Бардо, Брижит

Брижит Бардо
Brigitte Bardot
Брижит Бардо в 1950 году
Имя при рождении:	Брижит Анн-Мари Бардо
Гражданство:	Франция Франция
Профессия:	актриса, певица, фотомодель, защитница животных
Карьера:	1952—1973
Награды:

Брижи́т Анн-Мари́ Бардо́ (фр. Brigitte Anne-Marie Bardot [bʁi.ʒit baʁ.do]; род. 28 сентября 1934, Париж, Франция) — французская актриса, певица и общественный деятель.

Впервые снялась в кино в 1952 году. Завоевала всемирную популярность благодаря роли в фильме «И Бог создал женщину» 1956 года. В 1950—1960-х годах она была для Европы таким же секс-символом, как Мэрилин Монро для Америки. В течение своей 21-летней карьеры в шоу-бизнесе снялась в 48 фильмах, записала 80 песен, выступала в различных музыкальных шоу. Завершив кинокарьеру в 1973 году, Бардо начала активную деятельность в защиту животных. С 1990-х годов неоднократно выступала с критикой иммигрантов и ислама во Франции, гомосексуальности и межрасовых браков, в результате чего пять раз была осуждена «за разжигание межнациональной розни».

Биография

Брижит Бардо родилась 28 сентября 1934 года в Париже в семье бизнесмена из Лотарингии Луи Бардо и Анны-Мари Мюсель. Под влиянием матери Бардо вместе с младшей сестрой Мари-Жанной (Мижану) с детства занималась танцами. Мижану проявила большую склонность к точным наукам и вскоре оставила танцы, в то время как Брижит, которая не была способной ученицей в школе, но обладала природной пластикой и грацией, решила сосредоточиться на балетной карьере.

В 1947 году Бардо сдала вступительный экзамен в Национальную Академию танца и, несмотря на жёсткий отбор и ограниченное число мест, оказалась в числе восьми зачисленных на обучение. В течение трёх лет она посещала класс русского хореографа Бориса Князева.

В 1949 году Бардо участвовала в показе мод по приглашению знакомого матери; в этом же году снялась для журнала «Jardin des Modes» («Сад Моды»). В 1950 году появилась на обложке журнала «ELLE» («Она») № 232 и была замечена начинающим режиссёром Роже Вадимом (Владимир Племянников). Он показал фотографии девушки своему другу, режиссёру и сценаристу Марку Аллегре, который затем пригласил Бардо на кинопробы. Кинопробы для Бардо прошли удачно и она получила роль, но съёмки фильма были отменены. Тем не менее, знакомство с Вадимом, который присутствовал на пробах, повлияло на её дальнейшую жизнь и карьеру.

В 1952 году впервые снялась в фильме (картина Le Trou Normand). В том же году, в 18 лет вышла замуж за Роже Вадима. С 1952 по 1956 год снялась в 17 фильмах, в основном, лирических комедиях и мелодрамах, играла в театре в постановке пьесы «Приглашение в замок» Жана Ануя. В 1953 посетила Каннский кинофестиваль и начала набирать популярность. Однако всемирной известности Бардо способствовала картина «И Бог создал женщину» (1956), режиссёрский дебют Роже Вадима. Бардо сыграла главную героиню, необузданную восемнадцатилетнюю Жюльет Арди, мечущуюся между несколькими мужчинами. В Европе фильм шокировал зрителей, получил массу негативных откликов и был осуждён католической церковью из-за вызывающего поведения героини Брижит и сцен, в которых актриса появляется обнажённой и танцует на столе. В сравнительно консервативной Америке фильм стал сенсацией, так как прежде столь откровенные сцены не были свойственны голливудским фильмам. Огромная популярность фильма в Штатах способствовала его повторному выпуску в Европе. Историки считают картину предвестником сексуальной революции 1960-х.

