Британская Индия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Британская Индия
англ. British Raj
Колония Великобритании, а также конгломерат её зависимых территорий

 

 

 

1858 — 1947



 

 

Флаг Британской Индии Орден Звезды Индии
Гимн
God Save the Queen
Столица Дели
Язык(и) Английский
Религия индуизм, ислам, сикхизм, буддизм, христианство
Денежная единица Индийская рупия
Площадь 4 917 273 км² (1918)

4 238 773 км² (1938) из-за выделения Бирмы в отдельную колонию

Форма правления Конституционная монархия
К:Появились в 1858 годуК:Исчезли в 1947 году

Британская Индия (англ. British Raj) — название британского колониального владения в Южной Азии с 1858 по 1947 годы. Постепенно расширявшаяся территория колонии со временем охватила территории современных Индии, Пакистана, Бангладеш и Мьянмы. Термином Британская Индия обычно называют всю территорию колониального владения, хотя, строго говоря, он относился только к тем частям субконтинента, которые находились под непосредственным британским управлением; помимо этих территорий существовали т. н. «туземные княжества», формально находившиеся лишь в вассальной зависимости от Короны.

В 1947 году Британской Индии была предоставлена независимость, после чего страна была разделена на два доминиона — Индию и Пакистан. От Пакистана, в свою очередь, в 1971 году отделился Бангладеш.





История

Итогом восстания сипаев стала ликвидация Британской Ост-Индской компании и переход власти непосредственно к короне. Установившуюся систему в англоязычных источниках принято именовать «бритиш радж» (англ. British Raj). Эта система использовала традиционную феодальную организацию Индии, однако верховным сюзереном правителей отдельных индийских регионов являлась британская корона. Такая организация была окончательно закреплена в 1876 году коронацией английской королевы Виктории как Императрицы Индии.

В 1935 году Законом об управлении Индией ей была предоставлена частичная автономия. Более того, Индия была единственной страной с колониальным статусом, которая подписала Декларацию Объединённых Наций 1 января 1942 года.

Первая мировая война и её последствия

В течение войны до 1,4 млн британских и индийских солдат из британской армии в Индии приняли участие в военных действиях по всему миру, сражаясь наравне с солдатами из таких доминионов, как Канада и Австралия. Международная роль Индии возросла. В 1920 году она стала одним из учредителей Лиги Наций, и приняла участие в летних Олимпийских играх 1920 года в Антверпене под названием «Британских Индий». В самой Индии это приводило к требованиям большего самоуправления, особенно среди лидеров Индийского национального конгресса.

Начиная с 1916 года, британские колониальные власти в лице вице-короля лорда Челмсфорда объявили об уступках требованиям индийцев; эти уступки включали в себя назначения индийцев на офицерские должности в армии, присвоение князьям наград и почётных титулов, отмена крайне раздражавшего индийцев акциза на хлопок. В августе 1917 года госсекретарь по делам Индии Эдвин Монтегю объявил целью Британии поэтапное формирование в Индии «ответственного правительства как неотъемлемой части Британской империи».

К концу войны большинство войск были передислоцированы из Индии в Месопотамию и Европу, что вызывало беспокойство местных колониальных властей. Участились беспорядки, а британская разведка отмечала множество случаев сотрудничества с Германией. В 1915 году был принят Закон об обороне Индии, который в дополнение к Закону о прессе, позволил преследовать политически опасных диссидентов, в частности, отправлять журналистов в тюрьму без суда, и осуществлять цензуру.

В 1917 году комитет под председательством британского судьи Роулетта расследовал причастность немцев и российских большевиков к вспышкам насилия в Индии. Выводы комиссии были представлены в июле 1918 года, и выделили три района: Бенгалия, Бомбейское президентство, и Пенджаб. Комитет рекомендовал расширить полномочия властей в условиях военного времени, ввести суды из трёх судей, без суда присяжных, ввести правительственный надзор над подозреваемыми, и дать полномочия местным властям арестовывать и задерживать подозреваемых на короткие сроки без суда.

Конец войны вызвал также экономические изменения. К концу 1919 года в войне участвовало до 1,5 млн индийцев. Налоги выросли, а цены в период 1914 — 1920 годов удвоились. Демобилизация из армии усугубила безработицу, в Бенгалии, Мадрасе и Бомбее прошли голодные бунты.

