Брисеида
Брисеи́да (др.-греч. Βρισηΐς) — персонаж древнегреческой мифологии, одна из центральных фигур сюжета поэмы Гомера «Илиада». Брисеида — «отчество», прозвище по отцу Брису из Мисии[1], её собственное имя — Гипподамия.
Во время Троянской войны Брисеида захвачена греками и как доля в военной добыче отдана Ахиллу, который делает её своей наложницей[2]. Её муж Минес и три брата были убиты при взятии Лирнесса[3].
Несмотря на то, что греки уничтожили всю семью Брисеиды, она изображается как любящая Ахилла рабыня. Позднее Брисеиду у Ахилла отнимает вождь греческого войска Агамемнон. Это вызывает возмущение Ахилла, и он отказывается от участия в войне. Греки терпят поражения, в том числе гибнет друг Ахилла Патрокл. Агамемнон вынужден вернуть Брисеиду Ахиллу, после чего тот вновь принимает участие в боевых действиях.
Она оплакивала Ахилла после его смерти[4].
В литературе и искусстве
Изображена на картине Полигнота в Дельфах[5]. Героиня трагедии Акция «Брисеида»[6]. Письмо Брисеиды Ахиллу сочинил Овидий (Героиды III). В средние века её имя писали Прессида[7].
Брисеида появляется в «Романе о Трое» Бенуа де Сент-Мора. Начиная с «Филострато» Боккаччо её имя в литературной традиции изменяется на Крессида; именно под таким именем она фигурирует в поэме Чосера «Троил и Крессида» и в одноименной драме Шекспира.
В астрономии
В честь Брисеиды назван астероид (655) Брисеида, открытый в 1907 году.
Напишите отзыв о статье "Брисеида"
Примечания
|
Отрывок, характеризующий Брисеида
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.