Бристоль Сити
Поделись знанием:
К:Футбольные клубы, основанные в 1897 годуБристоль СитиБристоль Сити
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
 Бристоль Сити
| |||
| |||
| Полное название |
Bristol City Football Club | ||
| Прозвища | Малиновки (англ. The Robins) | ||
| Основан | 1897 | ||
|---|---|---|---|
| Стадион | Эштон Гейт, Бристоль | ||
| Вместимость | 16 600 | ||
| Владелец | Стивен Лэнсдаун
| ||
| Тренер | Ли Джонсон
| ||
| Капитан | Аарон Уилбрахэм
| ||
| Соревнование | Чемпионат Футбольной лиги | ||
| 2015/16 | 18 | ||
| |||
«Бри́столь Си́ти» (англ. Bristol City Football Club) — английский футбольный клуб из города Бристоль. Образован в 1897 году. Домашним стадионом клуба является «Эштон Гейт», вмещающий 16 тысяч зрителей. Цвета клуба — красно-серо-белые. В сезоне 2015/16 выступает в Чемпионшипе, втором по значимости футбольном турнире Англии. «Бристоль Сити» является обладателем Кубка Уэльса в сезоне 1933/34.
Содержание
История
Ранние годы (1897—1911)
Клуб был основан в 1897 году под названием «Бристоль Саут Энд». Став профессиональным клубом и объединившись в 1900 году с другой местной командой «Бедминстер», название было изменено на «Бристоль Сити». В 1901 году клуб вступает в Футбольную Лигу, где был единственной нелондонской командой к югу от Бирмингема до 1920 года. Первая игра была сыграна против «Блэкпула» на «Блумфилд Роуд» 7 сентября 1901 года. «Сити» выиграли 2:0.
Впервые выйдя в Первый дивизион Футбольной лиги в 1906 году, «Бристоль Сити» сходу занимает в нем второе место, пропустив вперед лишь «Ньюкасл Юнайтед». В 1909 клуб дошел до финала Кубка Англии, где уступил «Манчестер Юнайтед» со счетом 0:1. Но несмотря на эти локальные успехи в 1911 году «Сити» вылетает во Второй дивизион Футбольной лиги. Успехи 1906—1909 годов клуб так и не сможет повторить, а возвращения в элиту придется ждать 65 лет.
Возвращение в элиту (1966—1980)
В 1967 году на тренерский мостик клуба, находящегося во Втором дивизионе приходит Алан Дикс. В сезоне 1975/76 «Бристоль Сити» занимает второе место и выходит в Первый дивизион Футбольной лиги.
Второе пребывание в классе сильнейших получилось менее славным чем первое. Высшим достижением стало 13 место в сезоне 1978/79, а в следующем сезоне клуб вновь вылетает во Второй дивизион Футбольной лиги. После этого начался финансовый крах и скитания по низшим дивизионам.
Возрождение клуба (2005—наши дни)
В сентябре 2005 года тренером «Бристоль Сити», клуба Первой лиги (ставшего после учреждения Премьер-лиги и Чемпионата третьим эшелоном английского футбола), становится Гари Джонсон. Он обратил на себя внимание работой с командой «Йовил Таун», выведя её в Первую лигу. Под руководством этого специалиста «малиновки» заняли второе место в Первой лиге в сезоне 2006/07 и вышли в Чемпионат Футбольной лиги.
В дебютном сезоне 2007/08 в Чемпионате команда сразу заняла четвёртое место и получила право побороться за выход в Премьер-лигу, но проиграла в финале плей-офф на «Уэмбли» «Халл Сити» со счётом 0:1, не сумев в третий раз в истории выйти в элитный дивизион.