Правительство решило воплотить в жизнь рекомендации комитета Роулетта в виде двух законов, однако при голосовании в Имперском законодательном совете все его индийские депутаты проголосовали против. Британцам удалось провести урезанную версию первого билля, разрешавшего властям внесудебные преследования, но сроком только на три года, и только против «анархических и революционных движений». Второй билль был целиком переписан в виде поправок к Уголовному кодексу Индии. Тем не менее, в Индии вспыхнуло сильное возмущение, которое вылилось в резню в Амритсаре, и вывело на передний край националистов Махатмы Ганди.

В декабре 1919 года был принят Закон о правительстве Индии. Имперский и провинциальные законодательные советы были расширены, и отменено убежище исполнительной власти при прохождении непопулярных законов в виде «официального большинства».

Такие вопросы, как оборона, уголовный розыск, иностранные дела, связь, сбор налогов остались в ведении вице-короля и центрального правительства в Нью-Дели, тогда как здравоохранение, аренда земли, местное самоуправление были переданы в провинции. Такие меры облегчили индийцам возможность участвовать в госслужбе, и получать офицерские должности в армии.

Избирательное право индийцев было расширено на национальном уровне, но число индийцев с правом голоса составило всего лишь 10 % от взрослого мужского населения, причём многие из них были неграмотны. Британские власти занимались манипуляциями; так, больше мест в законодательных советах получали представители деревень, больше симпатизировавшие колониальным властям, чем горожане. Отдельные места резервировались для не-брахманов, землевладельцев, бизнесменов, выпускников колледжей. Согласно принципу «общинного представительства» места резервировались отдельно для мусульман, сикхов, индуистов, индийских христиан, англо-индийцев, проживавших в Индии европейцев, в Имперском и провинциальных законодательных советов.

В 1935 году британский парламент основал в Индии законодательные ассамблеи, в 1937 году Бирма была отделена от Британской Индии, став отдельной коронной колонией. В том же году были проведены общенациональные выборы в провинциальные ассамблеи, на которых Конгресс выиграл в 7 из 11 провинций. Кроме того, по закону 1935 года Бирма должна была выплатить индийскому колониальному правительству долг в размере 570 млн рупий, который включал в себя расходы на покорение Бирмы, на строительство железных дорог и т. д.


Вторая мировая война и её последствия

С началом войны в 1939 году вице-король Индии, лорд Литлингоу, объявил войну Германии без консультаций с индусами. Это заставило представителей Индийского национального конгресса, занявших посты в провинциях, в знак протеста подать в отставку. В то же время Мусульманская лига поддержала британские военные усилия. Британское правительство пыталось привлечь индусов-националистов к поддержке Британии в обмен на обещания независимости в будущем, однако переговоры с Конгрессом провалились.

В августе 1942 года Махатма Ганди начал кампанию гражданского неповиновения, требуя немедленного вывода всех британцев. Вместе с другими лидерами Конгресса Ганди был немедленно заключён в тюрьму и страна взорвалась от беспорядков, сначала студенческих, а затем и от беспорядков в деревнях, особенно в Соединённых Провинциях, Бихаре и Западной Бенгалии. Наличие в Индии многочисленных по военному времени войск позволило подавить беспорядки в 6 недель, однако некоторые их участники сформировали подпольное временное правительство на границе с Непалом. В других частях Индии беспорядки вспыхивали спорадически летом 1943 года.

Из-за ареста практически всех лидеров Конгресса значительное влияние перешло к Субхасу Босу, покинувшему Конгресс в 1939 году из-за разногласий. Бос начал сотрудничать со странами Оси, стремясь освободить Индию от британцев силой. При поддержке японцев он сформировал так называемую Индийскую национальную армию, набранную в основном из индийских военнопленных, захваченных при падении Сингапура. Японцы основали в оккупированных странах ряд марионеточных правительств, в частности, сделав Боса лидером Временного правительства Азад Хинда («Свободной Индии»). Индийская национальная армия капитулировала при освобождении Сингапура от японцев, а сам Бос вскоре погиб в авиакатастрофе. В конце 1945 года прошли суды над солдатами ИНА, которые, однако, вызвали в Индии массовые беспорядки.

В январе 1946 года произошла серия мятежей в армии, начавшаяся с мятежа индусов, служивших в Королевских ВВС, и недовольных слишком медленной репатриацией. В феврале 1946 года произошёл также мятеж в Королевском ВМФ в Бомбее, и затем другие мятежи в Калькутте, Мадрасе и Карачи.