С тех пор Бардо работала с такими известными режиссёрами, как Луи Маль, Жан-Люк Годар, Кристиан Жак. Другие известные фильмы с её участием: «Бабетта идёт на войну» (позднее появится причёска «бабетта», созданная по образцу героини Бардо в фильме), «Истина», «Презрение», «Вива Мария!», «Ромовый бульвар».

В 1960-е годы Бардо продолжала исполнять свойственные ей роли инженю и женщин-вамп. В 1963 году Бардо могла бы стать главной (и единственной) героиней фильма начинающего режиссёра Энди Уорхола в его «анти-фильме» «Спи», длиною в 321 минуту. Но роль была отдана любовнику режиссёра Джону Джорно. В 1966 году впервые работала в Голливуде, снявшись в фильме «Милая Брижит» с Джимми Стюартом в главной роли.

За всю свою карьеру в кино Бардо снялась в более чем пятидесяти кинокартинах. Среди её партнёров по фильмам — Ален Делон («Знаменитые любовные истории», «Три шага в бреду»), Жан Габен («В случае несчастья»), Шон Коннери («Шалако»), Жан Марэ («Будущие звёзды», «Любовь в Версале»), Клаудия Кардинале («Нефтедобытчицы»), Анни Жирардо («Послушницы»), Марчелло Мастроянни («Частная жизнь»), Джейн Биркин («Дон Жуан 73»), Жанна Моро («Вива Мария!»), Лино Вентура («Ромовый бульвар»).

В 1970 году Бардо была избрана моделью для бюста Марианны, символа Франции. В 1973 году, незадолго до своего сорокалетия Бардо объявила о завершении кинематографической карьеры и в дальнейшем посвятила свою жизнь борьбе за благосостояние животных.

С конца пятидесятых годов проживает на вилле «Мадраг» в Сен-Тропе на юге Франции. Сейчас она живёт одна на вилле с парой сотен животных.

Личная жизнь

Разведясь с Роже Вадимом в 1957 году, Бардо больше года жила со своим партнёром по фильму «И Бог создал женщину» Жаном-Луи Трентиньяном.

В 1959 году вышла замуж за актёра Жака Шарье, от которого в 1960 году родила сына Николя. После их развода ребёнок был отдан на воспитание в семью Шарье.

Встречалась с французскими музыкантами Сашей Дистелем, Бобом Загури и Сержем Генсбуром (с которым записала несколько известных хитов, включая скандально известную «Я тебя люблю… я тебя тоже нет» (Je t’aime… moi non plus), впоследствии исполненную Генсбуром в дуэте с Джейн Биркин).

Была замужем за немецким миллионером Гунтером Саксом (1966—1969).

В 1992 году Бардо вышла замуж за политика и предпринимателя Бернара д’Ормаля.

Распространено ошибочное мнение, что настоящее имя Бардо — Камилла Жаваль (Camille Javal), которое является именем её героини в фильме «Презрение» (Le mépris).

Брижит Бардо является вегетарианкой. Имеет привычку говорить о себе в третьем лице.

Защита животных

В 1986 она открыла Фонд Брижит Бардо для благополучия и защиты животных (англ. Brigitte Bardot Foundation for the Welfare and Protection of Animals). Она стала вегетарианкой и заработала 3 миллиона франков, продавая на аукционе драгоценности и личные вещи, чтобы поддержать фонд. Сейчас она — защитница животных и противник потребления конины. Находясь в Канаде, она осуждала охоту на тюленей и пыталась обсудить это со Стивеном Харпером, хотя ей отказали во встрече.

Однажды она кастрировала соседского осла, когда, присматривая за ним, увидела, что он «пристает» к её ослу и кобыле, из-за чего владелец осла подал на неё в суд в 1989 году. В 1999 Бардо написала письмо председателю КНР Цзян Цзэминю, опубликованное во французском журнале «VSD», в котором она обвиняла китайцев в «издевательствах над медведями и убийстве последних в мире тигров и носорогов для создания афродизиаков».