Достижения
- Финалист Кубка Англии: 1
- 1908/09
- Второе место в Первом дивизионе: 1
- 1906/07
- Чемпион Второго дивизиона: 1
- 1905/06
- Чемпион Третьего дивизиона, Юг: 3
- 1922/23, 1926/27, 1954/55
- Чемпион Первой лиги: 1
- 2014/2015
- Обладатель Кубка Уэльса: 1
- 1933/34
- Обладатель Кубка Футбольной лиги: 2
- 1985/86, 2002/03
- Второе место в Первой лиге: 1
- 2006/07
- Победители Англо-Шотландского Кубка: 1
- 1977/78
Основной состав
- По состоянию на 14 октября 2016[1]
| № | Игрок | Страна | Дата рождения | Бывший клуб | Контракт | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Фрэнк Филдинг |
|
4 апреля 1988 (36 лет) | Дерби Каунти
|
2013—2018 | |
| 12 | Ричард О’Доннелл |
|
12 сентября 1988 (35 лет) | Уиган Атлетик
|
2016—2018 | |
| 24 | Макс О’Лири |
|
10 октября 1996 (27 лет) | Воспитанник клуба | 2015—2018 | |
| 29 | Иван Лучич | 
|
23 марта 1995 (29 лет) |  Бавария
|
2016—2018 | |
| Защитники | ||||||
| 2 | Марк Литтл |
|
20 августа 1988 (35 лет) | Питерборо Юнайтед
|
2014—2017 | |
| 4 | Эйден Флинт |
|
11 июля 1989 (34 года) | Суиндон Таун
|
2013—2019 | |
| 5 | Йоэль Экстранд | 
|
4 февраля 1989 (35 лет) | Уотфорд
|
2016—2017 | |
| 13 | Скотт Голбурн |
|
29 февраля 1988 (36 лет) | Вулверхэмптон Уондерерс
|
2016—2018 | |
| 17 | Тэйлор Мур |
|
12 мая 1997 (26 лет) |  Ланс
|
2016—2019 | |
| 23 | Хёрдур Магнуссон | 
|
11 февраля 1993 (31 год) |  Ювентус
|
2016—2019 | |
| 27 | Адам Мэттьюз | 
|
13 января 1992 (32 года) | В аренде у Сандерленда
|
2016—2017 | |
| Полузащитники | ||||||
| 3 | Джо Брайан | 
|
17 сентября 1993 (30 лет) | Воспитанник клуба | 2011—2019 | |
| 6 | Гэри О'Нил |
|
18 мая 1983 (40 лет) | Норвич Сити
|
2016—2018 | |
| 7 | Кори Смит |
|
31 января 1991 (33 года) | Олдхэм Атлетик
|
2014—2019 | |
| 8 | Джош Браунхилл |
|
19 декабря 1995 (28 лет) | Престон Норт Энд
|
2016—2018 | |
| 11 | Каллум О'Дода | 
|
23 апреля 1995 (28 лет) | Оксфорд Юнайтед
|
2016—2019 | |
| 14 | Бобби Рид |
|
2 февраля 1993 (31 год) | Воспитанник клуба | 2011—2018 | |
| 15 | Люк Фримен |
|
22 марта 1992 (32 года) | Стивенидж
|
2014—2017 | |
| 21 | Марлон Пэк |
|
25 марта 1991 (33 года) | Челтнем Таун
|
2013—2018 | |
| — | Билли Мёрфи |
|
22 декабря 1995 (28 лет) | Херефорд Юнайтед
|
2014—н/д | |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Тэмми Абрахам |
|
2 октября 1997 (26 лет) | В аренде у Челси
|
2016—2017 | |
| 10 | Ли Томлин |
|
12 января 1989 (35 лет) | Борнмут
|
2016—2019 | |
| 16 | Густав Энгвалль |
|
29 апреля 1996 (27 лет) | Гётеборг
|
2016—2019 | |
| 18 | Аарон Уилбрэм 
|
|
21 октября 1979 (44 года) | Кристал Пэлас
|
2014—2017 | |
| 20 | Джейми Патерсон |
|
20 декабря 1991 (32 года) | Ноттингем Форест
|
2016—2019 | |
Игроки, в разное время выступавшие за клуб
Символика клуба
Эмблема клуба представляет собой упрощенную версию герба города Бристоль. С 1976 по 1994 на клубной эмблеме включала в себя изображение малиновки. Недавняя попытка клуба сменить эмблему была отвергнута разгневанными болельщиками.
Талисманом «Бристоль Сити» c 2005 года является малиновка Скрампи (Scrumpy the Robin).
Официальный гимн клуба «One For The Bristol City», записанный группой The Wurzels. Начиная с 1976 года, песня всегда звучит на «Эштон Гейт» во время выхода команды на поле.
Напишите отзыв о статье "Бристоль Сити"
Примечания
- ↑ [www.bcfc.co.uk/team/ Основной состав клуба]. (англ.)
Ссылки
- [www.bcfc.co.uk/ Официальный сайт] (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бристоль Сити
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