Также в начале 1946 года прошли новые выборы, на которых Конгресс победил в 8 из 11 провинций. Между ИНК и Мусульманской лигой начались переговоры о разделе Индии. 16 августа 1946 года мусульмане объявили День прямого действия с требованием создания в Британской Индии исламского национального очага. На следующий день в Калькутте начались столкновения между индусами и мусульманами, быстро распространившиеся по всей Индии. В сентябре было назначено новое правительство, в котором премьер-министром стал индус Джавахарлал Неру.

Лейбористское правительство Британии осознало, что страна, истощённая Второй мировой войной, более не имеет ни международной поддержки, ни поддержки местных сил, чтобы далее удерживать власть над Индией, погружающейся в пропасть межобщинных беспорядков. В начале 1947 года Британия объявила о намерении вывести свои силы из Индии не позднее июня 1948 года.

С приближением независимости, столкновения между индусами и мусульманами продолжили обостряться. Новый вице-король, лорд Маунтбеттен, предложил разработать план раздела. В июне 1947 года представители Конгресса, мусульман, общины неприкасаемых, и сикхов согласились на раздел Британской Индии по религиозному принципу. Области с преимущественно индуистским и сикхским населением отходили к новой Индии, с преимущественно мусульманским — к новой стране, Пакистану.

14 августа 1947 года был основан доминион Пакистан, в котором лидер мусульман был назначен генерал-губернатором. На следующий день, 15 августа, Индия была объявлена независимым государством.

Организация

Часть территории субконтинента, находившаяся под непосредственным управлением короны (через генерал-губернатора Индии), именовалась собственно Британской Индией; она делилась на три Президентства — Бомбейское, Мадрасское и Бенгальское. Но основную массу территории представляли «туземные государства» (англ. Native states), или «княжества» (англ. Princely states).

Общее количество отдельных индийских княжеств доходило таким образом до нескольких сотен. Британская власть в них была представлена резидентами, однако собственные резиденты насчитывались на 1947 год только в 4 княжествах. Все остальные княжества объединялись вокруг различных региональных подразделений (агентств, резидентств). Формально «туземные княжества» считались независимыми, и управлялись не британцами, а местными индийскими правителями при контроле Британии над армией, иностранными делами и связью; особо значимым правителям полагался пушечный салют при визите в столицу Индии. На момент предоставления Индии независимости княжеств насчитывалось 565.

В целом, система насчитывала три основных уровня — имперское правительство в Лондоне, центральное правительство в Калькутте, и региональные управления. В Лондоне были организованы министерство по делам Индии, и состоявший из 15 человек Совет Индии. Обязательным условием членства в совете было проживание в Индии не менее десяти лет. По большинству текущих вопросов государственный секретарь по делам Индии обычно спрашивал мнения совета. С 1858 до 1947 годы на этом посту побывало 27 человек.

Главой Индии стал генерал-губернатор в Калькутте, всё чаще называемый вице-королём; этот титул подчеркивал его роль как посредника и представителя Короны перед формально суверенными индийскими княжествами.

С 1861 года, в случае, если правительству Индии требовались новые законы, созывались Законодательные советы из 12 человек, половина — чиновники правительства («официальные»), половина — индусы и местные британцы («неофициальные»). Включение индусов в Законодательные советы, включая Имперский законодательный совет в Калькутте, стало ответом на восстание сипаев, но на эту роль обычно отбирались крупные землевладельцы, представители местной аристократии, зачастую назначаемые за свою лояльность. Этот принцип был далёк от представительства.

Стержнем британского правления стала Индийская гражданская служба.

Восстание 1857 года потрясло британское правление, но не пустило его под откос. Одним из последствий стал роспуск колониальных войск, набранных из мусульман и брахманов Ауда и Агры, ставших ядром восстания, и набор новых войск из сикхов и белуджи, показавших на тот момент свою лояльность.

Согласно переписи 1861 года, британское население Индии состояло всего лишь из 125 945 человек, причём на 41 862 гражданских приходилось 84 083 военных.

Вооружённые силы

Вооружённые силы представляли собой автономное формирование, имеющее свои учебные учреждения по подготовке офицеров. Рядовой состав по бо́льшей части состоял из индийцев. Комплектование осуществлялось под добровольному принципу. Командирские должности занимали британцы. Первоначально находились под управлением британской Ост-Индской компании, затем перешли в подчинение правительству Британской Индии.