Она пожертвовала^{[когда?]} больше 140 000 долларов за два года для массовой стерилизации и усыновления бухарестских бездомных собак, которых насчитывалось около 300 000. Бардо собирается^{[когда?]} приютить многих этих собак в новом центре спасения животных, который она построила на своей частной территории.

28 сентября 2009 г., в свой 75-й день рождения, Бардо выступила с просьбой к актрисе Софи Лорен отказаться от ношения мехов. По её словам, это было бы для неё лучшим подарком.

В январе 2013 года заявила, что может попросить российское гражданство, если в Лионе усыпят двух больных туберкулёзом слонов.

Политика

Бардо поддерживала президента Шарля де Голля в 1960-х. Её муж Бернар д’Ормаль — бывший советник праворадикальной партии «Национальный Фронт». Вопреки распространённому мнению, что она поддерживает программу Жан-Мари Ле Пена, Бардо всегда заявляла, что аполитична и не состоит ни в какой политической партии.

Бардо осуждали 5 раз за «разжигание расовой неприязни». В 1997 году её оштрафовали за комментарии, выпущенные в газете «Le Figaro». В 1998 её осудили за заявление о растущем количестве мечетей во Франции.

В книге «Площадь Плутона» (фр. Le Carré de Pluton), которую она написала в 1999 году, она критиковала мусульманский фестиваль ид аль-адха, так как на нём закалывают овец. За это в июне 2000 года французский суд оштрафовал её на 30000 франков.

В той же книге в главе «Открытое письмо моей потерянной Франции» (англ. Open Letter to My Lost France) она написала: «…моя страна, Франция, моя родина, моя земля снова заполнена толпой чужеземцев, особенно мусульман».

В книге «Крик в тишине» (англ. A Scream in the Silence), написанной в 2003 году, она предупреждала об «исламизации Франции» и сказала о переселении мусульман: «За последние двадцать лет мы уступили подпольному, опасному и неуправляемому проникновению, которое не только противоречит нашим законам и устоям, но и попытается спустя годы навязать свои». В этой книге она рассказывает о друзьях-гомосексуалах и о сегодняшних геях говорит: «трясут задницами, поднимают маленькие пальчики и голосами кастратов стонут о том, как отвратительные гетеро заставляют их страдать». Она говорит, что французские политики это «флюгера, показывающие влево или вправо, пока фантазия управляет ими… даже французские проститутки не такие, как они». Она говорит, что современное искусство это «говно, как буквально, так и образно».

В мае 2003 года Движение против расизма и за дружбу между народами (фр. Mouvement contre le racisme et pour l'amitié entre les peuples) объявило, что подаст в суд на Бардо. Против Бардо также выступила Лига по правам человека (фр. Ligue des Droits de l'Homme).

В книге Бардо также обратили внимание на фразы «смешение генов» и предыдущие поколения «отдали жизнь, чтобы вытеснить захватчиков».

В 2008 году её осудили за «разжигание расовой/религиозной неприязни» из-за письма, копию которого она отправила Николя Саркози, когда тот был министром внутренних дел Франции. В письме она возражала против ритуального перерезания горла баранов на мусульманском празднике без оглушения. Она также порицала быстрорастущее мусульманское сообщество, пытающееся захватить власть и распространять их культуру, ценности, образ жизни. Суд закончился 3 июня 2008 года с самым крупным штрафом в её жизни — 15 000 евро. Прокурор заявил, что устал предъявлять обвинения Бардо из-за расовой неприязни.

Влияние

Известно, что Брижит Бардо была идеалом красоты для юного Джона Леннона. Как символ пятидесятых, её имя упоминается во многих популярных песнях, включая хиты в исполнении The Who («It’s Not Enough»), Red Hot Chili Peppers («Warlocks»), Боба Дилана («I Shall Be Free»), Элтона Джона («I Think I’m Going To Kill Myself») и Нины Хаген («Frühling in Paris»). В фильме-мюзикле «Через Вселенную», основанном на 34 композициях The Beatles, её портрет украшает общежитие Принстонского университета.

