-бросок за право получения крапового берета. В заключительной стадии подготовки, бойцы проходят 2 месяца итоговых бригадных учений, включающих в себя все навыки, приобретённые бойцом в течение его годовой боевой подготовки. Знаками отличия бригады являются краповый берет с кокардой пехоты и красные ботинки, все солдаты и офицеры носят нагрудный знак парашютиста — «крылышки». На эмблеме части (таг яхида) изображён крылатый змей на красном фоне. Эмблема носит название шфифон (ивр. ‏שפיפון‏‎ — «гадюка палестинская»), по библейскому стиху

Да будет Дан змеем на дороге, аспидом на пути, что язвит ногу коня, так что падает всадник его навзничь. Бытие 49:17

Десантникам разрешено носить гимнастёрку навыпуск как часть парадно-выходной формы.

По окончании действительной службы, солдаты и офицеры приписываются к резервным десантным бригадам, пользующимся той же символикой (красный фон эмблем части, красные ботинки). .

Состав

В состав бригады входят:

• 101-й отборный пехотный батальон «Пе́тен» (ивр. ‏פתן‏‎, дословно: «Аспид» или «Кобра», номер присвоен в честь «Подразделения 101»);
• 202-й отборный пехотный батальон «Це́фа» (ивр. ‏צפע‏‎, дословно: «Гадюка»);
• 890-й отборный пехотный батальон «Эф’э́» (ивр. ‏אפעה‏‎, дословно: «Эфа»);
• 5135-й рекогносцировочный батальон (ивр. ‏גדס"ר‏‎ гадса́р) «Сара́ф» (ивр. ‏שרף‏‎, дословно: «Земляная гадюка»), в состав которого входят:

— Рекогносцировочная рота (ивр. ‏פלס"ר‏‎ пальса́р) («Сайе́рет Цанхани́м»);

— Противотанковая рота (ивр. ‏פלנ"ט‏‎ пальна́т);

— Военноинженерная рота (ивр. ‏פלחה"ן‏‎ пальха́hан);

• Тренировочная база бригады (ивр. ‏בא"ח צנחנים‏‎ бах Цанхани́м) «Шфифо́н» (ивр. ‏שפיפון‏‎, дословно: «Рогатая гадюка»);
• Рота связи бригадного подчинения (ивр. ‏פלחי"ק‏‎ пальхи́к) «Хана́к» (ивр. ‏חנק‏‎, дословно: «Удавчик»).

Бригада передвигается на бронетранспортёрах M113, бронированных вездеходах хамви, для патрулирования и дозоров на пересеченной местности используются мотовездеходы .

Вылазки в Петру

См. также: Красная скала (песня)

В 1950-х среди солдат и офицеров, выходцев из десантного батальона 890, стала популярной идея о походе в Петру. Многие парашютисты мечтали о таком походе, как своеобразном свидетельстве их любви к краю и доблести. После того как командир десантной разведроты Меир Хар-Цион с подругой смогли пробраться по иорданской территории и рассказать в Израиле о красоте покинутого набатеями города, ещё 12 человек пытались пересечь пустыню в враждебной стране. Почти все они погибли, лишь парашютист из роты Меира, репатриант из СССР Дмитрий Берман смог вернуться в Израиль .

Командиры бригады

Имя	Период	Комментарий
Ариэль Шарон	1954 — 1957	В дальнейшем генерал-майор (алуф) и премьер-министр Израиля
Менахем Авирам	1957 — 1960	-	Эли Зеира	1960 — 1962	В дальнейшем генерал-майор (алуф), начальник Службы военной разведки
Ицхак Хофи	1962 — 1964	В дальнейшем генерал-майор (алуф) и директор «Моссада»
Рафаэль Эйтан	1964 — 1967	В дальнейшем Начальник Генштаба Армии обороны Израиля
Дани Мат	1967 — 1969	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Хаим Надаль	1969 — 1971	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Леви Хофеш	1971 — 1972
Узи Яири	1972 — 1973
Арье Цидон	1973 — 1975	-	Матан Вильнаи	1975 — 1976	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Амос Ярон	1976 — 1977	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Амнон Липкин-Шахак	1977 — 1979	В дальнейшем Начальник Генштаба Армии обороны Израиля
Дорон Рубин	1979 — 1981	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Йорам Яир («Йя-йя»)	1981 — 1982	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Шмуэль Арад	1982 — 1984	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Менахем Заторски	1984 — 1985
Нехемья Тамари	1985 — 1986	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Шауль Мофаз	1986 — 1988	В дальнейшем Начальник Генштаба Армии обороны Израиля
Дорон Альмог	1988 — 1990	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Моше («Боги») Яалон	1990 — 1991	В дальнейшем Начальник Генштаба Армии обороны Израиля
Мати Харари	1991 — 1993
Исраэль Зив	1993 — 1995	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Бени Ганц	1995 — 1997	В дальнейшем Начальник Генштаба Армии обороны Израиля
Гершон Ицхак	1997 — 1999	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Гади Шамни	1999 — 2001	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Авив Кохави	2001 — 2003	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Йоси Бахар	2003 — 2005	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Хагай Мордехай	2005 — 2007	В дальнейшем бригадный генерал (тат-алуф)
Херци Ха-Леви	2007 — 2009	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Аарон Халива	с 2009 — 2011	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Амир Барам	2011 — 2013	В дальнейшем бригадный генерал (тат-алуф)
Элиэзер Толедано	2013 — 2015	-	Нимрод Алони	с июля 2015	} Напишите отзыв о статье "Бригада Цанханим" Примечания Ссылки [www.zanhanim.org.il Официальная страница бригады]  (иврит) [www.202.org.il/Pages/Header/otot.php Ранняя история 1948—1958]  (иврит) [www.alefmagazine.com/pub1843.html Цнеф № 1 — элита армии Израиля] [www.waronline.org/IDF/Articles/unfamous_war.htm#kadesh Операция «Кадеш»] [www.waronline.org/IDF/Articles/history/sinai-debut.html Синайский Дебют] Литература Миллер Д. [militera.lib.ru/research/miller/index.html Коммандос: Формирование, подготовка, выдающиеся операции спецподразделений]. — Харвест, 1999. Константин Капитонов. [www.erlib.com/Константин_Капитонов/Израиль._История_Моссада_и_спецназа/1/ Израиль. История Моссада и спецназа]. — Москва: АСТ, 2005. — 446 с. — (Воюющая страна). — 5000 экз. — ISBN 5-17-02-8779-8.

Отрывок, характеризующий Бригада Цанханим

– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.