Голод и эпидемии

В период прямого правления короны Индия была потрясена рядом вспышек голода и эпидемий. В течение Великого голода 1876—1878 годов погибло от 6,1 до 10,3 млн человек, во время Индийского голода 1899—1900 годов от 1,25 до 10 млн чел. Современные исследования прямо обвиняют в голоде политику Британской короныК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2915 дней].

В 1820 году по Индии прокатилась пандемия холеры, начавшаяся в Бенгалии, от неё умерло 10 тыс. британских военных, и бессчётное количество индусов. В период 1817 — 1860 годов погибло более 15 млн чел, в период 1865 — 1917 годов ещё около 23 млн.

В середине XIX века в Китае началась Третья пандемия чумы, которая прокатилась по всем обитаемым континентам, в одной только Индии убив 6 млн чел.

Британский врач российского происхожденияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2915 дней] Хавкин, работавший в основном в Индии, впервые разработал вакцины от холеры и бубонной чумы; в 1925 году Чумная лаборатория в Бомбее была переименована в Институт Хавкина. В 1898 году британец Рональд Росс, работавший в Калькутте, окончательно доказал, что комары являются переносчиками малярии. Проведение массовой вакцинации от оспы привело к снижению смертности от этой болезни в Индии в конце XIX века.

В целом, несмотря на голод и эпидемии, население субконтинента выросло со 185 млн в 1800 году до 380 млн в 1941 году.

Экономические и технологические изменения

Во второй половине XIX века в Индии прошли значительные изменения, связанные с индустриализацией, и тесными связями с Британией. Во многом эти изменения были подготовлены ещё до восстания сипаев 1857 года, но большинство из них произошли после Мятежа, и обычно ассоциируются с прямым правлением Короны. Британцы организовали массовое строительство железных дорог, каналов, мостов, прокладывали телеграфные линии. Основной целью был более быстрый транспорт сырья, в частности, хлопка, к Бомбею и другим портам.

С другой стороны, в Индию доставлялась готовая продукция, произведённая британской промышленностью.

Несмотря на рост инфраструктуры, для индусов создавалось крайне мало рабочих мест, требовавших высокой квалификации. В 1920 году Индия имела четвёртую в мире по величине железнодорожную сеть с 60 летней историей; при этом только 10 % руководящих постов в Индийских Железных дорогах занимали индусы.

Технология вызвала изменения сельскохозяйственной экономики Индии; выросло производство сырья, вывозимого на рынки в другие части света. Многие мелкие земледельцы разорились. Вторая половина XIX века в Индии отмечена вспышками массового голода. Голод случался в Индии неоднократно и раньше, но на этот раз от него погибали десятки миллионов. Многие исследователи возлагают вину за него на политику британской колониальной администрации.

Налоги для большинства населения уменьшались. При 15 % во времена Великих Моголов они дошли до 1 % в конце колониального периода.

Раздел

Во время обеих мировых войн Индия поддержала британские военные усилия, однако нарастающее сопротивление местного населения колонизаторам и ослабление метрополии привели английское правление к краху. Империя оказалась неспособна остановить кампанию гражданского неповиновения, запущенную в 1942 году Махатмой Ганди.

Решение предоставить Индии независимость приводит её к разделу на два основных государстваː индуистское — Индийский Союз (современная Индия), и мусульманское — Доминион Пакистан (территория современных Пакистана и Бангладеш). Ядром двух государств выступили соответственно Индийский национальный конгресс и Мусульманская лига во главе с Джинной.

Существовавшие на момент завоевания Индии англичанами несколько сотен независимых княжеств были, таким образом, объединены в два государства, а разнообразные титулы их правителей отменены. Раздел бывшей колонии привел к обмену 15 миллионами беженцев, и гибели по меньшей мере 500 тыс. чел. в результате межобщинного насилия.

Особенные трудности вызвало определение идентичности бывшего туземного княжества Джамму и Кашмир. Большинство населения княжества было мусульманами, однако его махараджа Хари Сингх, настаивал на независимости. Результатом стало восстание и война между Индией и Пакистаном.

По итогам войны произошёл раздел Кашмира на пакистанскую (в пакистанских источниках — «Азад Кашмир», или «свободный Кашмир») и индийскую части.

Напишите отзыв о статье "Британская Индия"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Британская Индия

– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.