Считается, что Бардо ввела в моду купальник бикини, щеголяя в этом одеянии на Каннском фестивале и в своих ранних фильмах; клетчатую одежду, появившись в розовом платье в клетку на своей свадьбе с Жаком Шарье, и причёску «кислая капуста». Бардо также способствовала росту популярности курортных городов Сан-Тропе (Франция) и Бузиос (Бразилия) как мест для отдыха.

Фильмография

• 1952 — «Нормандская дыра» / Le trou normand
• 1952 — «Длинные зубы» / Les dents longues
• 1952 — «Манина, девушка без покрывала» / Manina, la fille sans voile
• 1953 — «Портрет его отца» / Le portrait de son père
• 1953 — «Акт любви» / Un acte d’amour
• 1954 — «Ночь любви» / Tradita
• 1954 — «Тайны Версаля» / Si Versailles m'était conté
• 1955 — «Уличный свет» / La lumière d’en face
• 1955 — «Будущие звёзды» / Futures vedettes
• 1955 — «Сын Каролины Шери» / Le fils de Caroline chérie
• 1955 — «Доктор на море» / Doctor at Sea
• 1955 — «Большие манёвры» / Les grandes manoeuvres
• 1956 — «Невеста слишком хороша» / La mariée est trop belle
• 1956 — «Елена Троянская» / Helen of Troy
• 1956 — «Ох уж эта девчонка!» / Cette sacrée gamine
• 1956 — «Мой дорогой Нерон» / Mio figlio Nerone
• 1956 — «Мадемуазель Стриптиз» / En effeuillant la marguerite
• 1956 — «…И Бог создал женщину» / Et Dieu… créa la femme
• 1957 — «Парижанка» / Une parisienne
• 1958 — «Небо рухнуло ночью (Ювелиры Лунного Света)» / Les bijoutiers du clair de lune
• 1958 — «В случае несчастья» / En cas de malheur
• 1959 — «Женщина и паяц» / La femme et le pantin
• 1959 — «Бабетта идёт на войну» / Babette s’en va-t-en guerre
• 1959 — «Потанцуете со мной?» / Voulez-vous danser avec moi?
• 1960 — «Ночной роман» / L' affaire d’une nuit
• 1960 — «Истина» / La vérité
• 1961 — «Пожалуйста, не сейчас» / La bride sur le cou
• 1961 — «Знаменитые любовные истории» / Amours célèbres
• 1962 — «Частная жизнь» / Vie privée
• 1962 — «Отдых воина» / Le repos du guerrier
• 1963 — «Презрение» / Le mépris
• 1964 — «Очаровательная идиотка» / Une ravissante idiote
• 1965 — «Вива, Мария!» / Viva Maria!
• 1966 — / Marie Soleil
• 1966 — «Мужское — женское» / Masculin féminin: 15 faits précis
• 1967 — «Две недели в сентябре» / À coeur joie
• 1968 — «Три шага в бреду» / Tre passi nel delirio
• 1968 — «Шалако» / Shalako
• 1969 — «Медведь и кукла» / L' ours et la poupée
• 1969 — «Женщины» / Les femmes
• 1970 — «Послушницы» / Les novices
• 1971 — «Ромовый бульвар» / Boulevard du rhum
• 1971 — «Нефтедобытчицы» / Les pétroleuses
• 1973 — «Дон Жуан-73» / Don Juan 73 ou Si Don Juan était une femme…
• 1973 — «История про Колино-юбочника» / L' histoire très bonne et très joyeuse de Colinot Trousse-Chemise

Ссылки

• [www.fondationbrigittebardot.fr/ Фонд Брижит Бардо]  (фр.)
• Брижит Бардо (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.tv.com/person/110117/summary.html Брижит Бардо] (англ.) на TV.com
• [movies.yahoo.com/movie/contributor/Брижит Бардо Бардо, Брижит] (англ.) на сайте Yahoo! Movies

Отрывок, характеризующий Бардо, Брижит

Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.